Мы из ЧК - Абдиманап Тлеулиев

— Поехали в Кривощеково, — сказал тот. — Это недалеко. Там с ночлегом легче…

— Ну что ж, поехали.

В течение двух дней, которые Федоров провел на квартире плотника Алексея Михайловича Дегтярева, ничего существенного не произошло. Убедившись, что за ним не следят, ездил из Кривощеково в город, ходил по магазинам. Купил свитер, чемодан, шелковую рубашку. Билет на поезд приобрел в городской железнодорожной кассе. Хорошо отдохнувший, уверенный в безопасности, Федоров ночью сел в плацкартный вагон и выехал в Алма-Ату.

После отъезда Дегтярев сказал жене:

— Этот Сергей Федоров, как я заметил, не очень-то откровенничал с нами. Представился фронтовиком, а наград не имеет. В военном билете о них тоже не сказано. Загадочный какой-то, людей сторонится.

— Зачем, Алексей, грех на душу берешь, — заметила жена. — Человек он простой, рабочий. По хозяйству вон помог: дров переколол, уголь сложил.

— Может и так, — согласился Дегтярев. — Возможно, я ошибаюсь…

За окном занимался рассвет. Но в вагоне горели электрические лампочки. Федоров уловил какой-то шорох, проснулся. Пассажиры молча укладывали в чемоданы вещи, готовили сумки, узлы. Подошла проводница и объявила:

— Кто едет до Семипалатинска, получите проездные билеты, подготовьте постельную принадлежность.

Увидела Федорова, подмигнула.

— А вам что не спится? Мечтаете?

Федорову припомнились вчерашний вечер, обаятельная Катя, едущая в Алма-Ату. Она стояла у открытого окна, рядом с купе проводников. Темноволосая, с синим оттенком лучистых глаз. Федоров долго не решался подойти к девушке. Наконец спросил:

— Далеко едете? В отпуск? Из отпуска?

— Была в Барнауле, у тети гостила, — ответила девушка. — А теперь еду в Алма-Ату. Там живу и работаю.

— Значит, попутчики.

— Вы тоже алмаатинец?

— К сожалению, нет. Я — москвич. Взял трудовой отпуск, решил навестить тетю. Может, какая помощь нужна…

Они разговорились. Девушка шутя заметила:

— Сами устремились на юг, а молодую жену оставили дома. Нехорошо получается!

— Я знал, что вы об этом заговорите, — оживился Федоров. — Молчали-то неспроста, думали. Нет, я не женатый. Знаете, не пришлось как-то семьей обзавестись. В годы войны был на фронте. Имею ранение. До конца сорок девятого служил за границей, в Германии. После демобилизации приехал в Москву. Трудно было с пропиской, но удалось получить небольшую комнату, в общей квартире. Родители умерли. Мне двадцать шесть. Зовут Сергеем. Вот вы все и узнали обо мне.

— А я Катя. Екатерина Яковлевна.

— Ну вот и познакомились. Это событие надо отметить.

Федоров сходил в вагон-ресторан, принес бутылку вина, закуску, шоколадные конфеты. Катя от вина отказалась. Но конфеты ей понравились.

И вот сейчас, лежа на полке, Федоров думал о Кате. Иметь знакомого человека в большом незнакомом городе — что можно желать лучшего! Но можно ли остановиться у нее? Спросит: «Почему не идешь к тете?» Надо опять изворачиваться, лгать.

В Алма-Ату приехали утром. Федоров взял такси, погрузил в багажник чемоданы. Через полчаса были на улице Гранатной, где жила Катя. Здесь было много зелени. Чистые приземистые домики утопали в садах. Катя с шумом распахнула калитку, крикнула:

— Бабуля! Я приехала.

Навстречу вышла худенькая, седоволосая женщина. Она обняла Катю и поцеловала ее. С любопытством посмотрела на Федорова.

— А это Сережа. Он приехал в Алма-Ату к тете. Мы скоро уйдем. Мама и Антоша на работе, конечно?

— Где же им быть? Да вы, наверно, кушать хотите? Я пойду на кухню, приготовлю.

— Как зовут твою бабулю? — спросил Федоров, когда старушка вышла.

— Елена Федоровна. Ей скоро семьдесят.

— Приветливая она. И тебя любит.

Федоров оглянулся, тихо сказал:

— Знаешь, Катя. Никакой тети у меня в Алма-Ате нет. Я приехал сюда по совету товарищей. Побуду два-три дня, куплю яблок и снова в Москву. Хочу спросить: нельзя ли остаться в вашем доме. Места не отлежу. Могу во дворе или в саду спать. Твоим скажем, что тетка, мол, уехала на курорт, не предупредив меня об этом…

Катя с удивлением и легким испугом посмотрела на Федорова.

— Я не могу позволить этого, Сергей. Что подумают мать, брат, бабушка? Одно дело дружить с молодым человеком, Другое — когда он останется в доме девушки. Нет, нет и нет!

