Чаша гнева - Александр Борисович Михайловский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
19 (6) января 1918 года, поздний вечер. Гатчина, Большой дворец.
Бывший Великий Князь, бывший командир дикой дивизии, бывший почти Император Михаил Александрович Романов.
Стемнело. Час назад из Питера вернулся личный секретарь бывшего Великого князя Джонни Джонсон, по совместительству являвшийся его другом юности (однокашником по Михайловскому кавалерийскому училищу), и привез с собой целую пачку советских газет и еще больше самых разных слухов. Столица бывшей Российской империи со вчерашнего дня буквально кипела ими, шипела и пузырилась.
- Представляешь, Майкл, - буквально с порога заявил Джонсон, - большевики разогнали Учредительное собрание после того, как господа депутаты отказались даже обсуждать вопрос ратификации мира с Германской империей. Вот, читай...
Он бросил на стол пачку газет. Михаил, брезгливо морщась, выбрал из газетной стопки «Известия рабочих, крестьянских и солдатских депутатов», при новой власти игравшую ту же роль рупора официоза, что и «Санкт-Петербургские ведомости» в безвозвратно ушедшие времена.
Декрет о роспуске Учредительного Собрания его не удивил. И так было понятно, что созывают его большевики только ради подтверждения своих полномочий, а в случае отказа итог для господ депутатов будет печальным. Керенского с его камарильей свергли вооруженной рукой, и этих тоже свергнут, не моргнув глазом. Посмертное дитя временного правительства родилось мертвым, а потому его не задумываясь швырнули в ведро для отходов. Удивляла только последняя формулировка: «Российская Советская Социалистическая Республика учреждена на Втором съезде Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов, и более ничего в России учреждать не требуется», прямо противоречившая тому, что большевики говорили прежде - мол, все их решения только до созыва Учредительного собрания.
«А что же они с самого начала не были такие храбрые, - подумал Михаил, - и не отменили выборы в Учредилку сразу и на корню? Или решительности большевикам придал заключенный каким-то чудом мир?»
А вот как раз текст мирного договора вызвал сильное удивление. При том состоянии русской армии, в каком она находилась после прихода к власти Временных, и особенно большевиков, условия мира оказались более чем почетными. Это было так не похоже на обычный германский способ ведения дел, что у бывшего Великого князя возникали вопросы. Кайзера Вильгельма Михаил знал достаточно хорошо: чтобы этот алчный и жестокий монарх согласился на такие условия, кто-то должен был хорошенько напугать лично его, начертав на темной стене опочивальни огненные письмена...
- А ты что думаешь, Джонни15, по поводу этого мирного договора? - спросил он у своего секретаря. - С чего это наш любимый дядюшка Вилли вздумал соглашаться на такие невероятные условия со стороны бессильных в военном отношении большевиков?
- Мистер Бьюкенен говорил, - понизив голос, сказал тот, - что в датских и шведских газетах писали, что некоторое время назад в ставке кайзера в Бад-Кройцахе случилось удивительное происшествие. Внезапно, прямо среди бела дня, этот маленький городишко был захвачен воинской частью неизвестной государственной принадлежности, численностью в несколько тысяч штыков. Грубые незнакомцы, в форме никому не известного образца и в сопровождении наземных панцер-кампфвагенов устрашающего вида, а также боевых летательных аппаратов, объявились прямо из воздуха и в считанные минуты захватили контроль над зданиями, где квартировали генеральный штаб и ставка кайзера...
- И что? - с интересом спросил Михаил.
- А ничего, - пожав плечами, ответил Джонсон. - Известно только, что предводитель этого отряда, герр Сергий из рода Сергиев, жестоковыйный самовластный монарх никому не известного великого княжества Артания, чудотворец и полководец, явился к Вильгельму в его апартаменты и вручил тому отрезанные головы генералов Гинденбурга и Людендорфа, в последнее время ставших в Германии кем-то вроде военных диктаторов. Потом этот человек провел с германским кайзером не очень длинный разговор без свидетелей, после чего откланялся и забрал с собой своих солдат -они отступили из этого городишка в неизвестном направлении так же стремительно, как и пришли. И более ничего не произошло. Обитателям Бад-Кройцаха пришлось, конечно, натерпеться страху, а кое-кому полежать мордой в пол, но помимо тех двух генералов, не был ранен или убит ни один германский офицер или солдат, не случилось ни одного разбитого окошка, обесчещенной горожанки или ограбленного обывателя.
- Последнее звучит невероятно, - скептически хмыкнул бывший Великий князь. - Солдаты своевольничали во все времена и во всех армиях, тем более если это русские революционные солдаты нынешних последних времен.
- В том-то все и дело, что это не были русские солдаты, тем более нынешних времен, - понизив голос, сказал его секретарь. - Люди, захватившие Бад-Кройцах, называли себя легионерами и разговаривали на странной смеси языков, при этом на вопрос, заданный по-польски, следовал быстрый ответ на латыни, немецком или французском. И при этом все всех понимали. Мистер Бьюкенен говорит, что в Лондоне весьма обеспокоены случившимся. Сегодня этот герр Сергий, смахивающий на капитана Немо и Робура-Завоевателя, предъявляет ультиматумы германскому кайзеру, а завтра его люди захватят Вестминстер и Букингемский дворец, чтобы продиктовать свои условия уже британской нации. И в последних петроградских событиях тоже явно видна рука этого человека, ибо опальные депутаты разогнанной Учредилки не были ни распущены на все четыре стороны, ни арестованы в Петропавловку, ни даже просто расстреляны (скрыть такое в центре города было бы невозможно), а просто исчезли неведомо куда. Участники первого и последнего заседания Учредительного собрания вошли в Таврический дворец, но вышли оттуда только большевики и левые эсеры, а депутаты от эсеров и меньшевиков исчезли бесследно. Очень похоже на то, что случилось в Бад-Кройцахе... И, кстати, некий С. С. Серегин подписал мирный договор с Германией как гарант исполнения соглашения обеими сторонами.
- Чудны дела Твои, Господи... - сказал Михаил Александрович, перекрестившись. - Воистину наступили последние времена, после которых не будет уже ничего...
И в этот патетический момент