Проза и публицистика - Иннокентий Федоров-Омулевский

   Оба служат, но только с небольшой разницей. Д – в служит в полиции, а В – ский служит... новому исправнику, в качестве компаниона, по целым неделям, на охоте на дупелей.

   Что сей сон означает?"

   Да ровно ничего не означает, кроме благоденствия.

             Два помощника... скажите!

             А исправника – не два?

             Минусинцы! отслужите

             Вы молебствие сперва;

             А потом, когда водою

             Вас святою окропят,–

             Все пойдет само собою

             И вдобавок вас гурьбою

             Дупеля благословят.

   А вот вряд ли дождется такого же благоденствия от своих рабочих некто г. В., подвизающийся, по словам газеты "Сибирь", следующим патриотическим образом:

   "На Б. винокуренном заводе, принадлежащем г. Б., в 28 верстах от Н-ска (какая чисто сибирская скромность в отношении сибирских имен!), производится постройка пароходов и нового каменного винокуренного завода. Рабочих более 1.000 человек. Зарабатывают в месяц – минимум 25 р., максимум 70–100 руб. По окончании месяца, являясь в контору за получением денег, они получают записки, разрешающие им забор в заводской лавке на заработанную сумму, а деньгами – ни копейки. Передавали нам очевидцы, что, например, сапоги из заводской лавки, стоющие 7 р., в другой лавке, в тот же день и час "рабочими сбывались за 2 р. наличных. Ропот общий. Неужели это правда? ведь это – того"...

   Да, действительно, того... а впрочем – вещь весьма естественная, хотя и заслуживает баллады, на правах сверх-естественного сюжета. Попробуем...

             Там, где смотрит власть зажмуренным

             Оком, верная себе,–

             На заводе винокуренном

             Процветает некто Б.

                       Деньги Б. гребет лопатами,

                       Выжимая местный сок,

                       Но не любит сам уплатами

                       Беспокоить кошелек.

             Свой расчет всегда товарами

             Б. с рабочими ведет –

             Сапогами, шароварами,

             Лавке собственной в доход.

                       Ставит цены Б. жидовские

                       И, радея о себе,

                       Про рабочих мнит: "Таковские!.."

                       Ваше имя, милый Б.?

   А на самом деле, очень интересно было бы узнать: вы, г. таинственный Б., не тот ли именно Б – н, который, по словам газеты "Сибирь", отстоял недавно единственную в городе Нерчинске площадь, предназначенную было местной думой к застройке деревянными лавками? По этому поводу названная газета ехидно замечает:

   "Что г. Б – н был, есть и будет по гроб жизни патриот своего отечества – Нерчинска, т. е.– это известно всем и каждому".

   Тем с большим любопытством решимся мы повторить наш вопрос: это не один и тот же г. Б. в двух ипостасях?

   Б... Б... Б..? Кто бы это?

   Как бы то ни было, но н-ский винокур Б. в отношении мастерства наживы имеет очень опасного соперника в лице содержателя вольной аптеки в Семипалатинске. Сей находчивый аптекарь ухитрился продавать обывателям... как вы думаете что? – обыкновенную воду по 5 коп. за стакан. Не дурно? Не верите? Так прочтите, пожалуйста, в "Сибирской Газете" следующее сообщение семипалатинского корреспондента:

   "По случаю сильных жаров в городском саду производится содержателем вольной аптеки торговля минеральными водами (самого худшего качества), а за недостатком их и простой холодной водой, по 5 коп. за стакан..."

   О, времена, времена! Ну, как же тут не воскликнуть: Сибирь решительно прогрессирует! В старину думали, что нельзя строить жилищ на песке, а теперь и вода может служить опорной точкой... для будущего домостроительства:

             Невольно скажешь.

             Как ловки аптекаря-то,

             Посудите, господа:

             Пусть бы aqua distillala

             А то просто ведь – вода!

