Приблудяне (сборник) - Виталий Бабенко

Н. Котляренко

КАК ИВАН КАРПОВИЧ ПОССОРИЛСЯ С РОДОЛЬФО УМБЕРТОВИЧЕМ

Бесколесный троллейбус плыл сквозь густую синеву январского вечера, как заиндевевший аквариум, наполненный желтой светящейся водой. Фигуры людей внутри напоминали декоративные гроты.

Гражданин Иван Карпович Жегло зашел в троллейбус и сел на свободное сиденье слева у окна. Он посмотрел в окно, посмотрел в затылок впереди сидящему гражданину Петру Серапионовичу Костомозглову, посмотрел назад и постучал Петру Серапионовичу пальцем по голове. Петр Серапионович не обернулся, но по его окаменевшим ушам стало заметно, что он насторожился и обратился во внимание.

Иван Карпович протянул ему через плечо две бумажки по три рупии и попросил передать в кассу, добавив, что Петр Серапионович будет должен ему рупию. Гражданин Костомозглов опять не пожелал обернуться, но шесть рупий взял, а по его вспотевшей шее стало видно, что он обиделся. Иван Карпович не придал этому значения, еще раз посмотрел по сторонам и плюнул на незанятое место справа от себя. Это очень удивило гражданина Родольфо Умбертовича Шишано, только что решившего сесть на сиденье рядом с Иваном Карповичем.

— Зачем вы это сделали? — осторожно спросил он Ивана Карповича.

— Я всегда плачу за проезд в троллейбусе, — обиженно ответил Иван Карпович.

— Я не об этом, — еще более осторожно сказал Родольфо Умбертович, перегибаясь через плевок, для чего оперся правой рукой на голову Петра Серапионовича Костомозглова. Гражданин Костомозглов не обернулся, но по его напрягшейся спине можно было заметить, что он возмутился. — Я о том, — сказал вежливо Родольфо Умбертович, — зачем вы плюнули на место, где я хотел сесть?

— Я не хочу, чтобы вы здесь сидели, — добродушно сказал Иван Карпович, отвернувшись к окну.

— Вы что-нибудь имеете против итальянцев? — как бы про себя спросил Родольфо Умбертович, бережно приподнимая Ивана Карповича.

— Нет, против итальянцев я ничего не имею, — дружелюбно ответил Иван Карпович, сбивая пушистую меховую шапку с Петра Серапионовича Костомозглова.

— Может, вы что-нибудь имеете против меня лично? — слегка обеспокоился Родольфо Умбертович, деликатно встряхивая Ивана Карповича.

— Нет, и против вас лично я ничего не имею. Я вас даже не знаю и до сегодняшнего дня не видел, — ответил без тени беспокойства Иван Карпович, пытаясь ухватиться за щеки Петра Серапионовича Костомозглова.

— Нет, имеете, имеете! — заволновался Родольфо Умбертович, очень аккуратно переворачивая Ивана Карповича вверх ногами. — Иначе зачем вам было бы плевать на сиденье?

— А вот не имею, а вот и не имею, — сказал Иван Карпович, сохраняя независимый вид и тем не менее стараясь зацепиться ногой за подбородок Петра Серапионовича Костомозглова. — Я вот и против этого гражданина ничего не имею, — Иван Карпович дрыгнул второй ногой в сторону Петра Серапионовича, сбив с него при этом очки, — хотя он принял у меня шесть рупий, а билет назад не возвращает, очевидно, имея целью присвоить всю сумму целиком или, по крайней мере, рупию.

Петр Серапионович Костомозглов опять не обернулся, но по его порванному ногой Ивана Карповича пиджаку было видно, что он едва сдерживается.

— В таком случае извольте объяснить, зачем вы плюнули на место, положенное мне по всем правилам транспортного общежития, — сказал Родольфо Умбертович, промокая галстуком Ивана Карповича пот на лбу и прислонив его ноги к поручню над головой, — и почему вы не хотели, чтобы я сел рядом с вами?

— Да потому, — ответил Иван Карпович, которого не так-то легко было вывести из терпения, — что я не люблю, когда кто-нибудь сидит рядом со мной. Даже если бы это была Жужанна Зольтановна из пятнадцатой квартиры, при всем моем уважении к ее искусству приготовления пёркёлта из раков.

— В таком случае мне все ясно, — сказал Родольфо Умбертович, вытирая плевок волосами Ивана Карповича, — вы просто нелюдим и неблагополучный в личной жизни человек, судя по всему.

Он вернул Ивана Карповича в нормальное положение и со всяческими предосторожностями усадил на место.

— Позвольте, милостивый синьор! — вскричал в ярости Иван Карпович. — Кто вам дал право делать недостойные умозаключения относительно моей личной жизни? — Он судорожно схватился левой рукой за спинку сиденья впереди, не обращая внимания, что это была не спинка, а губы Петра Серапионовича Костомозглова.

