Нежный бар - Дж. Морингер

Синатра поблагодарил нас за то, что мы пришли, и с явным облегчением выскользнул за дверь.

26

ДЖЕЙ АР МАГВАЙЕР

Когда до выпуска осталось несколько дней, я придумал себе еще одно — последнее — задание. Официально сменить имя. Пора было избавиться от Джей Ара, «Младшего» и Морингера, чтобы оставить в прошлом эти тяготящие меня имена и заменить их нормальным именем, которое не происходило от соседа моего деда. Мне хотелось отречься от отца и от своих имени и фамилии, мне хотелось иметь фамилию, от которой Сидни не сможет отказаться, когда я сделаю ей предложение.

Но нужно было торопиться. Через считанные дни в Йеле начнут печатать дипломы для выпуска 1986 года, и я решил, что имя и фамилия, напечатанные в дипломе, станут моими навсегда. Мне слишком нелегко дался этот диплом, он слишком много для меня значил, и я должен был позаботиться о том, чтобы в нем стояло мое новое официальное имя. Я не собирался жить под псевдонимом, как Джонни Майклз, также известный под именем Джон Морингер.

Я провел долгие часы в библиотеке Стерлинга, составляя списки возможных имен. Я просмотрел романы, стихи, антологии, бейсбольные энциклопедии, тома «Кто есть кто», выписывая романтические имена, необычные имена, супермужественные имена. Я на пять минут представлял себя то Чипом Оаквудом, то Джейком Макганнинглом, то Клинтоном Вандемиром. Я пробовал подписываться как Беннет Силверхорн, Гамильтон Голд и Уильям Фезерстоун. Я ложился Морганом Ривезоми, а просыпался Броком Манчестером. Я всерьез подумывал о том, чтобы стать Байяром, но, украв рубашку этого парня, я не оставил себе никакого оправдания для кражи его имени. Я экспериментировал с именами бейсбольных игроков девятнадцатого века, таких, как Ред Конкрайт и Джоко Филдз, и расхаживал по студенческому городку после обеда, представляя себя Гловером Лоудермилком. Я примерял на себя разнообразные английские имена, которые нашел в анналах Парламента, вроде Хамдена Ллойда Кадвалладера. В конце концов я понял, что каждое имя, которое мне нравилось, и все имена из моего окончательного списка были такими же мишенями для насмешек, как и Джей Ар Морингер.

В результате я остановился на Чарльзе Малларде. Просто. Ясно. Чарльз — в честь дяди Чарли, Маллард — потому что это ассоциировалось с деньгами и Старым Светом. Чарльз Маллард был мужчиной, который носил галстуки с рисунками фазанов, умел чистить ружья двенадцатого калибра и переспал с каждой хорошенькой девушкой в клубе. Чарльз Маллард был тем, кем, как мне казалось, я хочу стать. И я стал Чарльзом Маллардом. На одни выходные. В последнюю минуту приятель спас меня от этой фантастической ошибки, указав мне на то, что до конца дней моих меня будут звать Чак Дак.

Я решил остаться Джей Аром, но сделать «Джей Ар» своим официальным именем. Тогда мне больше не придется лгать, говоря, что эти буквы ничего не значат. Фамилию я решил взять мамину девичью, Магвайер. Джей Ар Магвайер. Сидни написала это имя своим почерком архитектора на обложке моей йельской тетрадки. Очень красиво, сказала она. Снизу она подписала «Сидни Магвайер». Мы оба согласились, что и это звучит красиво.

Клерк в Верховном суде Нью-Хейвена сказала, что изменить имя очень просто.

— Заполните эту форму, — она подвинула ко мне лист бумаги, — и сможете стать кем угодно.

— Я хочу поменять мое официальное имя на «Джей Ар». Просто Джей Ар. Это можно?

— Просто Джей Ар? Это ничего не означает?

— Нет. В этом-то все и дело. Это законно?

— Меняйте имя хоть на Р2Д2[69] — штат Коннектикут не возражает.

— Замечательно.

— И какая у вас будет фамилия?

— Магвайер.

— Джей Ар Магвайер, — сказала она. — А как вас зовут сейчас?

— Джон Джозеф Морингер Младший.

Она присвистнула.

Я принес анкету в свою комнату и позвонил матери, чтобы рассказать, что собираюсь сделать. Мама не пришла в восторг — у нее дедушкина фамилия вызывала безрадостные ассоциации, — но она поняла. Смена имени обойдется мне в семьдесят пять долларов, которых у меня нет, сказал я ей. Ухаживание за Сидни требовало больших затрат. Мать сказала, что немедленно отправит мне деньги.

Получив семьдесят пять долларов, я вышел из отделения «Вестерн Юнион» и решил как следует попрощаться с Джоном Джозефом Морингером. Я пошел в город и заглянул в бар. Там я увидел свою подружку Бебе, единственную студентку, которая получала такое же наслаждение от баров, как и я.

