По лезвию ножа, или в погоне за истиной - Максим Окулов

Тассоса Ангелиса спасло чудо. Во внутреннем кармане пиджака лежал бумажник, в одном из отделений которого покоилась серебряная табличка с изображением ребенка. Он уже неделю возил ее с собой в надежде доехать до храма целителя Пантелеимона и разместить перед иконой святого в благодарность за чудесное исцеление любимой дочки. Мария три месяца назад тяжело заболела инфекционным менингитом. Врачи предсказывали самое худшее. Вот тогда они с женой и отправились в церковь, простояв перед иконой святого на коленях всю ночь. Наутро девочка была практически здорова, а врачи только разводили руками[27]. Толстый кожаный бумажник вместе с серебряной пластиной практически остановил пули. Полицейский потерял сознание лишь на несколько секунд. Придя в себя, он позвонил в участок и сообщил о случившемся.

Димитрис Димитриу сидел за рулем первой из двух преследовавших преступника полицейских машин. Две минуты назад по рации он получил информацию о том, что его лучший друг Тассос ранен преследуемым киллером. Было дано разрешение открывать огонь на поражение без предупреждения, но Димитрис понимал, что это крайняя мера: не его дело решать, кто будет жить, а кому пора умереть. Словно робот, вел он мощный «Toyota Land Cruiser», непрерывно сокращая расстояние до преследуемого Pajero. Киллер был не в себе: он постоянно делал непонятные и нелогичные маневры, пару раз чуть не перевернув автомобиль. Водитель явно не знал района города, в котором пытался оторваться от преследователей, но почему-то решил уходить переулками: его участь была решена. Примерно через 10 минут преследования Гансов заехал в тупик: дорогу ему преградил забор, которым было обнесено строящееся здание, сзади его плотно блокировали две полицейские машины. Водитель выскочил из машины и юркнул в дыру в заборе, оказавшись на стройплощадке. Димитрис, не обращая внимания на своих коллег, кинулся следом, уверенно держа в руке табельный револьвер. Гансов бежал на последнем дыхании: перед глазами все плыло, а голова горела нестерпимым огнем. Киллер запрыгнул на невысокое препятствие и, обернувшись, выпустил в преследователей несколько пуль. Димитрис выстрелил в ответ. Пуля попала Гришане в бедро, и он, охнув, медленно завалился навзничь. Торчащая со дна котлована арматура пронзила тело киллера насквозь. Гансов забился в агонии и замер, испустив какой-то непонятный леденящий рык. В момент смерти его взгляд затуманился, перед глазами возник образ темного длинного коридора, по которому он несся с огромной скоростью к яркому всепоглощающему свету. Наконец свет заполнил собою все пространство, а перед Гришаней возникло лицо встреченного месяц назад старца. Его пронзительные голубые глаза были печальны, могло даже показаться, что он плачет. «Я исправлюсь, я больше не буду, простите», — Гансов не слышал своих слов, но был уверен, что старец все понимает. В ответ он услышал:

— Поздно.

Трое полицейских стояли в оцепенении. Наконец Димитрис хриплым голосом произнес:

— Он умирал, словно бешеная собака…

Дальнейшее чтение Евангелия далось мне еще тяжелее: вот Господь в полном изнеможении дошел до Голгофы, где Его пригвоздили ко кресту. Эта казнь была самой позорной и самой лютой. Человек держался на четырех гвоздях в запястьях и ступнях. В изнеможении он повисал на руках, и тогда возникала асфиксия из-за перенапряжения мышц в районе груди — становилось нечем дышать, ему необходимо ослабить напряжение в районе плечевых суставов, и он, опираясь на пробитые гвоздями ноги и превозмогая нестерпимую боль, поднимался повыше. Дышать становилось легче, но боль в ногах нестерпима — человек опять повисает на руках. Такое движение продолжается до самой смерти, которая наступает очень не скоро — через несколько часов. Господь мучается на кресте, а стражники по жребию делят Его одежду: ничего не изменилось в мире, ничего! Вокруг стоят зеваки, они кричат Ему, чтобы явил чудо и сошел с креста. Всем интересно, забавно или просто любопытно. И только сердце Матери рвется на части от горя. Она здесь, Она рядом со Своим Сыном, как Она смогла все это перенести!?

Господь умирал три часа. Три часа над землей стояла тьма: умирал Тот, Кто создал этот мир: происходило немыслимое, необъяснимое, невероятное! И, наконец, произошло главное. То, ради чего Господь и пришел: Светлое Христово Воскресение! Господь Телом воскрес, оставив гроб пустым, а потом вернулся на землю уже обновленный телесно: жизнь победила смерть! Он опять пришел к Своим ученикам, чтобы Собою засвидетельствовать Истину. Истину того, что Он говорил и чему учил.

