Ардагаст и его враги - Дмитрий Дудко (Баринов)

   Трое сильнейших бойцов-лютичей прыгнули с трех ладей - и вынырнули из волн исполинами, которым ладьи годились разве что в рыбачьи челноки. Кольчуги и мечи оставили на судах: пращуры-велеты железа не знали. А дружинники уже доставали со дна ладей три огромных кремневых топора, принадлежавших троим древним великанам. С топорами в руках три велета-оборотня поплыли навстречу змею. А Данута превратилась в чайку и полетела перед ними.

   Злым желтым огнем вспыхнули шесть глаз чудовища. Разом открылись три пасти. Одна изрыгнула пламя, другая - желтый яд, третья - пучок молний. Но взмахнула крыльями чайка-волхвиня, и перед змеем встала волна - чистая, голубая. Россыпью огоньков отразились в ней звезды, серебряным глазом - луна. И погасла в этой водной стене все, извергнутое морским гадом. Ученица Эрменгильды не была сильна в солнечных чарах, зато в совершенстве знала водное, лунное, звездное волшебство. Волна продержалась недолго, но за это время три велета успели подплыть вплотную к змею, встать на ноги (море им здесь было по грудь) и разом взмахнуть топорами. Гром прокатился над морем, молниями полыхнули кремневые секиры и обрушились на чудовище.

   Страшен Змей Глубин и его отродья. Нет им соперника, кроме Громовержца, его грозовой дружины - и великанов. Не родился еще Перун, не сел на колесницу, а они уже били змеев громовыми топорами и палицами, и люди славили велетов-змееборцев, гордых и могучих. Не сразу сумел превзойти их Громовник. А превзойдя, многих истребил за то, что не покорились Роду и его племени. Не помогло им каменное оружие против бронзового и железного, скованного сыну Сварогом. Трудно было бежать или укрыться от небесной колесницы. Но даже разбитые, не пошли великаны в нечистую Чернобожью свору, хоть и звал их к себе Пекельный. А потомки их с Перуном не враждовали, но служили не ему, а его брату - Радигосту-Даждьбогу. Рабами же не были никому из богов.

   Даже молниями нелегко было пробить толстую чешую и могучие кости морского змея. Только Круту, самому сильному из троих, удалось с одного удара раскроить огнедышащую голову, но извлечь засевшую в черепе секиру он смог не сразу. Топор Збигнева лишь скользнул по чешуе. Тогда проворный и ловкий воин ухватился за гребень змея и взобрался ему на шею. Чудище тщетно извергало молнии, пока топор не врубился ему в загривок. Труднее всего пришлось воеводе. Его оружие только срезало кусок чешуи, а в следующий миг было вырвано из руки Лютомира когтистой лапой змея. Тогда велет обеими руками сжал горло средней головы. Желтый яд попал ему на спину, прожег волчью шкуру, сквозь кожаную рубаху дошел до тела. От страшной боли воевода завыл - люто, по-волчьи. И голова его вдруг обратилась в волчью, а руки в звериные лапы. Могучие клыки и когти исполина-волкоглавца впились в шею змея, и даже его чешуя не устояла перед ними. Морской гад забился всем колоссальным телом и, верно, свалил бы Лютомира с ног и вдавил в донный песок, если бы Крут и Збигнев не всадили свои топоры туда, где расходились три шеи чудовища. Головы поникли, но тело еще долго билось, вздымая волны и сметая прибрежные сосны.

   Превозмогая боль, воевода нырнул: топор Сваржина, древнего солнечного велета, нельзя было оставлять на дне моря. Но топор оказался придавлен тушей змея, и пришлось ее, еще дергавшуюся, оттаскивать, потом снова нырять... Соленая вода разъедала обожженную ядом кожу. Воевода не помнил, сам вернулся в человеческое обличье, или товарищи помогли. Очнулся уже на ладье. Он лежал лицом вниз, а жена колдовала над его спиной.

  -- Тебе лучше, Лютек? Дышать не трудно?

   - Нет, только спина вся горит. Данута, ты, главное, боль утихомирь, чтобы я сражаться мог.

   - Куда тебе снова в бой? И так уже подвиг совершил.

   - Про такую рану скажут: пан волчий воевода от змея удирал, а с готами и их драконом вовсе биться побоялся. Нет, Данута, надо еще постоять за волчью честь!

   А море за косой было тихим и ласковым, и месяц со звездами гляделись в него с чистого ночного неба, и плескались в волнах морские девы. И где-то на дне, никому, кроме рыб да тех же дев, не видимая, стояла среди руин янтарного дворца дивной красоты женщина и плакала над телом светловолосого юноши-рыбака.

   Весело, без тревоги праздновали в эту ночь в земле борян, где Почайна впадает в Днепр под священными горами. Ни одна ведьма не приходила красть молоко, делать заломы или искать проклятые клады. Тихо было на Лысых горах: и на той, где Ардагаст девять лет назад разнес колдовской городок, и на дальней, южной. Будто и впрямь забрал Нечистый своих служительниц туда, куда их добрые люди шлют.

   А ведьмы никуда не делись. Стаей стервятниц летели они на северо-запад. Летели на метлах, кочергах, на своих наставниках-колдунах, которых уже при жизни величали "упырями". Вместе с ними на нетопырьих крыльях неслись черти. Вела стаю сама великая ведьма Лысогорская Невея, сестра Лаумы. Теперь-то она отплатит проклятому Ардагасту за все: за отца с матерью, за попранные дедовские обычаи, разоренные капища, замученных волхвов и ведьм! Все будут знать: не спасут в Купальскую ночь ни костры, ни храмы, ни русальные дружины. И пусть запомнят: Ягина эта ночь, Чернобожья! Не зря после нее день убывает. В такую ночь не светлых богов чествовать, а смиренно, в страхе Чернобожьем приходить за помощью и наставлением к мудрым ведьмам. А скакать голыми у костра и любиться можно и в честь темных богов.

   В это время Лаума, словно голодный ястреб, вилась над Янтарным городком. Лучшие колдуньи погибали одна за другой, а проклятое дерево все росло! Вот-вот его злато-серебряный шатер накроет весь городок, сомкнется со стеной, и тогда... Откуда взялись эти две незримые реки света, кто их сюда направил? А эти, в драконе, только покрикивают на нее. Сами бы попробовали! А то сотворили уродину, червяка бескрылого, и знай ползают вокруг горы... А братья все не отзываются. Яга-владычица, что с ними? Невеюшка, на тебя вся надежда! Хоть и нудная ты, и сердитая, только против нас двоих никто не устоит!

   Конунг Бериг озабоченно теребил огненную бороду. Затея с драконом нравилась ему все меньше. Кое-что в чарах он смыслил. Знал руны, владел мысленным разговором. И предпочитал всяким премудрым хитросплетениям колдовство простое и сильное, как удар меча. Без обиняков конунг послал сердитую и решительную мысль: "Эй вы, в драконе! До рассвета, что ли, будете возиться? Отвлекайте их и дальше, раз только это можете, а мне с дружиной откройте путь к воротам". "Ворота заговорены..." "Это уже моя забота. Лишь бы возле них не было конунга росов с его чашей".

   Заботиться о нетерпеливом конунге готов и его дружине царевич с ведьмой и не думали. Пусть хоть все пропадут, как те неупокоенные на корабле. И среди огненного моря открылся проход. Первым туда шагнул конунг, за ним - приободрившиеся воины. Загремели мечи о щиты, зазвучала, перемежаясь с медвежьим ревом, боевая песня. Никто не сомневался: Бериг Огнебородый ведет их к новой победе.