Тайны выцветших строк - Роман Пересветов

«Оренбургскому губернатору, сатанину внуку, дьявольскому сыну.

Прескверное ваше увещевание здесь получено, за что вас, яко всескверного общему покою ненавистника, благодарим…Ведай, мошенник, известно, да и по всему тебе, бестии, знать должно, сколь ты не опробовал своего всескверного счастия, однако счастие ваше служит единому твоему отцу — сатане».

«Угрозительное» послание заканчивалось уверением: хотя губернатор «по действу сатанину во многих местах капкан и расставил», но трудился он напрасно. Если даже не удастся сделать на него крепкую веревочную петлю, можно свить и мочальную за гривенник…

В годы Великой Отечественной войны текст письма запорожцев к турецкому султану опять стал ходить по рукам, только адрес его изменился.

«Катом»-палачом назывался, конечно, теперь уже не переселившийся несколько веков назад к праотцам султан Магомет IV, а «всього світа і підсвіта блазень» Адольф Гитлер.

«Твойого ввійська ми не боімося, землею і водою будем битися ми з тобою» — эти строки из легендарного письма запорожцев очень точно выражали мысли и чувства советских людей. Озорной тон и сочный народный юмор старинного письма в трудную минуту ободряли бойцов.

Поиски письменных источников и предметов материальной культуры в связи с созданием полотна «Запорожцы пишут ответ турецкому султану» и большой успех этой картины оживили интерес к истории Запорожской Сечи. Но еще больше способствовало усилению этого интереса опубликование документов из найденного, наконец, хотя и не полностью, подлинного архива самого «Коша Запорожского».

АРХИВ СЕЧИ ЗАПОРОЖСКОЙ

Еще раньше чем студент Харьковского университета Дмитрий Эварницкий приступил к сбору материала для своей диссертации о Запорожской Сечи и исходил вдоль и поперек напоминавшие о ней места, заинтересовался ее прошлым молодой одесский чиновник Аполлон Скальковский.

Поступив по окончании Московского университета на службу в канцелярию новороссийского генерал-губернатора князя М. С. Воронцова, Скальковский по поручению своего начальника принялся изучать историю и археологию сравнительно недавно вошедшего в состав России молодого края.

С этой целью он прежде всего объехал его важнейшие города и районы и обследовал все местные архивы. Побывал проездом и в особенно интересовавшем его районе бывшей Запорожской Сечи.

В фамильных архивах людей, игравших известную роль в истории казачества, ему удалось раздобыть кое-какие любопытные документы, касавшиеся отдельных событий истории Сечи и некоторых выдающихся её деятелей. Эти разрозненные обрывки исторических сведений не давали достаточного представления о том, чем на самом деле была Сечь, Однако по характеру обнаруженных (документов можно было предположить, что они хранились раньше в какой-нибудь канцелярии или в сечевом архиве.

И вот однажды, когда Скальковский потерял всякую надежду собрать сколько-нибудь полные сведения о запорожцах, он неожиданно узнал о судьбе исчезнувшего хранилища. Екатеринославский уездный судья Куценко уведомил генерал-губернатора Воронцова, что канцелярист Спичак нашел в архиве большое собрание запорожских документов.

В груде полуистлевших и частью изорванных бумаг, сваленных в одном ветхом сарае, Спичак обнаружил документы и акты последнего Запорожского Коша.

«Половина этих документов, — вспоминал потом Скальковский, — превратилась в какую-то грязную массу. В ней было неприятно рыться. Многие связки были без начала и без конца, изорваны или съедены червями, другие после высушивания на солнце превращались в пыль».

Копаясь в течение четырех лет в этом ворохе грязной бумаги, исследователь все же сумел отобрать и восстановить ценнейшие исторические документы, относившиеся не только к последним годам существования Запорожской Сечи, но и к более раннему времени. Эти документы, сохранившиеся главным образом в копиях, давали возможность почти полностью восстановить историю Запорожской Сечи в ее главных чертах.

Каким же образом попал последний архив сечевой канцелярии в этот сарай?

Вероятно, в 1775 году, по причине разорения Екатериной II последней Сечи, все запорожские войсковые дела были изъяты без описи и счета и отданы па хранение коменданту Новосеченского ретраншемента, вскоре затем упраздненного. Комендант переправил эти дела в крепость св. Елизаветы. В 1784 году крепость была срыта. Архив Коша перевезли после этого в Екатеринославский уездный суд, где он, очевидно, и затерялся под кипами новых дел.

Во время всех этих переездов значительная часть сечевого архива, по мнению Скальковского, «истребилась от невежества сберегателей». Уцелевшие остатки, вероятно, тоже погибли бы, если бы не были отправлены в Одессу, так как ветхий сарай, в котором они были обнаружены, вскоре после этого сгорел.

