Эмпузион - Ольга Токарчук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Демократия, дорогой мой, лучше всего чувствует в политеистических системах, - говорил герр Август.
- Это почему же? Не понимаю связи.
- А потому, что политеизм готовит наш разум к тому, чтобы глядеть на мир как на дифференцированный, наполненный различными энергиями, сосуществующими одна с другой. Монотеизм более всего соответствует феодализму по причине иерархичной структуре высших и подчиненных им бытий.
Лукас с признанием покачал головой.
- Мысль любопытная, вот только ее, однако, невозможно доказать.
- Разве что если мы обратимся к древней Греции, там это действовало. – Для Августа было важно перетащить противника на свою территорию. На ней он был непобедим. Только ведь и Лукас был не из новичков.
- Я, дорогой мой, считаю, что демократия является системой кажущейся, всегда она представляет собой некий театр, но по сути своей стремится к появлению сильного лидера, который будет стремиться к построению единовластия. Выдающиеся и талантливые личности всегда будут, к счастью, родиться, и они не найдут себе места в демократии, самое большее, они воспользуются ее механизмами, чтобы взять на себя львиную долю власти и подчинить себе демократическую общность. Именно так это и функционирует, именно таков закон развития обществ. Так что демократия – 3то переходной уклад, непостоянный по своей природе. Наш мир – мир иерархический, именно таким он был установлен Богом. И нет ничего более ясного для подтверждения этой иерархии, чем запись в Бытии.
- Если бы мы жили в политеизме, вы бы рассуждали, дрогой мой приятель, совершенно иначе. Демократия – это горизонтальная система, она предполагает, что множество людей может обладать потенциально равным влиянием на мир.
Лукас какое-то время почмокал и поглядел в потолок, словно бы там находился исчерпывающий ответ, который положит Августа на лопатки.
- Политеизм мы обязаны рассматривать как первоначальный, даже первобытный порядок, цивилизационно более низкий. Это благодаря монотеизму мы сделались цивилизованными людьми, мыслящими индивидуумами с неповторимой, единой в своем роде природой. Персональный Бог является гарантом нашей особенности. Она сложена по божьему подобию, здесь речь именно об этом, не о внешнем подобии, но о сути человека; она единственна в своем роде, индивидуальна…
- Но ведь можно представить себе плоский, горизонтальный мир, без всех этих иерархий, которые, в конце концов, все сводят к несправедливости…
- Социалист! – воскликнул Лукас, по мнению которого Август пересек границы приличия. – А может, матриархат? Общество, в котором правят похоть и эмоции, а не чистый дух рационализма.
- Вы позволите, что вмешаюсь, - отозвался Опитц, который как раз вносил жаркое, картофельный салат и соленую селедку, самую лучшую, как он сам заявлял, во всей Силезии. – Но ведь во всей истории человечества нет ни одной цивилизации, основанной на матриархате, правда?
Все с интересом поглядели на него, только внимание как раз привлекли селедочные филе – упругие, красноватые, сложенные в виде розочек, в средине которых лежали каперсы и маринованный чеснок.
- Женщины, - прибавил он, - не способны создать государственную организацию, даже племенную, потому что по природе своей они подчиняются более сильным…
Тут дискуссия расплылась в чудном запахе рыбы, после чего на стол поступило еще "силезское небо", одно из немногих блюд, которые Раймунд умел приготовить – картофельные клецки с кусочками свинины в странном соусе из сушеных слив и грибов (интересно, прибавлял ли повар и туда любимые колпачки?). Это блюда появлялось у них на столе, как минимум, раз в неделю, а его название здесь выговаривали как "шлейшисхимрайх", из-за чего Войничу трудно было догадаться, что оно означает. Он съедал клецки и мясо, соус казался ему совершенно несъедобным, о чем скрупулезно записал в дневнике.
- Я читаю здесь в газетах литературную критику, написанную женщиной, - продолжил прерванную по причине селедки дискуссию Лукас. – В общем, и здесь суфражистки желают сказать нечто свое. Это уже и по правде гротеск.
- Если уже говорить о гениальности в литературе, дорогие господа, - подхватил тему герр Август, - то самым верным знаком того, что произведение является выдающимся, свидетельствует тот факт, что оно не нравится женщинам.
Никто не возразил. Все были заняты едой.
- Жалко, что мы не можем этого проверить, ведь среди нас нет ни одной женщины, - буркнул Фроммер и отодвинул тарелку, разочарованный тем, что Раймунд уже подавал на десерт компот, сам же он никак не считал компот десертом.
Август тоже уже кончил есть. Через какое-то время он перебрался в кресло и, ожидая ритуальной рюмочки Schwärmerei, затянулся сигарой, после чего начал кашлять, поэтому с сожалением отложил ее на край тяжелой пепельницы из шлифованного хрусталя. Вздохнул, забарабанил пальцами по столу и сказал:
- Проведите эксперимент, и когда у вас будет к тому оказия, вспомните при женщине фамилию какого-нибудь важного для вас писателя, спрашивая, а что она думает об этом творце. Чем сильнее вы кого-нибудь цените, тем меньше будут ценить его женщины, а все потому, что женщине ищут в литературе повода разогреть собственные аффекты, но им далеко до того, чтобы пользоваться идеями. У женщин имеется склонность к литературе, которая опасно вращается вокруг межличностных отношений, и уж наверняка: женско-мужских, - тут по его лицу промелькнула четверть-улыбка, даже одна восьмая улыбки, с поднятием одного уголка губ, что могло походить на нервный тик, - и концентрируется на чувственном и телесном обмене. В ней всегда очень подробно, в деталях описываются платья и узоры обоев. Такая литература имеет тягу к низшим классам и сочувствует животным. Весьма часто она поддается тяге ко всяким страстям: к духам, снам и иллюзиям, но еще ко всяким стечениям обстоятельств и другим случайностям, чем она пытается покрыть недостатки таланта в проведении конкретной фабулы.
- Представьте какие-нибудь примеры, - попросил Фроммер. – А то вы уж слишком обобщаете.
- С примерами трудно, ибо, как правило, женщины пишут мало. А если и пишут, то мы этого не читаем.
- Действительно, - согласился Фроммер.
- Мужчин занимает сам язык, как наиболее совершенное средство коммуникации, язык как наивысшее достижение развития вида homo sapiens. Отделка фразы, исследование глубины
