Орлица Кавказа (Книга 1) - Сулейман Рагимов

Глава семьдесят шестая

Смеркалось. На улицах зажгли газовые фонари.

Наместник допоздна задержался в канцелярии.

Устав от волнений дня, он опустился в кресло и обхватил ладонями отяжелевшую голову. Его не покидало ощущение чрезмерности усилий, предпринятых в отношении слежки и поимки подозрительного агента.

Он мысленно соотносил соразмерность предпринятых шагов с требованиями момента.

"Не переусердствовали ли мы? Не перегнули ли палку?" Немигающий холодный взор императора с портрета словно усугублял его сомнения: "Из пушки по воробьям стреляете?" — как бы укорял царь.

"Но этот Сандро — отнюдь не безобидная птаха… И еще эти орлы в небе! Что за чертовщина! Точно сговорились — орлы в небе — "Орлица" в горах, и под носом у нас — открытки…

Черт знает что! Может, и вправду их кто-то запустил в небо. Все глазели… Поди пойми этого Сандро — на сколько далеко он метил. Ну, что мы узнаем?.. Может, и террористы завербовали… С них станется… Мало нам было караказовской бомбы… Воюют же! Вот эти гачаги — не густо у них народу, а попробуй — схвати! Нет, ваше императорское величество, я не должен делать слона из мухи… Но из капли — море… Из потока — потоп… Глядишь, нахлынет, нагрянет… Так — испокон веков. История учит, — покушений, посягательств на трон было предостаточно, от римских рабов до петербургских террористов… Все норовят престол расшатать. Знаем мы эту ересь, самочинство, анархию! Гачаги, абреки — и еще этот Сандро! К ногтю их надо, ваше величество!" — Наместник ощущая себя полномочным выразителем высочайшей воли, готов был, казалось, взять гусиное перо и подписаться под этими словами… "Посягающим на закон словом и делом пощады не будет! Никакого снисхождения!"

Вошли служители и зажгли свечи. Процедура заняла изрядное время.

Наместник велел вызвать к себе генерала и, вернувшись к столу, вновь погрузился в раздумья.

Взгляд его вновь остановился на высвеченном царском портрете, скользнул по редеющим волосам, нафабренным, лихо закрученным кверху усам, мундиру его величества. Наместник как бы держал ответ перед царем, вновь перебирая факты своей деятельности. Да, он одобрял позицию бакинского генерал-губернатора в отношении верующих мусульман, лицемерное "сочувствие" религиозным страстям. Но, главное, надо свою российскую ересь пресечь, террористов, анархистов, там, в центре, надо и в своей российской "избе" порядок навести! — Наместник, осведомленный о северных новостях, о тамошних покушениях и передрягах, сокрушался от сознания того, насколько пагубны эти события для престижа власти здесь, на окраине. Сжимая сплетенные пальцы, он горько сетовал в душе: "Как бы эта крамола не расползлась, не разъела империю. Вот что опасно! Кавказский ропот — эхо северных громов. Там аукнулось — здесь откликнется. От Сенатской площади идет, от тайных обществ, комитетов, народовольцев! Черт бы их побрал! Здешнюю крамолу без наших отечественных, русских дел и представить нельзя!"

Главноуправляющий настолько увлекся своими заочными перевоплощениями, что уже, казалось, ощущал себя на высочайшей аудиенции в Петербурге.

И ему виделся самодержец, недовольный, грозный, выговаривавший ему, и он, главноуправляющий, стоял с повинной головой. Неприятное видение сменялось реальностью, вновь переносившей его из петербургских далей в южный чертог, где он, главноуправляющий, чувствовал себя полновластным хозяином.

Он намеревался радеть на этой державной стезе до конца дней своих, служа империи, и отойти в мир иной под гром пушек.

Глава семьдесят седьмая

Да, главноуправляющий мог обольщаться высочайшим доверием, своей "полуимператорской" миссией, ролью одного из высокопоставленных вершителей судеб, который, помимо всего прочего, решительно терпеть не мог вольнодумцев-литераторов. Он мог бы, продолжая воображаемую исповедь перед высочайшим повелителем, поделиться своими чувствами на этот счет: "Никак я не могу взять в толк, отчего эти наши российские сочинители, причем из благородных сословий, вместо того, чтобы клеймить позором здешних бунтарей и разбойников, живописуют их в сочувственных тонах?.. Странная, больная приязнь! И как сии просвещенные мужи… не разумеют, что их "сантименты" подрывают предприятия отечества, повсеместно расширяющего свою мощь, оттирающего надменную Европу… Мы ее не трогали — так Наполеон пошел на нас, Москва первопрестольная сгорела… Благодушие нам дорого обошлось! Либо господство, либо холопство! Либо имперские ощеренные штыки, либо новая "Золотая Орда"! Везде бы надо их давить, чтобы их глазки-щелочки и вовсе закрылись! Так бы и с кавказскими татарами! Пусть прислуживают нам! Пусть черной работой занимаются, перебиваются с хлеба на воду… — и поправляет себя: — …Если бы его величеству было угодно обратить внимание на эту сторону вопроса… а также… гм… не быть столь беспечным к сохранению тайн интимной жизни и пресечению неблагоприятных слухов относительно… гм… этой жизни… то, право же, государственные дела приобрели бы надлежащее равновесие… и мы были бы избавлены от многих неприятностей в столице и здесь…"

