Далёкий край - Николай Задорнов

Тут Чумбока, видно, сел на своих собак. Гао услыхал то, о чем до него пока доходили только слухи.

- По примеру гиляков и нам надо выгнать тех торгашей, которые врут, обманывают, - говорил Чумбока. - Гиляки не пускают таких к себе.

- Как же жить без торгашей? - запищал Уленда. - Кто привезет товар?

- Мы сами поедем и купим.

- Пусть торгуют, но не обманывают! - закричали гольды.

- Да, хорошо бы так! - корябая лысину, говорил дед Падека, и видно было, что он не верит в это.

- Брат, ты не прав, - заговорил Удога. - Конечно, хорошо бы выгнать торгашей, но напрасно ты думаешь, что гиляки не пускают к себе тех, кто их обманывает.

- Да, я знаю! - вскричал Чумбока. - Торгаши снова приходят, когда люди уже не сердятся. Тогда торгаш везет с собой щеточки, вино, побрякушки, дарит подарки, угощает. А потом поит, заводит дела. Люди слабы и не в силах устоять против соблазнов.

"Откуда он узнал мои мысли?" - в страхе подумал Гао. Еще когда Чумбока рассуждал про охоту, Гао подумал, что этот гольд умен, и у него мелькнула мысль, что если Чумбока во всем так разбирается, как в охоте, так он опаснейший человек. Не дай бог, если он понимает торговлю так же, как охоту! А ну, как он про купцов станет рассуждать, как про соболей? Нет, этот человек вреден!

И едва Гао подумал, как Чумбока, словно чудом, заговорил о том, в чем так неохотно приз-навался себе купец. Гао почувствовал неловкость и смущение, словно его раздевали при всем народе, и он удивлялся, какой бесстыжий Чумбока.

Гольд стал представлять купца, как он приезжает, как кланяется, чистит щеточкой одежду и угощает хозяев. Все покатывались со смеху. Гао вдруг взвизгнул. Глаза его были вытаращены.

- Гляди, как торгаш рассердился! - крикнул Кальдука Маленький.

Все поглядели на Гао и покатились со смеху.

- Что, не нравится? - хлопая его по плечу, вскричал Падека.

- Ну-ка, Чумбока, еще!

- Покажи, как торгаш лезет к бабам, - попросил Падека.

Лицо Чумбоки приняло хитрое и сладкое выражение. Он на цыпочках подошел к своей жене.

- Гао, гляди, как ты ухаживаешь за нашими бабами! - крикнул Падека.

Удога гневно посмотрел на Гао. Он не склонен был к шуткам. Представления брата напоми-нали ему о том, что Гао-отец на самом деле все еще вяжется к Дюбаке и что сыновья его тоже поглядывают на нее.

- Я отослал сыновей и работников раздавать товары голодающим охотникам, - под взрыв смеха, топчась и подскакивая, бормотал Чумбока. - У меня в лавке никого нет. О-е-ха! Ты - цветок!

Одака смутилась и закрылась платком, словно перед ней на самом деле был чужой человек. Чумбока подпрыгнул еще ближе и стал продвигаться боком, отталкивать Одаку от Дюбаки и оглядывать ее с головы до ног.

- Ах, какая красивая! Какая толстая! - прищелкивая языком, продолжал Чумбо. - О-е-ха! - И он боком, как петух, подскочил к Одаке, - Я старый богатый человек. За деньги и за товары могу сделать с любым человеком все, что захочу.

- Перестань! - вдруг крикнула Одака, пугаясь.

Чумбока смолк. Он вдруг ссутулился, закрыл глаза, откинул голову в плечи - и стал похож на нахохлившегося петуха. Вся его фигура выражала обиду. Хохот стоял в зимнике.

- Все твои проделки знает! - закричал Кальдука.

Вдруг Чумбока встрепенулся и снова ожил. Глаза его открылись. Он нагнулся, как бы заглядывая в котел, и приоткрыл крышку:

- Что это у тебя?

Он протянул пальцы и, словно что-то ухватив в котле, сунул в рот.

- О-е-ха! Как невкусно ты готовишь! Мерзость! Это еда собакам! Иди ко мне. Я угощу тебя вкусным. Ты живешь с дикарем, не видишь удовольствий...

Одака отворачивалась смущенно и пугливо, как ребенок, не узнающий переодетого отца.

- Пойдем ко мне... - задыхался Чумбока, схватив ее за руку. - Подарок дам... - обни-мал он ее.

Она наконец не выдержала, с силой толкнула его:

- Уходи, а то ударю по морде. Не шути так.

Дюбака схватила палку, которой мешают угли в печи, и замахнулась на Чумбоку.

- Ай-ай! Купца гонят, - заплакал Чумбока, опять ссутулившись.

Дюбака начала колотить его. Он охал и подскакивал.

- Перестань так представляться! Я боюсь! - кричала Одака, топая ногами.

Все хохотали. Гао тоже смеялся. Он встал и обнял Чумбоку.

- Ты очень умный! - сказал хитрый торгаш. - Я тебя люблю.

Чумбока вспылил.

- А отец был тебе должен? - спросил он. - Зачем ты говоришь, что отец был должен?