«…Я усердно занялся этими уродливыми и почти истлевшими обрывками и после четырехлетнего труда, наконец, удалось мне их собрать, совокупить хронологически в некоторые отделы, сшить и сделать из этого ветхого сборничка довольно значительный архив, который смело назовем архивом Сечи Запорожской», — так докладывал Скальковский своему начальнику князю Воронцову.

Приведя в порядок присланные из Екатеринослава документы и разобравшись в их содержании, Скальковский написал книгу, названную им «Историей последнего Коша Запорожского». Это был далеко не совершенный и не беспристрастный труд. Чиновник генерал-губернаторской канцелярии, сын помещика и сам помещик, Скальковский использовал в этой работе только часть найденных документов и представил Сечь далеко не такой, какой она была в действительности. Он изобразил ее каким-то военно-монашеским братством, в духе подвизавшихся в Западной Европе рыцарских орденов.

Но, вырвавшись из плена напыщенных фраз, сомнительных домыслов и предвзятых комментариев автора, внимательный читатель все же мог обнаружить в этой книге убедительные документы, подтверждающие, что Запорожская Сечь была незатухающим очагом освободительной борьбы.

Именно на Сечи «высыпался из мешка хмель». Бежавший из польской тюрьмы Богдан Хмельницкий был избран здесь гетманом и во главе восставших казаков начал свой победоносный поход за освобождение Украины (приведший к ее воссоединению с Россией). Здесь скрывался поднявший в 1707 году восстание казаков донской атаман Кондратий Булавин. Недаром еще французский инженер Боплан писал в своих воспоминаниях, что «казаки… больше всего дорожат своей свободой, без которой жизнь для них немыслима».

Правда, и это свидетельство можно рассматривать как стремление идеализировать Сечь. Она не была однородна. В ней существовало резкое социальное неравенство.

Запорожская беднота нередко вынуждена была наниматься на поденную работу за семь рублей в год к богатым казакам, владевшим большими земельными угодьями и стадами. Рядовым холостым казакам, «сиромахам», приходилось утешаться тем, что при перевыборах казацкой старшины, по заведенному на Сечи обычаю, сам кошевой атаман, судья, писарь и есаулы клали перед ними на землю свои шапки и знаки власти и низко кланялись «товариству». Если их выбирали вновь, то рядовые казаки, соблюдая обычай, мазали им голову землей или грязью — смотря по погоде, — чтоб не зазнавались! Но этот ритуал отнюдь не обеспечивал равенства, и внутри Сечи шла постоянная борьба.

Большинство найденных в Екатеринославе документов относилось к последнему периоду существования «вельможного Коша Запорожского», когда его атаманом был ставленник казачьей верхушки, один из самых богатых казаков, Петр Иванович Калнишевский.

По уцелевшим в архиве записям можно проследить, как этот кряжистый «Калныш» крепко держался за власть и угождал казакам-богатеям — их называли «сивоусыми», выслуживался также и перед царем. Еще будучи есаулом, во главе карательного отряда Калнишевский носился по степям и балкам, разыскивая скрывавшихся на Сечи повстанцев с Правобережной Украины — гайдамаков. Наскочив однажды, на берегу реки Буга, на замаскированное камышами укрепленное гайдамацкое гнездо, он истребил всех притаившихся в нем беглецов.

Занимая пост войскового судьи, Калнишевский не раз ездил в Москву хлопотать о возвращении запорожцам их «древних земель», частично переданных донским казакам и переселенцам из других мест. В этом и сам он был кровно заинтересован — ведь на запорожских землях паслись и его тучные табуны и стада. В 1762 году на общевойсковой раде, по предложению «сивоусых», он в первый раз был избран кошевым атаманом. У запорожцев такие дела решались просто. Шумливая «сирома» — так звали на Сечи бедняцкую часть казачества — голосовала подбрасыванием шапок — попробуй сосчитай! Через два года он снова получил атаманскую булаву, а затем его выбирали десять лет сряду, «чего до тех пор в Коше из веку веков не бывало». Но как обстояло дело в действительности, видно из сохранившихся в делах кошевого архива донесений самого Калнишевского. Как раз в 1768 году, когда запорожский гайдамак Максим Железняк поднял восстание на Правобережной Украине, вспыхнуло возмушение и на Сечи. Рядовые казаки — сиромахи захватили войсковые литавры и, барабаня по ним поленьями, подняли тревогу. Сбежавшиеся со всех куреней запорожцы овладели пушкарней, заменявшей на Сечи тюрьму, и, освободив привязанных цепями к пушкам гайдамаков, стали громить дома казачьей старшины и вообще богатых казаков, в том числе и «модные покои» — господскую рубленую хату самого Калнишевского, а также принадлежавшие ему амбары, ломившиеся от всякого добра.