Через триста лет после радуги - Олег Михайлович Куваев

был пуст. И она шла, высокая, тонкая, и казалось, что в пустоте этой позади остается легкий звон, как от прикосновения к натянутой до предела струне. Она на ходу сияла больничный халат, перекинула через руку. Тотчас же, точно этого ждали, сбоку открылась белая дверь, и оттуда выглянул молодой «очкарик» в докторской шапочке.

— Нехорошо, — шепотом сказал он.

— Что именно?

— Халат снимать нехорошо. Бактерии, знаете, вирусы.

— Нет на мне никаких бактерий.

— Помилуй бог! — в комическом ужасе сказал «очкарик». — Я не о больных, я о вас беспокоюсь.

Никодимыч сидел рядом с койкой Сашки Ивакина. Сашка не мог поворачивать голову в своем гипсовом «скафандре» и только изредка скашивал на тренера глаза.

Тренер натужно изображал беззаботный тон.

— Залег ты, Саня, не вовремя. А я тебе сюрприз приготовил.

Тренер исчез, но тут же появился снова, торжественный и загадочный. В руках у него рояльным лаком, отсветом клейм и надписей сверкали горные лыжи.

— «Белые звезды»! — в священном благоговении воскликнул Сашка.

— Они! — довольно кивнул Никодимыч. — Отбил, понимаешь, в рукопашном бою. Тони Зайлер сказал о них, что…

— На склон бы сейчас. «Белые звезды»… — мечтательно перебил Сашка.

— Под твой вес. Под твой рост. Поставлю тебе на них собственные крепления — «неваду». Чтобы ты больше так глупо не падал.

Дверь тихонько открылась, и Лена просунула голову в комнату. Она на мгновение смутилась, увидев Никодимыча, но тут же освоилась:

— Гипс. Лак. Шрамы и клейма. Какой кадр пропадает!

— Привет, Ленка! — счастливым голосом сказал Сашка.

Она не ответила. Прошла в палату, кинула на спинку стула халат и села, поглядывая на Сашку и Никодимыча.

— С лекций удрала? — спросил Сашка.

— Удрала. А покурить тут нельзя у тебя? Ужас как покурить хочется.

— Нельзя, — пробурчал Никодимыч, скрепляя ремнями лыжи. — Нечего тут раскуривать. На скользящей у них, Саня, между прочим, тефлон стоит. Для влажного снега очень хорош. Как раз для апреля.

— Апреля? — недоуменно переспросил Сашка.

— К апрелю ты должен быть на ногах. Приз закрытия сезона.

— Он встанет, — сказала Лена. — Достаточно посмотреть на его портрет в «Советском спорте», чтобы понять: Ивакин встанет и будет в этих…

— Хибинах, — сказал Сашка. — Там приз закрытия.

— Я ушел. И не курить тут. Категорически. — Никодимыч покосился на сумочку Лены и вышел.

— Яблоко хочешь? — спросила Лена.

— Жевать-то нельзя. Меня бульончиком. Через трубочку кормят.

— Смотри, какое яблоко. — Лена вынула из сумки огромное яркое яблоко, земной, насыщенный жизнью плод. Она подняла его и крутнула за ножку. Луч света упал на яблоко, и оно засветилось.

— Как солнышко. Хочешь, повешу на ниточке?

Сашка засмеялся.

— Вы что, с Никодимычем сговорились? Он лыжи несет, ты яблоко демонстрируешь…

— Это называется психотерапия, Санька, — сказала ему Лена. — Чтобы ты не точил душу печалью, а помнил…

— Что помнил?

— Про радости жизни. Про яблоки. Про меня. Ну и, конечно, про радость борьбы и всяких побед. Это уж Никодимыч твой обеспечивает.

— Слушай, Ленка, зайди в общагу. Там под койкой у меня чемодан. А в чемодане папка. А в папке…

— Дневник Шаваносова, — досказала Лена, — который ты выучил наизусть еще в детстве. Принести сюда?

— Принеси, пожалуйста. Мне без него не хватает чего-то. Стимула какого-то не хватает. Без него ребра могут не так срастись. И вообще…

Дневник Николая Шаваносова

Это была та самая тетрадь, которую много лет назад Валька Сонный принес в пахнувший сеном сарай. Сашка никогда не задумывался над тем, какую роль сыграл или сыграет в его жизни тот прохладный весенний вечер. Свет закатного солнца, падавший сквозь дырки в крыше сарая, запах сена, ощущение легкой тревоги, которое всегда бывает весной, и эти записи старомодным почерком, и эти зеленоватые чернила, которые не выцветают. На обложке еще сохранилось пятнышко, там, где капнуло со свечки. Тогда они спрятали дневник рядом с «Путешествиями по Южной Африке», а на другой день нахлынули события: Валька неожиданно укатил к отцу, полковнику авиации, который продолжал службу в каком-то городе побежденной Германии.

И дневник Валькиного деда остался в тайнике, в старом сарае. Потерялся в годах и пространстве Сонный Валька. А дневник — вот… На первой странице его шла запись из книги «Чудеса мира (Живописная панорама чудес, созданных природой и трудами рук человеческих)»:

«…Чувство удивления при виде исполинских или странных предметов природы или небесных явлений, без сомнения, своевременно происхождению человеческого рода».

Я считаю эти слова истинными, сколько бы веков ни пронеслось над землей.

Розовую чайку, без сомнения, можно причислить к самым редким и удивительным созданиям природы. Встречавших ее можно перечесть по пальцам. Предчувствие уверяет меня, что моя судьба будет связана с этой птицей.

Документально известно, что в 1818 году в ледяных пустынях Канадского архипелага ее видели капитан Росс и матрос по имени Себастьян. Оба они были суровыми полярными моряками, открывателями арктических земель, а не мечтателями возвышенного строя души. Но капитан Росс сообщает об испытанном им сильном нравственном потрясении.

Надо сказать, что легенды о чайке розового цвета с давних времен бытовали среди норвежских и исландских рыбаков, промышляющих треску, среди охотников на китов и тюленей.

Считаю своим долгом отметить, что ни один из счастливцев, видевших розовую чайку, тем не менее не встречал ее южнее границы полярных льдов. Таинственная птица либо постоянно обитает в туманных пустынях севера, либо, улетая на юг, неузнаваемо изменяет свою окраску, чтобы, подобно фениксу, снова возродиться на севере.

Через шесть лет после того, как ее увидел «просвещенный европеец» капитан Джон Росс в 1824 году, эту птицу уже могли видеть тысячи людей. Две шкурки птицы доставила в Англию полярная экспедиция под руководством Парри. Судьбе было угодно, чтобы это был тот самый Парри, который участвовал в экспедиции Джона Росса. Более того, птиц увидел и добыл не кто иной, как племянник Росса Джеймс Кларк Росс, впоследствии прославившийся открытием северного магнитного полюса и исследованиями в Антарктике. Сам капитан Джон Росс, несомненно повлиявший на выбор племянником жизненной цели, в этой экспедиции не участвовал. Он находился в опале и смог отправиться в полярное плавание только через одиннадцать лет после первой своей экспедиции.

Но так или иначе для меня открывателем розовой чайки является капитан Джон Росс, ибо он был первым, кто смог убедить людей в действительности ее существования.

Сам же Джон Росс больше этой птицы не видел, хотя, как утверждают, до конца дней он искал в старых рукописях упоминания о ней. Дело в том, что шкурки птиц, доставленные в Англию, были неряшливо сняты, вскоре выцвели, и многие утверждали, что эта птица не более как игра природы.

Допустим, что