Главноуправляющий, не смея поднять глаз на царский портрет, похолодел от того, что в мысли его закрались столь непочтительные нотки. Но, должно быть, и в его верноподданической душе оставались затаенные, глухие уголки, куда уже не проникал ни свет божественного ореола, ни холодный страх "святотатства". И потому, преодолев оторопь, он не осторожничал в своих рассуждениях: "Царь должен умело вести имперский корабль через все бури! Царь должен навести порядок у себя дома! Не позволять никому совать нос в державные дела, не быть под башмаком…"

— Да, Кавказ за мной… Я за Кавказ в ответе… — Наместник, избавившись от тайного холодка страха, положил руку на увешанную крестами и медалями грудь. Я. должен утихомирить Кавказ и тем подать пример служения империи. Покончить с этими "террористами" в бурках и черкесках, с этими "амазонками" и "орлицами".

Его превосходительство прошелся по кабинету, не без усилий избавившись от навязчивых, сбивчивых мыслей, от неприятного горького осадка в душе.

Вошел начальник штаба.

Наместник придал лицу приветливое выражение.

— Что скажете, генерал?

— Признаться, ваше превосходительство, конфуз вышел.

— Конфуз?

— Так точно, ваше превосходительство… Лучше для нас, если бы в том самом погребке поболее врагов находилось… хоть с полсотни Сандро.

— Что ж — одного вам мало?

— Я не о том… Брошенные силы оказались несоразмерны цели.

— Оплошали, значит, генерал?

— Так точно, ваше превосходительство.

— Как бы не так… — усмехнулся главноуправляющий. — Мы вовсе не стреляли из пушек по воробьям. Ты ведь слышал: "Из искры возгорится пламя…" Так вот, в Гачаге Наби есть такая искорка. И из нее может… понимаешь? Ты, кстати, видел орлов над Тифлисом? Раньше я их что-то не замечал…

— Действительно… Знаменье какое-то. Или учуяли что…

— Ну да, кавказские орлы заранее знают, где запахнет порохом! — Кулак главноуправляющего обрушился на стол. — А не вернее ли сказать, что их привлек "пороховой погреб" — тот, где Сандро орудовал?!

Генерал коротко и нерешительно хихикнул. Он попросил разрешения закурить и, достав золоченый портсигар, извлек папиросу, чиркнул спичкой, задымил.

— Право же, ваше превосходительство… Мы, кажется, склонны преувеличивать опасность.

— А "Орлица"? Эти открытки-своего рода прокламации! И эти орлы в небе неспроста, голубчик… умысел тут…

— Да, странное явление. Что-то я не припомню, чтобы орлы сюда наведывались.

— Короче говоря, мое мнение: надобно показать силу.

— Где? — генерал отставил папиросу.

— Пока — здесь! Надо привести в движение войска… — Начальник канцелярии Его императорского величества выразительно рубанул по воздуху. — Чтобы сбить крамольную спесь, осадить смутьянов.

Генерал откинулся на спинку кресла.

— Я, право, не ожидал увидеть вас столь решительно настроенным…

— Так вот, — наместник отодвинул кресло с гнутыми ножками и поднялся из-за стола. — Устроить бы смотр, маневры…

— Если угодно…

— Я приказываю…

— Слушаюсь, ваше превосходительство!

— Пусть наши сапоги порастрясут тифлисские мостовые, пусть знают бунтари, что с нами шутки плохи. Пусть гремит канонада, рухнет небо на этих гачагов. Вот так — мощь, всесокрушающая мощь, — главноуправляющий выпятил грудь. — Пусть их слепит блеск наших штыков! Пусть знают, что мы с ними церемониться не станем, и по головке гладить не собираемся!

— У местных смутьянов, ваше превосходительство, и заступники нашлись, либеральные доброхоты… Из числа сочинителей русских… — Генерал "попал в точку". — Витийствуют о любви к ближнему! А нам, верно изволите заметить, не до "сантиментов". Нам штыки и шашки нужны. — Генерал погасил папиросу. — На кой нам черт эти литературные "кисейные барышни", эти благотворители от изящной словесности!