Без кислорода. Вторая книга (СИ) - Тесс Кира

— Он уснул? — тихий голос вторгается в мои пошлые размышления по поводу ее изгибов. И я рад. Просто не смотри ниже ее лица. Не устраивай себе пытку и не играй с огнем.

— Сразу же, — прокашливаюсь, — как только оказался в горизонтальном положении.

— Спасибо, что помог с этим, — не отрывая взгляд от тарелки, продолжает тереть ее губкой.

— Ему давно уже было пора спать. Вечеринка затянулась. — Не знаю, чего добиваюсь.

Может быть хочу ее позлить и скучаю по ее взрывному характеру? Скорее нет. Просто не удачно выбрал тему для поддержания разговора.

Ну все, пиши пропало. Поджав губы она с остервенением трет следующую тарелку, выказывая свое с трудом сдерживаемое раздражение. Одна тарелка, вторая, бокал, еще один. Трет и трет, закипая, и наконец, ее терпение лопает. Отключив воду, опускает голову и переводит дыхание. Что в ее голове? Давай Лера, выскажи все, что накипело, не молчи только. Обвини во всем меня.

— Слушай, понимаю, что поступила неправильно и ты, наверное, думаешь, что… — замолчав вскидывает голову и встречается со мной взглядом.

— О чем я думаю, Лера? Скажи. — Ты не захочешь знать, о чем я думал минуту назад. А вернее о ком. И что я мысленно вытворял с ее телом.

— Что я безолаберная мать, собрала, понимаешь ли, толпу людей, — эмоционально жестикулирует руками и выплескивая все свое негодование и раздражение. Так мило при этом смотрится, но я внимаю каждое слово, времени у нас много. И я так сильно о ней скучал за эти месяцы разлуки. Готов слушать любую чепуху, что вылетает из ее миленькой головки. — музыка орет, поздно слишком и Сережке пора спать! Знаю!

— А что в твоем понимании значит — Безолаберная? — Выдаю глупость, потому как это единственное слово, что запомнил из всего, что она говорила. Засмотрелся я на ее губы. Открывает и закрывает свой маленький ротик, а ничего не слышу. В мыслях я его пробую. И не только.

Сдвинув брови, непонимающе глядит на меня будто спятил:

— Безответственная? — Нерешительно предлагает вариант.

— Неа, — усмехнувшись качаю головой, — Безолаберная — значит беспорядочная в своем образе жизни и поступках. И к тебе это определение не имеет никакого отношения.

— Спасибо конечно, — озадаченно чешет щеку, — только я не пойму. Ты пытаешься проверить уровень моей эрудированности что ли? И наперед скажу, что знаю кто такой эрудированный человек! Я не тупая, чтобы ты знал!

— Я и не говорил этого. С чего ты взяла? Просто пытаюсь понять степень твоего опьянения вот и все.

— Я выпила всего бокал, — гордо вытягивает вперед указательный палец.

Я не верю ей и вскинув бровь, улыбаюсь. Правда?

— Хорошо, два! — К указательному пальцу добавляется еще один. — Два бокала вина! И я трезвая, как стеклышко.

— Охотно верю, — уже не скрывая сарказма, смеюсь над ней.

— А что? Я не кормлю уже грудью. Алкоголь можно. Взрослая уже, поэтому имею право расслабиться! — Я знаю другие варианты, как можно расслабиться.

— Да, я понял тебя.

— Вообще-то я хотела извиниться за поведение своего брата, но раз ты ёрничаешь, то обрыбишься, шиш тебе! — протягивает мне фигу.

Я заливаюсь смехов и схватившись за живот, сгибаюсь пополам. Обрыбишься, слово то какое нелепое и забавное. Что оно вообще значит? Если она имеет ввиду, что ничего не получу, то оно четко описывает наши с ней отношения в целом. «Марк, тебе не обрыбиться, а вернее не обломится мое тело, мои губы, мое доверие и еще один гребаный шанс!»

— Ты безумная женщина!

— Девушка, — поправляет, хихикая.

— Точно, девушка. И другой не надо, — успокоившись уже серьезнее отвечаю.

— Ты клеишься ко мне. — Не вопрос, а простая констатация. Она права.

— И не думал даже, — распахнув глаза, делаю вид, что удивлен ее обвинению.

— Будешь торт? — игнорирует продолжение этой темы и подойдя к барной стойке с ножом, принимается резать так и не тронутый торт.

— Буду, — подтягиваю барный табурет ближе и рассматриваю десерт. Небольшой тортик всех оттенков голубого и белого, с мультяшным героем и цифрой «семь» по центру. — Семь месяцев, отличный предлог натрескаться кучей калорий.

