Гладиаторы - Олег Ерохин

Сарт со стоном припал головой к ковру — император внимательно посмотрел на него.

— Ты, я вижу, верен мне, — медленно проговорил Калигула, по-видимому, убежденный в том, что Сарт только потому и дернул за ковер, что хотел этим самым спасти его. — За это я прощаю тебе Хрисиппу, можешь из ее шкуры сделать себе накидку. Только смотри, чтобы вслед за ней не перемерли другие львы, а не то придется тебя самого посадить в клетку — будешь вместо львов грызть моих ослушников!.. Ну все, убирайся!

Сарт, спотыкаясь, вышел из императорских покоев и, пошатываясь, поплелся в свою каморку. Добравшись до нее, он сразу же повалился на ложе, зажав уши (отовсюду египтянину слышались крики Квинта Плантия, обжигаемого свинцом).

Сарт пролежал так то ли час, то ли вечность — мука души не имеет временной размеренности. Привело же его в себя чье-то осторожное касание. Сарт оглянулся — рядом с ним стоял Каллист.

— Да, мой друг, сегодня ты прославился! — произнес грек язвительно. — Я же не раз говорил тебе, умолял без моего ведома не соваться туда, куда не следует, но нет же, ты, видите ли, не доверяешь мне!.. Правда, должен признаться, я тоже в последнее время не очень-то доверял тебе: почему-то Калигула все более охладевает ко мне, и я никак не могу докопаться, кто же это обдает императора холодом от моего имени. Вот поэтому-то я и не помешал тебе сегодня, чтобы убедиться наверняка, тот ли ты, за кого себя выдаешь:

— Не «помешал» мне?.. О чем это ты говоришь? — с непонимающим видом спросил египтянин.

Каллист снисходительно улыбнулся, словно прощая Сарту его глупое притворство.

— Да о твоих ковровых делах — о чем же еще! Разумеется, я имею ввиду не твое спасение Калигулы, надеюсь, невольное (вся эта история с Квинтом Плантием явилась такой же неожиданностью для меня, как и для тебя). Я говорю о твоем желании прирезать Калигулу ножом, который должен был дожидаться тебя под ковром, не так ли?.. (Удивление египтянина осведомленностью Каллиста все больше росло, и это не скрылось от внимания последнего.) Да-да, под ковром — разве я не прав?.. Фесарион — давний мой приятель — надоел мне своими доносами на тебя — уж больно ты настойчив!.. Ты пообещал Фесариону свободу — он, конечно, не прочь получить ее, но он рассчитывает получить ее из моих рук, служа мне. Согласись, это куда более надежный и безопасный путь, нежели тот, который ты так усиленно навязывал ему!

— Так значит Фесарион лгал мне с самого начала? — мрачно произнес Сарт.

— Конечно, ведь он служит мне. Неудивительно, что ему приходится иной раз поводить за нос какою-нибудь простака! — самодовольно подтвердил Каллист. — Ну да ладно, хватит про Фесариона. Лучше скажи, собираешься ли ты в дальнейшем слушаться меня и подчиняться мне — разумеется, до тех пор, пока Калигулу не положат на погребальный костер, — или же ты намерен по-прежнему действовать самостоятельно?

Сарт покачал головой.

— Нет уж, с меня довольно собственных ошибок, — произнес египтянин. — Я готов подчиняться — надо же дать возможность поошибаться и тебе. (Прежде, чем сказать это, египтянин подумал о Каллисте — греку не нужны были те, кто, зная много, слишком уж самостоятельничал).

— Вот и хорошо, — с удовлетворением сказал Каллист. — Вот тебе поручение — надо проследить за одним человечком…

Глава третья. Опять сенаторы

Разумеется, Калигула интересовал не только Сарта с Каллистом — читателю уже известно, что внимание сенаторов тоже было привлечено к его особе, по крайней мере, тех из них, которые вечером того же дня, дня Квинта Плантия, собрались у Корнелия Сабина. Пропуском, как и в прошлый раз, служил золотой перстень с изображением волчицы и пароль.

Со дня последней встречи этих ненавистников цезаря произошло немало событий — триумф Басса и падение Цериала, побег Марка из Мамертинской тюрьмы, гибель Гнея Фабия и Сергия Катула мелькнули, но не как крылышки мотылька, а как резец, которым история, или, лучше сказать, никому не подвластное время, проводит неизгладимые рытвины в памяти поколений и природы. (Правда, время, неутомимый ваятель, материал для своих новых работ берет, рассыпая в прах предыдущие. А там, в прахе, попробуй найди давние зарубки!)

На встрече у Корнелия Сабина присутствовали, как и в предыдущий раз: сам хозяин, Валерий Азиатик, Павел Аррунций, Марк Виниций и Фавст Оппий.

