Там, где нас нет - Михаил Успенский

— Ох, никак не отчитаемся, — сказал Жихарь. — Червяку пришла пора окуклиться. Что-то из него выйдет? Мы, поди, не дождемся. Василиск? Да на что нам василиск, и без него тошно…

Лю Седьмой склонился в три погибели и внимательно осмотрел кокон.

— Как верно сказал Вэнь Чань перед тем, как палач распилил его на две части: «Куколка предшествует цикаде. Изменяются очертания — и возникает цикада…»

— Цикада нам тоже ни к чему. Уж лучше тогда василиск. Поглядим ему в глазыньки, окаменеем — пусть тогда Дикая Охота побесится!

— Сэр Будимир никогда и ни при каких обстоятельствах не делает ничего просто так, — объявил Принц.

— Смеркается, — сказал Бедный Монах. — Я бы посоветовал уважаемому Жи Хану воспользоваться жезлом Жуй — сколько-то силы он успел набрать.

Жихарь послушно достал золотую ложку, но сначала по привычке положил ее на песок — определить дальнейший путь.

Ложка сперва металась туда-сюда, а потом неожиданно встала на стебель и так застыла.

— Значит, нам что — яму копать? — упавшим голосом сказал богатырь. — А чем?

И когда? Времени-то почти не осталось…

— Пусть благородный Яр-Тур перестанет ковырять песок обломком меча, — сказал Бедный Монах. — Сейчас я учиню соответствующий обряд и попробую.

Но Будимир не дал попробовать. Он клювом выдернул из песка ложку и очень ловко подхватил в нее зеленый шар. Шар сам собой начал бегать по краям ложки, сделал девяносто девять оборотов, потом сам же соскочил на землю и распался на две половинки.

Глазам явилось крохотное белое существо с тоненьким хвостиком и странно устроенной головой.

— Закройте его от света! — закричал Жихарь и сам распахнул над малюткой свой плащ. — Это не василиск и не цикада — это же у нас Индрик-зверь народился! Теперь будем живы!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Сведения о местах рачьих зимовок, по суеверным понятиям, очевидно, предполагаются исключительными, не каждому доступными, но лишь избранным.

«Какая же земля внутри толстая!» — удивлялся Жихарь, потому что спуск в Адские Вертепы оказался куда дольше, чем думалось вначале.

Хотя, честно сказать, вначале ничего не думалось: стояли вокруг насыщающегося песком Индрика и хором упрашивали его набирать тело как можно быстрее. Индрик торопился и еще до того, как спрятаться солнцу за Стоячее Море, достиг размеров хорошего быка. Побратимы и Лю Седьмой, державший на руках полюбившегося ему Будимира, встали на Индриков зад, и землеройный зверь, вытянув хвостик трубой, чтобы не оттоптали, начал неспешно погружаться в земные глубины.

— Сейчас мы подобны рудокопам, спускающимся за зеленым камнем в свои подземелья, — сказал Лю Седьмой. — Во владениях юнаньского вана есть медные рудники, и рабов туда отправляют при помощи особого устройства, именуемого клетью. Не будет ли нескромным сказать, что именно я, несовершенный, придумал это устройство?

— Вот уж, поди, рабы тебе благодарны, — проворчал Жихарь куда-то в сторону.

Дырявый зонтик Бедного Монаха пригодился еще раз, покуда сверху сыпался песок. Потом пошла обычная слежавшаяся земля.

Будимир потихоньку подсвечивал, и Жихарь по любопытству своему разглядывал стенки образующегося колодца. Земля становилась все плотнее, Индрик шел тяжело.

Когда-то, видно, на этом месте стоял город, потому что из стены то и дело выглядывали всякие осколки и обломки, срезы бревенчатой либо каменной кладки. Были и другие рукотворные вещи, но угадать их значение представлялось делом весьма затруднительным.

А до города, сообразил Жихарь, здесь было море: вон в буром окаменевшем иле видны ракушки и рыбьи кости.

И чем дольше изучал он землю, тем больше убеждался, что старый Беломор прав, а значит, и его, Жихаря, дело правое.

Ненажора Индрик рос и ширился, шире становился и колодец. Наконец лохматая площадка с хвостиком стала столь просторна, что все с удовольствием уселись, вытянув затекшие ноги.

— Наше счастье, что Индрик устроен не как прочие звери и особенно люди, — сказал Жихарь и в доказательство ткнул пальцем Индрику под хвост. Там и впрямь ничего полагающегося не было. — А то бы мы с вами уделались по самые уши.

— Куда же, в таком случае, девается поглощаемая им земля? — спросил Принц.

