Патруль вызывали? - Алексей Калугин

— Помилуйте… Помилуйте… — обреченно запричитал Ташрик, когда стражник перерезал кинжалом веревку, стягивающую руки душегуба, и стал заводить их за столб.

— Помилуйте! — исступленно завопил он, когда ладони его оказались прижатыми к чуть шероховатому дереву.

Один стражник держал руки душегуба за кисти, другой же, опустившись на колено, приложил к запястью приговоренного небольшую дощечку, приставил к ней длинный гвоздь толщиною с палец и сильно ударил по шляпке деревянным молотком. Мольбы о пощаде сменились криком отчаяния и боли. Пробив насквозь живую плоть, острие гвоздя вошло в дерево. Из-под разорванной кожи потекла струйка крови. Стражник еще пару раз стукнул молотком по шляпке гвоздя, глубже загоняя его в столб, и, чуть переместившись в сторону, взялся за второй гвоздь.

Боль привела в чувство и Фатлаха. Руки душегуба уже были прибиты к столбу, и теперь он мог наблюдать за тем, как стражники заколачивают гвозди в его стопы. Но взгляд Фатлаха был устремлен не к деревянному помосту, а к небу, ослепительно голубому, манящему и страшному в своей недоступности. Чтобы не кричать от боли, душегуб до крови прикусил нижнюю губу. Большие прозрачные капли слез катились по его щекам и, срываясь с подбородка, падали на открытую грудь.

Джи-Си не стал оказывать никакого сопротивления стражникам, когда те начали заводить его руки за спину. Когда руки его прибивали к столбу, на губах Джи-Си продолжала сиять умиротворенная, всепрощающая улыбка.

Наблюдавшие за казнью самаритяне недоумевающе зашумели.

— Эй, смотрите-ка, — удивленно произнес орудовавший молотком стражник. — У него из ран не течет кровь.

— Это необходимо? — вывернув голову, обратился к стражнику Джи-Си.

Самаритянин растерянно посмотрел на лицо приговоренного к смерти. На нем не было даже тени тех мучений, которые он должен бы был испытывать. Необъяснимый страх сковал стражника.

— Да, вообще-то, кровь обычно течет, — едва ворочая языком, произнес он, не отрывая взгляда от пронзительно-голубых глаз человека, называвшего себя Посланником.

— Ну, раз так…

Джи-Си заговорщицки подмигнул самаритянину, и из ран на его запястьях потекли тоненькие струйки крови.

Стражник торопливо закончил работу, прибив к столбу стопы Посланника.

Прежде чем покинуть помост, он подошел к Джи-Си и тихо, так, чтобы никто другой его не услышал, прошептал:

— Прости меня, незнакомец. Не по своей воле я делаю это с тобой.

Сказав это, стражник трижды ударил себя в грудь кончиками пальцев правой руки.

— Все в порядке, — улыбнулся ему робот. — Следите за нашей рекламой.

После двенадцатого песнопения, прозвучавшего в Светлом Храме, главный толкователь Наставлений Небесного Отца подошел к узкому окну, выходящему на площадь.

Время перевалило за полдень. Жара стояла невыносимая, но люди не спешили расходиться с площади. На помосте для столбования происходило нечто невообразимое, не поддающееся ни пониманию, ни объяснению. Два душегуба, прибитые к столбам, установленным по краям помоста, уже едва дышали. Мелкие летающие насекомые тучами роились вокруг их покрытых испариной, красных, словно обваренных кипятком, лиц и лужиц крови, струящихся из ран. Стражники трижды окатывали душегубов водой из кожаных ведер, дабы приговоренные не умерли раньше времени и сполна понесли мучительное наказание за совершенные ими преступления. А еретик, прибитый к среднему столбу, выглядел так же свежо и бодро, словно его только что поставили под раскаленным солнцем. Он по-прежнему улыбался и время от времени обменивался короткими замечаниями то со стражниками, то с душегубами, умирающими на соседних столбах. Он пытался даже вновь обратиться к собравшемуся на площади народу, но строгий окрик командира стражи прервал едва начавшуюся речь.

— В высшей степени странно, — услышал главный толкователь у себя за спиной слова, произнесенные одним из членов трибунала.

— Что ты хочешь этим сказать? — резко развернувшись на голос, зло посмотрел на своего соратника главный толкователь.

Служитель храма невольно поежился под пронзительным взглядом холодных, колючих глаз главного толкователя, подумав про себя: «Язык мой — враг мой. Эдак и самому недолго оказаться на столбе».

— Ничего особенного, — елейным голосом произнес храмовик, стараясь не показывать своего испуга. — Только то, что еретик оказался крепче, чем можно было подумать.

Главный толкователь Наставлений Небесного Отца снова быстро глянул в окно.

— Он будет висеть на столбе, пока не сдохнет, — произнес он без злобы, просто констатируя факт.

— Крайне неосмотрительное решение, — произнес третий, находившийся в комнате храмовик.

Он приходился родственником Трапару Кислому, а потому не боялся перечить главному толкователю Наставлений. Порою он даже делал это нарочно, без особой на то необходимости, просто чтобы доставить себе маленькую радость и немного позлить главного служителя Светлого Храма Небесного Отца.

Главный толкователь Наставлений недобро посмотрел на младшего члена трибунала. Родственник правителя Волвара вызывал в нем двоякое чувство. С одной стороны, он раздражал главного толкователя Наставлений своей манерой делать неуместные замечания, но с другой — удивлял редкостным здравомыслием и рациональным подходом к богословским вопросам.

— Как ты думаешь, как долго провисит на столбе этот еретик? — спросил младший храмовик, без труда парировав взгляд главного толкователя Наставлений. При этом губы его едва заметно дрогнули в насмешливой улыбке.

— Не знаю, — тихо ответил главный толкователь. — Но я не видел пока еще ни одного, кто сошел бы со столба живым.

— Уже тот факт, что еретик переживет обоих душегубов, — а похоже, так оно и будет, — вызовет нежелательные разговоры в народе, — сказал младший храмовик. — Любая, самая незначительная история, передаваясь из уст в уста, обрастает невероятнейшими деталями и подробностями. Вспомни хотя бы Мохмола, которого в народе до сих пор называют Святым. А все из-за того, что, оказавшись прибитым к столбу, еретик лишился рассудка и до самой смерти, не умолкая, распевал похабные песни. А если еретик, именующий себя Джи-Си, переживет ночь…

Младший храмовик умолк, не закончив фразу, — двум его коллегам и без того было ясно, что последует за этим. Закон гласил, что, проведя ночь прибитым к столбу, преступник тем самым полностью искупал свою вину, в чем бы она ни заключалась, и, если к рассвету он все еще был жив, его следовало освободить. То, что прежде подобных прецедентов не было, не являлось надежной гарантией того, что и сегодня все трое приговоренных к столбованию преступников благополучно умрут еще до заката. Нетрудно было представить себе и то, какая волна сплетен, слухов и домыслов обрушится на Волвар, если утром человек, называвший себя Посланником Небесного Отца, будет снят со столба живым. Конечно, до завтрашнего утра оставалось еще много времени, но странное, ничем не объяснимое поведение еретика Джи-Си в какой-то степени уже начинало нервировать непривычных к подобным неожиданностям храмовиков.