Время близилось к полуночи, закрыв Евангелие, я еще долго не мог уснуть, переживая прочитанное.

Москва

Александр Иванович Соколов тоже собирался провести этот субботний день в кругу семьи, но обстоятельства заставили его покинуть дом сразу после завтрака. Часы показывали полночь. Соколов смертельно устал, ощущая внутри холодную пустоту: сколько же можно выносить дальше соприкосновение с гнуснейшими человеческими пороками?! Как же может человек вот так, не моргнув глазом, предавать святое: дружбу, преданность, любовь…

Елену Силину увезли 5 минут назад. Ее руки были скованы наручниками, а заплаканные глаза смотрели колюче и зло. Лицо этой женщины было просто отвратительно, напоминая страшную злобную маску.

По началу же Елена показалась Соколову милой очаровательной молодой женщиной: она с приветливой улыбкой открыла дверь своего загородного дома.

— Добрый день, проходите, пожалуйста.

Соколов и старший опер Клюев вошли на большой и чисто убранный участок. Цель визита они уже объяснили хозяйке дома по видео-домофону, предъявив свои служебные удостоверения. Соколов ехал на эту встречу с горячим желанием развеять свои подозрения, найдя разумные объяснения вновь полученным фактам. Уж больно не соответствовал образ этой милой женщины облику убийцы.

Хозяйка пригласила непрошеных гостей в гостиную, а сама отправилась на кухню сварить кофе. Силиной не было минут 10, за это время следователь с опером еще раз обсудили некоторые моменты предстоящего разговора.

— Слушаю вас, господа, — первой начала разговор хозяйка дома, расставив перед гостями дымящиеся чашки.

— Елена Георгиевна, — ответил Соколов, — понимая ваше состояние после смерти мужа, мы решили не вызывать в прокуратуру, а побеседовать у вас дома, в привычной для вас обстановке. Тем более, что, уверен, это не займет много времени, нам надо уточнить всего несколько моментов.

— Да, слушаю вас внимательно, — Елена мало походила на убитую горем вдову. Александр Иванович сразу обратил на это внимание.

— Елена Георгиевна, вы не вспомните, кому принадлежала идея поехать вашему мужу, Заречину и Колобову в ночной клуб после ссоры?

— Уж и не помню точно. Мне эта мысль не понравилась, поскольку я осталась одна с гостями, уже изрядно подвыпившими и, откровенно говоря, сильно надоевшими.

— Странно, — искренне удивился Соколов, — а вот официант, который помогал забинтовывать вашему мужу руку после его драки с Заречиным, утверждает, что именно вы предложили мужу пригласить Дениса в клуб и таким образом с ним примириться, — следователь вопросительно уставился на Силину. Та смутилась и покраснела.

— Ну я и не знаю, — неуверенно начала она, — может быть. Это давно было, да и выпившая я была. Может, и я сказала, но мне казалось, что это муж настоял. А какое это имеет значение?! — уже с вызовом закончила Силина.

— Да вы не волнуйтесь, Елена Георгиевна, — миролюбиво ответил Соколов, — я просто хочу досконально выяснить все обстоятельства дела и ликвидировать неясности и неточности. Спасибо, я понял ваш ответ. Идем дальше. Вы звонили Юрию Колобову из Националя после его отъезда в клуб?

— С чего бы это? — удивлению Силиной не было предела.

— Дело в том, что об этом свидетельствуют показания самого Колобова, которые подтверждаются данными вашего сотового оператора, — Соколов протянул несколько страниц, отпечатанных на принтере. Елена даже не взглянула в них.

— Ничего не знаю, я никому не звонила по мобильному в тот вечер, а аппарат оставила за обеденным столом, им воспользоваться мог кто угодно. Что же касается Колобова, то лучше у него спросите, зачем он решил сделать из меня козла отпущения! — Силина враз изменилась: перед гостями дома сидела злобная фурия.

— Тогда уж козу, — тихо, словно про себя изрек Клюев.

— Что? Что вы сказали? — Силина не поверила своим ушам.

— Не обращайте внимания, это мой коллега так шутит. Продолжим, — Соколов зыркнул на Клюева гневным взглядом. — Скажите пожалуйста, вы были в близких отношениях с Колобовым?

Даже опытный следователь не ожидал подобной реакции: Елена вскочила на ноги и, подняв поднос с посудой над головой, грохнула им об пол. Осколки битого фарфора полетели во все стороны.