Первым начал) Корнелий Сабин:

— Мы намечали с вами, о римляне, обсудить сегодня, что удалось каждому из нас сделать из того, о чем мы договорились в прошлый раз, и что не удалось. Однако время оказалось торопливее нас вы знаете, о чем я говорю…

— Это уж точно. Знаем! — подхватил Валерий Азиатик. — Ты имеешь ввиду покушение на Калигулу Бетилена Басса и все, что связано с ним. Да, Бетилен Басе оказался настоящим римлянином! Мы как-то упустили его, не знаю уж как… Но что теперь слезливо сокрушаться?! Теперь надо думать, как отомстить за него. Так что воздадим должное делу… (Присутствующие согласно закивали головами.) Ну тогда, коли уж я начал, расскажу о себе — я должен был подыскать нам сторонников среди сенаторов. Вы знаете, что часть сенаторов (к счастью, их немного — менее трети), открыто поддерживают Калигулу — трудно сказать, то ли из-за собственной порочности, то ли из-за страха к нему. Последнее вернее, но это в данном случае значение не имело — я не разговаривал с ними, ведь даже не из-за любви к Калигуле, а из-за страха они могли бы состряпать донос на меня. Прочие же мои коллеги-сенаторы скользки, как угри, или, вернее, склизки (природа, видно, обильно вымазала их мылом угодничества и приспособленчества). Все же я отобрал среди них два десятка человек, показавшихся мне наиболее подходящими для разговора наедине, и что же вы думаете? Все они, как один, проклинали Калигулу, почти все согласились поддержать тех, кто рискнул бы уничтожить его (после того, разумеется, как Калигула был бы убит), но никто из них не согласился участвовать в этом самом убийстве!.. Короче говоря, они предпочитают разделывать дичь и, конечно же, лакомиться мясом, а вот охоту препоручают другим!

— То же самое скажу вам и я, — махнул рукой Павел Аррунций. — Городские когорты недовольны Цезарем (и немудрено — у преторианцев больше жалование и больше привилегий), но не настолько недовольны, чтобы рискнуть собой. «Собственная голова дороже сестерциев», — сказал мне Тит Стригул, один из трибунов городской стражи и мой приятель, когда я намекнул ему, что неплохо было бы поторопить Калигулу расстаться, если не с принципатом‚ то, по крайней мере, с собственной жизнью. Когда же я попытался убедить Стригула в том, что дело тут не в сестерциях, а в чести, в римском достоинстве, то знаете, что он мне ответил?.. Стригул рассмеялся и сказал: «Если бы в Риме нашелся такой глупец, который давал бы за так называемое римское достоинство хоть асс, то я немедленно расстался бы с ним».

— Если бы нашелся в Риме такой глупец, который давал бы за римское достоинство асс, то он наверняка остался бы при своих деньгах: предлагать римлянам асс за достоинство, это все равно, что предлагать им асс за пригоршню лунного света — пусть, мол, наскребут в своих спальнях! — желчно проговорил Валерий Азиатик. Помолчав, сенатор продолжал: — Впрочем, я не прав — в Риме не только рабы да тени, есть и римляне!.. Ну а ты, Марк Виниций, ты-то что нам скажешь? Ты, кажется, занимался Каллистом?

Марк Виниций кивнул.

— Насчет Каллиста: мои рабы следили за ним целыми сутками, и вот что они рассказывают. Каллист никогда не выходит из императорского дворца один, но — только с охраной. Впрочем, я оговорился: Каллист никогда не выходит из дворца, его выносят на носилках здоровяки каппадокийцы, его рабы. Кроме того, не менее двух десятков охранников в разноцветных плащах, будто простые прохожие, сопровождают его. Однажды мой раб упал, будто нечаянно, прямо перед носилками грека, и его тут же оттащили в сторону эти будто бы случайные прохожие. Так что мне совершенно ясно одно: чтобы напасть на Калигулу, нужно не менее сотни рабов…

— И хоть один из этой согни (а, скорее, не один, но несколько, если не все) донесет, обязательно донесет на тебя, — подхватил Валерий Азиатик. — А в награду раб получит от Калигулы свободу и деньги — что же ему еще нужно?.. Нет, это не годится — видно, Каллиста нам придется оставить в покое. У нас не так много сил, чтобы тратить их на него.

— Я тоже так думаю, — сказал Марк Виниций. — Нет существа продажнее, чем раб.

Всем присутствующим был хорошо известен нрав рабов, поэтому никто из них не возразил Валерию Азиатику.

— Что же касается меня, — произнес Фавст Оппий вслед за Виницием, — то я должен был проверить, любят ли служки императорскою дворца сестерции. Для этого я нарядил двух своих рабов в тоги. Словно любопытствующие провинциалы, они направились к императорскому дворцу и, улучив момент, принялись предлагать выходящим из дворца императорским рабам сестерции с тем, чтобы не только провели их во дворец — поддельным римлянам якобы не терпелось полюбоваться на него изнутри. Из пяти императорских рабов согласился только один — он велел подойти им к вечеру, однако его самого мои люди через час видели в канцелярии Каллиста. Не иначе, как он докладывал обо всем греку. Так что вывод мой таков: мы опоздали подкупать дворцовых служек, все они давным-давно куплены Каллистом и, надо думать, не только за сестерции, но и за собственные жизни. Так что, видно, нам придется обойтись без дворцовых служек — без их алчных, потных рук, нечесаных голов и трусливых душ, — подвел итог Валерий Азиатик. — Ну а ты, Корнелий, что скажешь нам о своих преторианцах?