   Если уж пошло дело на курьезы, то вот вам в заключение и еще один, чисто сибирского свойства. Мы слышали, что в богоспасаемом граде Ушаковске (а если такого не окажется, то, вероятно, где-нибудь в другом) давали недавно торжественный обед по случаю возвращения в объятие сего града его начальника. При этом одним из обывателей была произнесена примерно следующая речь:

   "Гг. общественники! гг. собутыльники! Известно ли вам, чем мы обязаны нашему достоуважаемому N.N.? Мы ему обязаны тем, что город наш по сию пору не разрушило землетрясение, что он стоит на месте и его не коснулся ни глад, ни мор, ни наводнение..."

   Тут несколько голосов прервали оратора восклицанием: "Зато коснулись пожары!" Но он невозмутимо продолжал: "Без достоуважаемого и благодетельного N. N. у нас не было бы золота,– он открыл его; не было бы фабрик и промышленности,– он насадил их! Без него мы не имели просвещения и ходили подобно диким зверям, поедая друг друга. Он просветил нас; он ходатайствовал за наши нужды (хотя это и не увенчалось успехом),– и все это он совершил..."

   "Единым своим красноречием!" – подхватили несколько голосов.

   Вот что называется расчувствоваться: хвалить, так уж хвалить! Только не через край ли хвачено, "гг. общественники"? Говорят, что торжество заключилось тостом в честь какого-то артиста, сидящего в тюрьме за подлоги,– тостом, конечно, достойным пьяной компании. Как видно, на сибирском обеде недоставало только поэта. Но мы, из понятного чувства патриотизма, беремся сейчас же восполнить этот крупный пробел. Наполняю бокал облепиховой настойкой и умиленно провозглашаю:

             О, ты, всешустрый, всемогущий,

             Начальник, нянька и отец!

             Не верь компании сей пьющей,

             Как изолгавшейся вконец.

             Уж сколько лет одно и то же

             Она сорокою твердит

             И речь ее (прости мне боже!)

             Протухлым омулем разит.

             Не верь ей, светоч просвещенья!

             Едва лишь кончится твой срок,

             Она тебя без сожаленья

             Ругнет и вдоль и поперек.

             Ты не последний и не первый,

             Кого провел сей фимиам:

             Сегодня он щекочет нервы,

             А завтра очи выест нам...

   Но тут, предполагается, меня шумно прерывают, а остальное потрудитесь уж вы сами, земляк-читатель, дополнить воображением.

   Нечего и говорить, что все мы, поэты, уже по одной обязанности своей профессии привыкли то и дело обретаться в восторженном состоянии. На этот раз, однако, и вы, мой прозаический земляк-читатель, принуждены будете разделить со мной подобное же состояние, ибо на общей нашей родине я случайно открыл такую блаженную территорию (близ Лукоморья, в местах, где странствовал Ермак), что я решаюсь назвать ее не иначе, как... н_а_в_о_з_н_ы_м р_а_е_м. Мне пишут о ней из Сибири:

             Там далеко, при слиянии

             Двух больших сибирских рек,

             Есть, мол, город... что в названии?..

             Просто город... (имярек).

   Так вот в таком-то таинственном городе, с подвластной ему, разумеется, широко раскинувшейся территорией,– вот где именно и обретается то сибирское чиновное благополучие, о котором помянуто выше. Выслушайте, сообразите, удостоверьтесь – и... возликуйте.

   Там, на этой благословенной территории, вот уже четыре года подвизается некий губернский Юпитер, навезший с собою массу любимцев и раздавший им места. Места все эти теплые, исправницкие, хотя и в холодной Сибири. В корреспонденциях все чаще и чаще доносятся самые диковинные сообщения из этого эдема. Места сдаются, говорят, чуть не с аукциона. Затем, поместившийся на месте, чувствуя себя вполне гарантированным, начинает действовать вполне бесцеремонно.

   Обыкновенно обкладывает каждую волость и писаря оброком р. в 200, и так накопляются тысячи. Все эти господа, несмотря на несущиеся жалобы из округов, пользуются, однако, постоянно милостями и наградами.