Гобелены грез - Роберта Джеллис

— Это не сулит нам ничего хорошего, — мрачно произнес сэр Оливер. — Если Стефан вынужден будет отвоевывать Нормандию и юг, то не сможет помочь нам с шотландцами.

Хью пожал плечами.

— Боюсь, нам придется защищаться самим. Вот почему сэр Вальтер возвратился в Хелмсли вскоре после того, как принц Генрих был отозван в Шотландию своим отцом, и послал в Эксетер меня вместо того, чтобы прибыть туда самому. Причины, по которым король Дэвид это сделал были столь неубедительными, что стало ясно — король не будет соблюдать перемирия.

— Не думаешь ли ты, что в этом случае миссия архиепископа Тарстена будет безнадежной? — спросила Одрис.

— Скорее всего нет, — Хью повернулся к ней, и внезапно забыл, что хотел сказать. Одрис не была красавицей, но ему хватило взгляда, чтобы сердце чуть не остановилось. Он перевел дыхание и продолжил. — Король Дэвид — человек чести и глубокой веры, но ему нужны земли, к тому же его жена заявила о своих правах на Нортумбрию. Дэвид не может отречься от клятвы, данной Матильде, и если Тарстен сможет убедить короля Дэвида, что нарушение перемирия равносильно вероломству, а в отсутствии Стефана — трусости…

— Ей богу, это ловко придумано! — воскликнул сэр Оливер с воодушевлением. — Я начинаю надеяться, что соберу урожай со своих полей до того, как снова начнется война.

— Да будет на то воля божья, — вздохнула Эдит, подходя к своему мужу. — Вы будете умываться, милорд? — спросила она. — Скоро будут накрыты столы для ужина.

Сэр Оливер поднялся.

— Буду, — ответил он, приглашая жестом Эдит следовать за ним, так как не был уверен, распорядилась ли жена посадить Хью рядом с ним, а в присутствии Хью не хотелось спрашивать об этом, из опасения снова уязвить гордость новоиспеченного рыцаря.

— Тетя сейчас вернется, — тихо проговорила Одрис, — позднее у нас не будет времени поговорить наедине: дядя не отпустит тебя пока не выудит все новости вплоть до мелочей. Но когда ты вернешься в Джернейв, он уже не будет столь подробно обо всем расспрашивать. Прогуляемся тогда с тобой верхом?

— Сочту за честь и удовольствие сопровождать тебя верхом на прогулке или посидеть с тобой. Все что захочешь, — ответил Хью также тихо.

В его ответе не прозвучало ничего, кроме обычных для такого рода просьбы слов, — Хью был слишком потрясен страстью, прозвучавшей в ее нежном голосе, чтобы суметь выразить словами, охватившее его волнение. Но этого уже и не потребовалось: их души прониклись особой целью. Теперь в любой беседе между ними, не стесненной присутствием посторонних, влечение их друг к другу заслоняло все остальное. Одрис покраснела и опустила глаза, затем подняла их, вновь глядя на него.

— Я не знаю, какова моя цель, — честно призналась она.

Хью молчал, пораженный услышанным, не осмеливаясь смотреть на нее, и когда леди Эдит вернулась спустя несколько минут, как и говорила Одрис, то застала их обоих пристально глядящих на огонь в камине, в том состоянии, которое можно было назвать тишиной при общении. Одрис в равной степени оказалась права и в своем предсказании событий, заполнивших остаток вечера. Сэр Оливер полностью завладел Хью. Он продолжил разговор за столом, едва давая Хью возможность прожевать и проглотить. В самом деле, если бы Одрис не нанизывала куски холодного жаркого на нож Хью и постоянно не всовывала ему в рот мясо и овощи из их общей чаши, то он вряд ли поел бы. Между тем выбирать лучшие куски для леди было обязанностью кавалера, однако именно этот обычай игнорировался, за исключением приемов высоких гостей, сэром Оливером, не желавшим баловать свою жену. Сэр Оливер даже кивнул в знак одобрения внимания Одрис к Хью, так как это избавило того от перерывов в разговоре, необходимых для выбора еды.

Когда сэр Оливер выжал из гостя все новости, представлявшие интерес и для остальных, он начал расспрашивать о событиях, происшедших при осаде Эксетера, не оставляя без внимания вопросы о том, какое оружие и какая тактика там применялись; интересовался он этим постольку, поскольку не желал пропустить какие-нибудь новые способы ведения военных действий, упоминавшихся ранее в рассказе Хью. Когда эта тема была исчерпана, он завел разговор о действиях самого Хью, требуя описания возглавляемых им атак и обращенных в бегство вылазок врага буквально до отдельных поединков. Интерес, который проявлял сэр Оливер, касался очень специфических подробностей, но Хью отвечал без запинки, не заботясь о том, что его могут обвинить в хвастовстве.

Как это ни странно, но Хью и Одрис испытывали скорее чрезвычайное удовольствие, чем нетерпение от вмешательства сэра Оливера. Одрис чувствовала тепло и дрожь возбуждения каждый раз, когда ее пальцы скользили по губам Хью, поднося лакомый кусочек. Эти чувства вызывали сильное волнение и усиливались, когда, склонившись, чтобы положить ему в рот еду, она грудью или рукой задевала его руку.

Для Хью ее активность была в равной степени и приятно возбуждающей, и забавной, так как он заметил одобрение со стороны сэра Оливера. Да он и не чувствовал вины, даром что пылкое, все пожирающее чувство физического возбуждения вызвало у него благодарность за то, что он сидит со скатертью на коленях, а также за то, что ему не надо было поднимать ее при необходимости вытереть руки. Это возбуждение было истинным наслаждением. Хью не испытывал похотливых позывов завладеть Одрис. Он без труда сосредоточивался на вопросах сэра Оливера и на своих ответах. Единственная трудность для него состояла в желании удержаться от громкого смеха, оттого что он был полон искренней радости.

Вскоре после окончания вечерней трапезы Хью и Одрис расстались без тени сожаления. Перед тем как Хью приподнял руку Одрис для поцелуя, отдавая дань обычной галантности, их глаза встретились. Этого было достаточно, чтобы сказать друг другу все, что хотелось. Каждым было дано воспринять обещание радостной встречи без суеты и страха. У них будет неделя, целая драгоценная неделя.

Глава XI

Естественно, что в следующие два дня, когда Хью сопровождал Тарстена и его кортеж из Дарема в Хексем, жара спала. И оба дня лил дождь, что делало их путешествие невыносимо долгим. У Хью было достаточно времени, и он, заставляя себя не спать, беспокойно размышлял. Он искал ответа на вопрос, правильно ли понял поведение Одрис. И, если он понял его хорошо, то не обманывал ли он самого себя? Но каждый раз, когда вспоминал слова Одрис о кобыле и позже ее замечание о том, что она не может предвидеть своих поступков, то чувствовал ответное волнение в теле и спрашивал себя, как он должен будет поступить, если вдруг ее намерения станут такими же, как у кобылы. Вдали от нее Хью не был так уже уверен в том, что его желания были чистыми.