— Помилуйте, — удивился Родольфо Умбертович, усаживаясь рядом с ним. — Мне и в голову не приходило вас обидеть. Простите, если что не так. И, пожалуйста, наденьте ваши очки. По-моему, вы их уронили.

— Это мои очки! — проговорил Петр Серапионович с трудом, потому что рука Ивана Карповича мешала ему говорить внятно.

— Ах, пожалуйста, не вмешивайтесь! — вскричали Иван Карпович и Родольфо Умбертович в один голос. — Это вас совсем не касается.

— И потрудитесь отдать мне билет и рупию, — добавил Иван Карпович, отпуская губы Петра Серапионовича и расчесывая спутавшиеся волосы дужками поднятых очков.

— Да подавитесь вы своей рупией! — закричал Петр Серапионович. И тут он обернулся. И все увидели, что это был не Петр Серапионович Костомозглов, а неизвестный приблудянин, — судя по булавке для галстука, монгольского приюта, — и даже без очков у него был вполне приличный и достаточно интеллигентный вид.

«Городской транспорт», 61 год ЭЦЕТИ, № 7.

П. Антошкин

КИСЕЛЬ

Зюкова звали Тит. А отчество у него было — Бурдеевич. Так его папу именовали. Попросту: Бурдей. А работал Зюков в организации. Подчиненным. И вот сидел этот самый подчиненный Тит Бурдеевич Зюков у жены под бра и хотел киселя.

Анастасия, жена Тита, по четвергам отличный кисель варила — из венерианского ревеня и заполярной кураги. Этот кисель оказывал на Зюкова потрясающее действие. Тит Бурдеевич, выпив его, сразу становился очень тяжелым — до восемнадцати тонн, и все три выходных дня лежал в лежку, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Зато потом четыре рабочих дня чувствовал себя удивительно легко, даже возвышенно. Не ходил, а порхал. Потому что тонны лишней тяжести исчезали, и вес возвращался в норму. Вот и сейчас, в очередной четверг, очень мечталось Зюкову киселя покушать, С настроением. Поэтому он курил трубку тестя и хотел. Он всегда тестеву трубку курил, когда настроение. А набивал ее махоркой. Дым у нее красивый: фиолетовый и стелется. Но зато тесный для внутренностей. Итак, Зюков сидел и воображал кисель, и смотрел в окно на жениного папашу. Тот гулял по ту сторону двойных рам с овчаркой. Зюков обычно овчарку с собой приводил. Незлую.

— А что, Туся, дочь космическая, дай-ка ты мне киселя, — тихо сказал Тит Бурдеевич. Он выпустил изо рта синий абажур дыма и, интереса ради, хлопнул по нему газетой. Абажур медленно опустился на ковер. Жена Туся обмякла.

— Ты вот, дорогой гость Тит Бурдеевич, сидите здесь под брой, а того, извините, не знаете, что в доме сахару нет.

— Сахару нет? — Зюков прищурил глаза. Он смотрел на бру. Он не знал, что это так называется, и раньше, указывая на занятный предмет трубкой, в шутку говорил, будто про овощ: «хрен». И прибавлял к этому красивое слово: «иерихонский». Это было смешно: «хрен иерихонский».

— Сахару нет? — свистящим шепотом повторил Тит Бурдеевич. — Но это гнусно. Какая же ты подлая, Туся! Я, по-моему, не так часто к тебе и папане твоему заатмосферному приезжаю, чтобы при мне и сахару не водилось.

Туся мысленно заплакала.

— Несправедливо говорите, милый Тит Бурдеевич. Ты ведь не помните, что ли, что магазины по четным, А сегодня пятнадцатое. И вообще уже программу «Время» показывают.

— Делу время, а сахару нет, — туманно и тихо проговорил Зюков, расчесывая мундштуком трубки грудь под рубашкой. — Поди-ка ты, чучело межзвездное, к соседке и займи что требуется к киселю.

Туся побежала наряжаться и накидывать шаль.

— Стой, душа твоя нейтронная! — тихо крикнул Тит.

Туся застыла в дверях.

— Ты как, туманность кометарная, кисель варить будешь?

— Сначала, любезный Тит, переберу и промою пятьдесят граммов венерианского ревеня и пятьдесят граммов заполярной кураги, — заученно заговорила Туся, — затем залью тремя стаканами воды в кастрюле и стану варить. Далее вместе с отваром протру сквозь сито, положу полстакана сахару, поставлю на СВЧ-конфорку, а как закипит, — волью полторы столовых ложки разведенного крахмала и еще раз прокипячу.

— Заполярной кураги достаточно? — Зюков выпустил махорочную медузу.

— Достаточно, батюшка! — стоя «смирно», отвечала Туся.

— А венерианского ревеня? Ведь без него эффекта тяжести не будет!

— Хватит, повелитель!

— Крахмал? — еще более грозно вопросил Зюков.