— Эй, — сказал я ей, — знаешь, кто умер? Джуниор! Да, верно, Джуниор Морингер умер! Да здравствует Джей Ар Магвайер!

Она нервно засмеялась, не понимая, о чем я.

— Позвольте мне угостить мою подругу Бебе, — сказал я бармену, а потом поведал им обоим историю своего имени, как сильно я его ненавижу и почему наконец решил от него избавиться. — Счастливого плавания, Джуниор! — воскликнул я, поднимая бутылку с пивом.

— Пока, Джуниор! — Бебе чокнулась своей бутылкой о мою.

— Салют, придурок! — прокричал бармен.

Я проснулся на следующее утро с разламывающейся головой. Лежа на спине с закрытыми глазами, я пытался собраться с мыслями и вспомнить, что произошло после того, как я вышел из «Вестерн Юниона». Я помнил, как произнес тост. Как Бебе и бармен смеялись и говорили что-то вроде: «Джей Ар Магвайер сегодня в ударе. Чего желаете, Джей Ар Магвайер?» Дальше провал памяти. Я думал позвонить Бебе, спросить ее, что случилось, но потом воспоминания обрушились на меня. Я выпрыгнул из кровати и обшарил карманы джинсов. Семидесяти пяти долларов не было. От них не осталось ничего. Джуниор, этот подлец, эта сволочь, напоил меня и обобрал.

Я сел за стол и увидел анкету. Джей Ар Магвайер. Такое красивое имя — и я все испортил. Даже хуже, я его пропил. Я пошел в ванную, посмотрел в зеркало и сказал себе, что не заслуживаю такого красивого имени. Я заслуживаю идти по жизни Джей Аром Морингером. Что-то среднее между ложью и псевдонимом.

Сидни поцеловала меня и сказала, что ей плевать на мое имя. Через несколько дней я обнаружил, что плевать ей на самом деле было на меня. Она снова встречалась с кем-то на стороне.

Правду я узнал в ее ванной. На стойке лежал конверт, на котором крупным мужским почерком было написано имя Сидни. Я прочел это письмо несколько раз. «Джуниор все еще с тобой? Если да, то почему? Я не могу дождаться (неразборчиво), когда снова увижу тебя».

Когда я протянул письмо Сидни, она спросила: «Где ты его взял?» Она забрала у меня письмо и рассказала мне то, чего я предпочел бы не знать. Письма ей писал наследник трастового фонда с быстрой яхтой и гораздо более красивым именем, чем у меня. Он был из ее родного города, веселый, умный, — но они просто друзья, уверяла Сидни. Мне хотелось поверить ей и простить, но даже она сама не ждала от меня прощения. Я пытался найти какой-то выход, кроме разрыва, но не смог, и Сидни тоже не смогла. За несколько дней до того, как я окончил университет, мы расстались навсегда.

Мне очень хотелось завалиться в «Пабликаны» в день выпуска, чтобы, как обычно, утопить на дне бокала свою тоску по Сидни, но у меня не было времени. В моей комнате, улыбаясь своим мыслям, стояла мама в новом синем костюме, и я знал, что она вспоминает те времена, когда этот день казался нам недостижимым.

Когда я шел через старый студенческий городок в черной мантии и шапочке под звон колоколов башни Харкнесс, я вспомнил, как услышал их впервые. Вспомнил, как страдал тогда, а вот теперь я занимаю свое место рядом с другими выпускниками, все страдания остались позади, а на смену им пришла переполняющая меня благодарность — она казалась мне более важным достижением, чем диплом, который я вот-вот должен был получить.

Лишь один печальный момент омрачил тот великолепный день. Все произошло так быстро, что позже я думал, не пригрезилось ли мне. Сразу после церемонии из толпы вышла Сидни с большим букетом лилий. Она сунула букет мне и поцелована в щеку. Потом прошептана, что ей очень жаль и что она всегда будет любить меня, а потом повернулась — короткая юбочка, загорелые ноги, высокие каблуки — и прошла через Нью-Хейвен Грин. Я смотрел, как она исчезает в тени раскидистого вяза — одна святыня поглощала другую.

Я не злился. С неожиданной ясностью я понял, как молоды мы оба — и я, и Сидни. Может быть, всему виной кисточка от шапочки, болтавшаяся у меня перед глазами, из-за которой мои мысли вдруг обрели зрелость, но на короткий момент я осознал, что Сидни, несмотря на всю ее аристократичность, была еще девчонкой. Мы притворялись взрослыми, но в том-то и дело — всего лишь притворялись. Мы искали одного и того же — безопасности, спокойствия, финансовой стабильности, — и Сидни, похоже, жаждала этого сильнее, чем я, потому что с детства была окружена этим. Она действовала, поддавшись панике, а не из злого умысла.