— Прости, Катя, — вздохнул Федоров. — Не хотел тебя обидеть. Прости!

— Не обижайся, Сергей, — уже мягче добавила девушка. — Одно место в гостинице для москвича всегда найдется. А у меня, сам понимаешь…

В гостинице Дома колхозника Федоров, как мы уже знаем, получил койку в четырехместном номере. Чемодан сдал в кладовую камеры хранения. Затем в магазине купил брюки, туфли. Зашел в номер, переоделся. И…

Финал этой истории обычный. Назначенная встреча в Мюнхене, которую с нетерпением ждали Олег, Иван, действовавшие под вымышленными именами, и их хозяева, не состоялась. Через три месяца было закончено расследование. Потом состоялся суд. Шпиону Сараеву-Федорову, мечтавшему ценой предательства купить себе «райскую» жизнь в капиталистическом мире, вынесли справедливый приговор.

Н. Милованов

ТРУДНЫЙ ПОИСК

Первый послевоенный год.

Но, как и раньше, по стальным магистралям грохотали воинские поезда. Теперь они неслись на восток и везли к родным очагам, к истосковавшимся в разлуке семьям демобилизованных солдат, сержантов, офицеров. Неслись с песнями, музыкой.

Возвращались домой освобожденные от гитлеровского рабства бывшие советские военнопленные и насильно угнанные в фашистскую Германию советские люди. Вместе с ними, в порядке репатриации, ехали и те, кто в трудную годину предал свою Родину и потом искал спасения бегством с отступающими гитлеровцами. В органах репатриации они рассказывали о себе всевозможные небылицы, хитрили, изворачивались. Это был шлак войны, грязный и пыльный. Многие из них имели специальные задания капиталистических разведок, были снабжены фальшивыми документами, имели связников и при удобном случае могли нанести большой вред советскому государству. Их надо было выявлять, разыскивать, обезвреживать.

Занимались такими «репатриантами» и сотрудники подразделения МГБ на Туркестано-Сибирской железной дороге, возглавляемые невысоким, всегда чисто выбритым капитаном Жалекеном Тлеумагамбетовым, которого товарищи звали Евгением Ивановичем.

Нелегко найти государственного преступника, скрывающегося в городе, на территории целой области, республики под чужой фамилией. Но еще труднее это сделать на железнодорожном транспорте, где сотни, тысячи людей находятся в постоянном движении. И нет ничего удивительного в том, что подчиненные Тлеумагамбетова работали до седьмого пота, а ему, начальнику чекистского звена, капитану, доставалось вдвойне.

Вот и сейчас. Чекисты уже давно ушли по домам, а Жалекен все еще сидел в кабинете дежурного и ждал, когда телефонистка даст связь с Москвой. Днем в управление из Центра пришла срочная телеграмма о немедленном розыске некоего Игольникова, служившего в годы войны в гитлеровских войсках СС. Сейчас, обдумывая организацию розыска, Жалекен то откладывал телеграмму в сторону, то снова брал ее в руки, делал на обороте одному ему понятные пометки.

Телеграмма была немногословной: в ней даже не сообщались причины, почему Игольников может оказаться в Казахстане. Но приказ есть приказ. Его не обсуждают. Капитан Тлеумагамбетов сразу же распорядился ориентировать оперативных работников на розыск Игольникова не только в Алма-Ате, но и по всей линии Турксиба. Своему сотруднику Рэму Михайловичу Карташову, энергичному, инициативному чекисту, Жалекен сказал:

— Какие-то основания у московских товарищей имеются, раз они приняли решение о розыске Игольникова на территории Казахстана. Я сам выясню это. Вы займитесь подготовкой необходимых документов. С работниками МГБ республики я уже советовался.

Разговор с Центром состоялся поздним вечером. Но он не дал желаемых результатов. Правда, Жалекену обещали выслать выписку из протокола показаний репатрианта Мылова, данных им в фильтрационном лагере. Они-то, в основном, и послужили основанием к принятию решения о розыске Игольникова на территории республики. Со слов Мылова, старшая сестра Игольникова после окончания зооветеринарного института вышла замуж и уехала с семьей в Казахстан.

— Ну и задача, — нервничал Жалекен, возвращаясь с узла связи к себе в кабинет. — Да эта сестра, вероятно, теперь и не Игольникова?

Положив в сейф конспективные записи телефонного разговора с Центром, капитан набросил на плечи шинель, вышел на улицу. Стоял январь, и с гор Заилийского Алатау тянул холодный ветер. Жалекен надел перчатки, ускорил шаг. Но ни мороз, ни быстрая ходьба не сняли нервного напряжения. Жалекен мысленно то и дело возвращался к разговору с Центром. «Крепкий орешек нам достался, — думал он. — Сразу не разгрызешь».