Снайпер - Стивен Хантер

Пробираясь через кипящую толпу, они наткнулись на матросов. Пайн ненавидел их еще с армии, где для всех, кто служил в сухопутных войсках, просто полагалось ненавидеть матросов. Он почувствовал, что сейчас может влезть в драку. Ему так хотелось со всей силы ткнуть кулаком в одну из этих мерзких рож и посмотреть, как получивший удар рухнет на землю, отплевываясь зубами и кровью. Но вместо этого он продолжал двигаться вперед. Ночь была какой-то печальной. Полная луна освещала разрисованные пастелью здания квартала, и ее ровный свет наводил на грустные размышления. Это напомнило ему город в джунглях. Почти как в Сайгоне. Только вот желтолицых нет. Слишком много негров, толстых парней и милых девушек, много шума и движения, но желтомордых нет. Ему вдруг вспомнилось то смешанное ощущение войны, безумия и какого-то даже приподнятого настроения – ведь в любую минуту они могли все умереть, – которое охватило его, когда, наглотавшись амфетамина, их боевой отряд целый месяц, показавшийся им вечностью, сдерживал фронтовые атаки в проклятых джунглях Вьетнама. Охваченный меланхолией, Пайн грустно вздохнул.

Казалось, сегодня здесь собрался весь город. Люди заполнили почти все узкие улицы и, разгоряченные спешкой и эмоциями, так и искали, с кем бы столкнуться. Но только не он. Сегодня Джек Пайн отличался от всех них, потому что у него было более серьезное дело.

Рядом с ним шел одержимый похотью Тиммонс. Говорили, что он мог прийти в любой публичный дом в Новом Орлеане и его бы с готовностью там обслужили по высшему разряду, но здесь было совсем другое – другие чувства, другие ощущения. Поэтому он весь буквально сгорал от страсти и нетерпения.

– Она очень знойная женщина, – снова заговорил он.

– Да, да, – согласился Пайн. – Ну и куда ты теперь прешься?

– Чуть-чуть вверх, потом направо, за самым рестораном надо повернуть налево и спуститься по переулку. Она выйдет через служебный ход, там, где танцплощадка.

– Да, ты классно знаешь этот город.

– Прилично знаю, я бы так сказал, – произнес Тиммонс, что-то напевая от нетерпения. Сейчас он чувствовал себя абсолютно счастливым.

Когда они прошли Бурбон, толпа стала редеть и рассеиваться. Здесь, в боковой части одной из улиц, они увидели небольшой проезд шириной с машину, который уходил в темноту между старыми обветшалыми зданиями. Когда они свернули в него, им в ноздри ударил запах мочи и гниющих отбросов. Впереди замаячили какие-то фигуры; казалось, эти люди ссорились. Что там было точно, определить было трудно, но в общем это выглядело так, как будто большой чернокожий избивал маленькую белую женщину.

– О-о, – протянул Пайн, – я уверен, что тут совершается преступление. Посмотри.

– Вот дерьмо, – сказал Тиммонс. Он засунул руку под мышку и вытащил из кобуры знаменитую беретту. Двигаясь вперед развязной полицейской походкой, он заорал:

– Руки вверх! Полиция! Ну ты, черная скотина, прекрати немедленно!

Пайн смотрел, как глупо спешит вперед Тиммонс, и не испытывал ни сожаления, ни печали, потому что в душе он питал к этому человеку только глубокое омерзение. Парочка распалась, и теперь они уже поодиночке смотрели на человека, который спешил к ним с пистолетом в руке.

– Черт тебя побери! Я же сказал, прекрати, – заорал Тиммонс.

Он выстрелил в воздух и еще решительней направился вперед, немного удивленный тем, что чернокожий не убежал, как это обычно бывало. Заметив, что у негра неизвестно откуда в руке вдруг тоже появился пистолет, Тиммонс на секунду остановился.

– Ну-ка пре… – начал было Тиммонс, но в это мгновение первая пуля попала ему в горло, а через секунду вторая точно под левый глаз. Это были пули 25-го калибра, выпущенные из какого-то полуигрушечного пистолета, из которого нельзя было вести прицельный огонь более чем на десять футов. Но между ними было семь.

Тиммонс умер, схватившись за маленькую ранку на лице, из которой, как из прорвавшейся канализационной трубы, хлестала кровь.

Задержавшись только на секунду – чтобы перемигнуться с Пайном, – чернокожий сразу же скрылся. Все прошло точно по плану. Это был Морган Стэйт, по крайней мере, так его называли в группе. Он был правой рукой Пайна, прекрасно стрелял и имел за плечами немалый опыт хладнокровных убийств в подобных ситуациях. В таких делах он был незаменимым человеком. Сейчас его здесь уже не было. Туристка, к которой он приставал, как и было предусмотрено заранее, стала кричать и плакать, как бы от побоев и вида крови, хотя на ней не было ни единой царапины. По плану она должна была изображать невинную жертву и быть свидетельницей всего произошедшего. Главное – чтобы был свидетель.