— Осмелюсь предположить, что в иную Вселенную, — ответил Лю Седьмой. — Животное, подобное нашему спасителю, подробно описано в трактате под названием…

— Еще неизвестно, спасены ли мы, — мрачно сказал Яр-Тур. — Полагаю, что Дикая Охота вначале по глупости будет метаться вдоль Стоячего Моря, но в конце концов они обнаружат дыру в земле, и кто помешает снежному вихрю устремиться в нее? Да и до каких пор намерен терпеть непрошенных седоков мужающий на глазах Индрик?

— Большая Земляная Мышь безмерно благодарна владельцу жезла Жуй, — сказал Бедный Монах. — Если бы не он, куколка могла пролежать в бездействии еще многие тысячи лет и стала бы легкой добычей первого же голодного хищника.

Рождение такого животного — чрезвычайная редкость…

— Вот и ладно, что редкость, — сказал богатырь. — Если бы Индрики плодились, как кошки, они источили бы всю землю, мы бы уже давно все провалились куда следует и не мучились…

— Жаль, что здесь не установлены изображения Проппа, — вздохнул Принц. — Удача нам бы не помешала…

— Не беда, — сказал Жихарь. — Если он вправду всемогущ, то и отсюда услышит наши сказки да байки, а если он просто бревно…

— Мы же не раз убеждались в обратном, — сказал Яр-Тур. — Думается мне, что наш новый товарищ, умудренный годами и опытом, знает великое множество новелл и устарелл…

— Не принято в Поднебесной тешить высшие силы россказнями о делах земных, — отозвался Лю Седьмой. — Но, коль скоро здесь такие порядки, я готов поведать о войне трех царств.

Как богатырь и опасался, это оказалась волына в особо крупных размерах.

Поначалу все было интересно и увлекательно, потому что незнакомо, только скоро Жихарь запутался в чужих именах и сложных родственных связях.

Тот, кто сложил эту волыну, хотел, видно, упомянуть в ней поименно всех жителей Чайной Страны, чтобы кого-нибудь не обидеть, а их вон ведь сколько!

Жихарь задремал, время от времени приходя в себя на самых жутких местах повествования.

— …Сяхоу Дунь преследовал врага по пятам, но тут в глаз ему попала вражеская стрела. Сяхоу Дунь взвыл от боли и выдернул стрелу вместе с глазом. «Отцовская плоть, материнская кровь — бросить нельзя», — подумал он и съел свой глаз…

— Прости, Бедный Монах, — не выдержал Жихарь. — Только как бы Пропп вместо помощи не прогневался за такие сказки да не наплевал нам в глазки…

— Умолкаю, устыдившись своей бестактности, — поклонился Лю Седьмой. — Да и потом у нас принято рассказывать эту повесть не спеша, в течение нескольких недель…

— Да ты не обижайся, спасибо тебе, Пропп учтет, за ним ничего не пропадает…

— Могу еще поведать о подвигах чудеснорожденного героя А-Ка Сорок Седьмого, владевшего искусством метко плеваться во врага свинцовыми шариками…

— Да спасибо, отдохни, почтенный. Все никак не привыкну — то ли ты молодой удалец, то ли преклонный старец, уж не прогневайся.

Настал черед Принца. Яр-Тур поднялся на ноги, хотя никакой нужды в том не было, и начал рассказывать свою устареллу. Сложена она была вроде песни — одно слово цеплялось за другое, перекликалось одно с другим, отзывалось одно в другом, так что даже напев получался. Яр-Тур при этом то прижимал руку к сердцу, то простирал эту же руку вдаль. Да только никакой дали в углубляющемся колодце не бывает, есть одна высь.

Печальная устарелла его была про мужика-бобыля, как сидит он за пустым столом и тоскует по любимой, которой уже и на свете нет. И влетает к нему в избу ворон — здоровенный, глаза горят, перья все врастопырку — и садится на полати. Бобыль знает, что птица-то вещая, и давай его пытать: встречу я еще свою милую или нет? А ворон ему: «Никогда!» Бобыль опять спрашивает: а душа-то моя успокоится? Ворон свое: «Никогда!» Тогда лети отсюда по-хорошему, советует бобыль, а поганая птица снова-здорово: «Никогда!»

Понравилось, видно, в избе-то. Ну, бобыль огорчился и запил горькую.

На языке Принца слово «никогда» звучало куда страшнее, чем на Жихаревом.

Богатырь подумал, что надо было бобылю задать совсем простой вопрос, например: «Сколько на руке пальцев?» Ворон снова каркнул бы: «Никогда!», поскольку других слов он наверняка не знает, опозорился бы в звании вещего и улетел, теряя перья от заслуженного стыда.

«Всем все объяснять надо, недогадливый какой народ пошел!» — сокрушался Жихарь.

Сам он собрался поведать устареллу про доброго молодца, что из-за бедности и гордости бесстрашно зарубил топором ветхую старушку, но тут Индрик поворотил куда-то в сторону, так что спутникам пришлось ухватиться друг за дружку, да еще и за хвостик.