Чумбока не мог лицемерить. И всегда, когда купец был радушен к нему, Чумбо вспоминал про обман и не мог примириться с Гао. Парень начал бранить купца. Гао оправдывался. Он клялся, что записи верны. В спор вмешался Удога.

Поздно вечером, когда все разошлись, Одака горячо обняла мужа.

- Я так мало видела тебя, - шептала она ему во тьме. - Ты все время на охоте, и ты так страшно представлял сегодня. Я так напугалась, когда ты рассердился.

У нее перед глазами так и стояли картины, как за ней ухаживает лавочник, лезет и обнима-ет. Ей и страшно чужого, которого представлял Чумбока, и так приятно, что это все же Чумбока. От любви к нему и от испытанных страхов она обнимала его крепче.

- Я так напугалась сегодня!

- Я могу представлять еще страшней, - сказал он.

Одака была счастлива, что у нее такой муж, здоровый, молодой, с которым не скучно.

А Гао шел домой быстрым шагом и, высоко подняв голову, думал, что не страшны шутки и насмешки Чумбоки. Гао не боялся насмешек. Наоборот, хорошо, когда люди над тобой смеются. Пусть хорошенько отсмеются. Иногда даже пусть рассердятся, пусть в лицо плюнут. Все не страшно. Страшно, когда понимают лишнее. Гао сам себе не признавался в тех приемах своей торговли, которые изобразил Чумбока.

Гао думал, что надо будет приласкать Чумбо, сказать ему, что долг его уменьшился, и всячески скрывать свои намерения, а тем временем начать действовать, и действовать надо поскорей. Гао чувствовал, что дух неповиновения перейдет от Чумбоки к другим и тогда с людьми трудно будет сладить, они скоро так же, как гиляки, начнут хвататься за ножи. К тому же Гао помнил и про Дыгена.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ЛЮБЯЩИЙ ОТЕЦ

Была пурга. Сплошная масса снега неслась по реке. На берегу заносило зимники и трубы, ставленные на особицу, поодаль от самих жилищ, так как дымоходы выходили под землей. Вместо труб высились огромные сугробы. Тяга под канами прекратилась. Очаги гасли. Дым валил в лавку.

- Собаки не пойдут в такую погоду, - говорил средний сын Гао.

С утра Гао Цзо велел работнику Чжи разгрести сугроб и откопать трубу. Маленький, тще-душный китаец долго работал деревянной лопатой. Пурга забила ему снегом все лицо. Его шапка и воротник обледенели. Чжи обморозил щеку и яростно тер ее. Труба была откопана, когда работника позвали в зимник.

Хозяин велел Чжи подпрягаться к собакам и тащить нарты на шаманский остров. Гао Цзо закутался в тяжелые шубы. Работник и три собаки повезли его. Чжи в короткой ватной куртке налегал на постромки. Его крепкие ноги вечного труженика и батрака упрямо упирались в глубокие снега. Одни собаки ни за что не прошли бы в такую погоду. Чжи вспотел.

Утром Чжи поел лапши и с тех пор не держал во рту ни крошки. Он надеялся, что по возвращении получит пампушку и что-нибудь горячее. А пока Чжи терпеливо работал, как он делал это всю жизнь. Чем дальше, тем труднее становилось идти...

Но Гао знал: Чжи трудолюбивый, он вывезет. Что бы ни велено было сделать, Чжи все стерпит. Не пережидать же пургу! Пурга бушует не первый день и еще может продлиться неделю.

Ветер жег лицо Чжи. Руки деревенели, а тело было мокрым от пота, и в то же время казалось, что кто-то схватил его руки в ледяные клещи. У него нет хороших рукавиц, а руки выше локтей сдавлены постромками. Кисти рук затекли и замерзли.

Собаки тянули плохо, и везти нарту приходилось Чжи. Это были плохие собаки, хороших собак Гао пожалел.

Между тем ветер все усиливался. Чжи почувствовал, что ветер пробивает ветхую куртку. Пот стал холодным.

Да, пот быстро холодел - это было опасно. Чжи встревожился. Он налег на постромки изо всех сил.

- Быстрей, быстрей! - весело кричал сзади старик, чувствуя, как работник оживился.

В сугробе торчала крыша. Нарты остановились. Гао отыскал дверь и вместе с работником вошел в жилище шамана.

Бичинга лежал на кане. Он приподнялся.

Гао поздоровался с ним ласково, сказал, что привез подарки, велел работнику внести их, а сам принялся усаживать Бичингу, подкладывая ему подушки под бок.

Бичинге давно хотелось выпить. Запасы его иссякли. Сухая юкола, которую он грыз все эти дни, опротивела ему. Он обрадовался приезду торговца, но виду не подал.

Бичи был сдержанный человек. Он выпил и стал есть, но делал все это не торопясь, хотя порою терпение изменяло ему, и тогда он хватал кусок с жадностью, косясь в то же время на Гао, и было заметно, что он не совсем слепой.

- Тяжелые времена! - дружески заговорил Гао.- Торговать стало труднее. Да, да! Стало труднее торговать! А ведь товары дешевеют, и я мог бы всех накормить, и все с утра могли бы напиваться ханшином и были бы счастливы! Но есть препятствия!