Завизжали сирены, и уже через несколько минут в переулок влетела первая полицейская машина. Пайн незаметно растворился в темноте.

Она скупила все журналы, все газеты и вообще все, что только можно было найти из прессы в Ахо, не привлекая к себе внимания.

Через десять минут чтения Боб наткнулся на заметку о смерти Майка. “Странно, что такого рода информация попала в официальные сообщения”, – подумал он.

Боб медленно отложил журнал в сторону и задумчиво уставился в окно. До самого горизонта лежала освещенная ярким светом пустыня, над ней висело раскаленное небо, которое приковывало взгляд своей бесконечностью.

Он так и просидел большую часть утра, размышляя над тем, кто же мог убить Майка. Он пришел к выводу, что это мог сделать только один человек. Естественно, для того, чтобы взять его винтовку из трейлера, им надо было убить Майка. Майк ни за что не пустил бы их внутрь. Что бы ни случилось, он бы стоял до последнего, а если бы они попытались его отравить, то могли бы остаться нежелательные следы или какие-нибудь другие улики.

Он прочитал предложение еще раз:

“Вполне очевидно, что, зная о том, что он не сможет вернуться после своего “подвига” домой и позаботиться о собаке, Суэггер выстрелил животному в голову патроном 12-го калибра, а затем похоронил его в небольшой могиле”.

“Ладно, – подумал он, – жалеть будем потом, а сейчас надо действовать”.

Но боль утраты не отпускала его. Он чувствовал, что в глубине души у него еще теплится какая-то глупая надежда на то, что когда-нибудь он вернется домой и старый Майк, с радостным визгом бросившись ему навстречу, вскинет на него свои грязные передние лапы и, счастливый от того, что вернулся его хозяин, будет преданно заглядывать ему в глаза и лизать в щеки.

“Ладно, – снова подумал он, – ты убил моего пса. Теперь пришла твоя очередь платить по счету”.

Он не спеша прочитал все статьи, которые только могла найти Джули. Он прочитал их не торопясь, с начала до конца, несколько раз. Лицо его не выражало никаких эмоций. Он закрыл глаза и увидел себя голым. Его препарировали, разобрали по косточкам и вывернули наизнанку. Для них он был не более чем игрушкой. Каждый считал своим долгом высказать свою теорию, идею, замечание или просто мнение по поводу его поступка. Он понял, что ничего личного у него больше нет. У него забрали его собственное “я”, и теперь это “я” навсегда перестало существовать.

Они были правы, но… как они ужасно заблуждались! Они все пытались разглядеть его настоящее лицо, а видели лишь отражение в кривом зеркале.

“Полученный Суэггером крест “За службу в ВМС” свидетельствует о его агрессивности и безрассудном желании убивать. И одно только это могло служить предостережением о возможности трагических событий, произошедших первого марта”,

писал “Тайм”.

Это была вторая высшая награда в стране. Тогда, в долине Ан-Лок, он спас сотни жизней, а теперь они выставляют его как преступника.

“Жестокость вообще была присуща всему семейству Суэггеров. Отец Боба, Орл Суэггер, однажды утром уничтожил три пулеметных расчета. Это было во время его службы на “Айво Джима”. Затем он вернулся к такому же образу жизни в подразделениях по обеспечению законности, где постоянно участвовал в жестоких столкновениях, кульминацией которых стала кровавая перестрелка, в которой он убил двух человек, но и сам тоже был смертельно ранен на 67-й магистрали возле Форт-Смита”.

Они не обошли стороной даже его отца, который честно выполнял свой долг перед страной и штатом, превратив его в какого-то помешанного на убийствах маньяка. О том, что за Джимми и Боба Пайя его отец в тот трагический вечер отдал собственную жизнь и тем самым спас жизни многих других людей, не говорилось ни слова.

Еще одна статья была посвящена его тяжбе с журналом “Месенери”, который поместил на своей обложке его фотографию с надписью о том, что он самый опасный человек в Америке. В ней рассказывалось, как хитрая старая лиса Сэм Винсент выудил из их карманов тридцать тысяч долларов, тем самым громогласно предупредив все остальные имеющие отношение к оружию издания о том, чтобы они воздержались от подобных поступков. В конце статьи “Тайм” сухо ставил точку: “Весьма сомнительно, что сегодня Суэггер выиграл бы свое дело”.