— Власов Марк Антонович считает калории? — снова начинает потешаться, и я радостью поддерживаю разговор. Берет две тарелки, ложки и кладет на стол.

— Конечно же! Ты думаешь я родился Апполоном? Неа, это упорный подсчет калорий и строгие, выматывающие диеты. Да и, если бы не следил за телом, разве на жирного и безобразного обратила бы внимание тогда в лифте?

— Это не правда, — пряча улыбку, качает головой, — я заметила только твое раздутое эго, которое и сейчас едва умещается в этой квартире!

— Правда — правда, я понравился тебе. Не отнекивайся! И сейчас ты точно также, как и тогда в лифте, смущаешься и прячешь лицо. А что это значит, и так понятно. — Кусок торта оказывается в моей тарелке, а мне нет до него никакого дела.

— Я не прячу! — кладет свой кусок тарелку и отложив нож, подцепляет пальцем толстый слой крема, а затем тянет его рот.

Меня сложно смутить, в принципе. Но у нее это получается основательно так и застает меня врасплох. Поджав пальцы на ногах, и с трудом удерживая рот закрытым, только бы моя челюсть с треском не упала на стол, завороженно слежу, как она кладет палец в рот и облизывает его от остатков крема. Я могу кончить только от одного этого зрелища! И ведь не специально же соблазняет, не дает себе отчета в этом. В мыслях у нее этого нет, ведет себя вполне бесхитростно, и даже наивно. Она не пьяна настолько, но и не думает какой эффект на меня оказывает этот безобидный выкрутас.

Я знал, что она умеет читать мысли. Ее щеки заливаются румянцем, когда ловит мой взгляд. Поняла, что я не в своей тарелке, у меня все на лбу написано. Каждая грязная мысль о ней красуется на моем лице. Опускаю его в стол. Значит торт. Вот он, вот ложка, просто пихай его в рот и отвлекись немного. А лучше выйди на лоджию и покури немного.

— Не хочешь попробовать? — Тебя? Хочу. Еще как. И так и э…Заткнись!

— Хочу. Вот пробую. — Засовываю ложку с тортом и жую. — Вкусно, очень!

— Мне тоже нравится, — придя в чувства и осмелев, поднимаю на нее взгляд, — Моя одногруппница недавно начала заниматься выпечкой тортов на дому, и дала мне на первый заказ хорошую скидку. Очень миленький тортик получился и безумно вкусный. Надо будет обязательно оставить положительный отзыв. На год Сереже, я уже знаю где закажу торт.

Час от часу не легче. Да чтоб ее! Вернее, его. Крем этот. Что остался на ее нижней губе. А она стоит, ковыряет ложкой этот торт и рассказывает что-то будничным тоном. А мне этот крем на ее губе ужас, как мешает. Ненавижу его. Отвлекает, не дает сосредоточиться на том, что она толкует там.

Да пошло оно все!

Подаюсь всем телом вперед, тянусь к ее губе и большим пальцем вытираю крем.

— У тебя крем остался. На губе. — Мне кажется или мой голос звучит заторможено? В ушах гудит кровь. Спину прошибает горячий пот. в этой дурацкой рубашке безумно жарко.

Она косится на мой палец, с этим проклятым кремом, и невинно так улыбается:

— Спасибо.

И нет в ее взгляде страха или неприязни от моей близости, более того я даже чувствую, что, если сделаю еще шаг — она пойдет на встречу.

Пусть катится все к чертовой матери!

Соскакиваю с табурета, и он едва не падает. В два шага настигаю ее и неотрывно слежу за ее эмоциями на лице. Не боится. И все еще на месте, не сбегает, не вытягивает руки вперед останавливая или готовясь оттолкнуть.

Благодарю всех существующих богов на этой планете и обхватив ее лицо ладонями, наклоняюсь и опускаю свои губы на ее.

Глава 26

Марк

Чувствую, как дрожат ее губы, когда алчно, словно изголодавшийся прижимаюсь к ним. Неторопливо наши губы изучают, пробуют друг друга, и я обхватываю ее затылок, зарывшись в волосы, не позволяя отстраниться. Действую не торопясь, только бы не спугнуть. Чувствую привкус крема и провожу языком по ее нижней губе, чуть оттягивая. Давай же, девочка моя, впусти, иначе я умру. И вот оно мое заветное вознаграждение. С тихим вздохом ее сладкие губы приоткрываются впуская, и я с жадностью врываюсь в ее рот языком.