Завещание Джона Локка, приверженца мира, философа и англичанина - Анатолий Яковлев

Начнем с контекстов, в которых был сделан английский перевод. В отличие от латинского оригинала, перевод на английский язык был снабжен кратким предисловием, авторство которого в конечном счете приписали тому же Поплю. Это возложило на переводчика ответственность за громко прозвучавшую сентенцию, специально вынесенную лордом Кингом в эпиграф к его знаменитой биографии «Жизнь Джона Локка»: «Абсолютная свобода, праведная и истинная свобода, равноправная и внепартийная свобода – вот в чем мы нуждаемся». Однако из текста предисловия не ясно, кем оно написано, и обращение к читателю можно принять за слова автора «Epistola», который и перевел свой трактат (как бы странно это ни звучало) с латыни на родной английский язык.

При этом само «Послание», по сути дела, отказывало в толерантности католикам (хотя и не прямо, а по аналогии с полной невозможностью толерантно относиться к «магометанам», подчиняющимся другому властителю), а также атеистам и «либертинам» (развратникам); и все это вряд ли можно назвать позицией, характеризуемой словосочетанием «абсолютная свобода». Но именно благодаря фразе об «абсолютной свободе», сформулированной в предисловии к памфлету, «Послание» стало известно широкой публике.

Первым откликом на английский перевод «Послания о толерантности» стал памфлет Томаса Лонга под названием «Послание в пользу толерантности разгадано, и абсурдность и нечестивость абсолютной толерантности продемонстрированы пресвитерианами, индепендентами, г-ном Кальвином, г-ном Бакстером и парламентом» [358] . Ранее Лонг, пребендарий Эксетерского собора, в своей работе «История донатистов» (1677) сравнивал донатистов, предмет критики Аврелия Августина, с диссентерами, «охваченными духом Доната». Локк же, с его точки зрения, своими идеями открывал дорогу в англиканскую церковь и туркам, и евреям, и вообще всем подряд. Общий вывод памфлета Лонга: цель толерационистов – свержение англиканской церкви и реставрация католицизма посредством иезуитского заговора. Локк не счел необходимым отвечать на памфлет Лонга, однако, по словам Марка Голди, нет сомнения, что, когда он писал второе и третье послания о толерантности, отвечая на критику Джонаса Проста, то «имел в виду августинизм в духе Лонга» [359] .

Лонг выступил в защиту «славной революции», а на кентерберийской конвокации 1689–1690 гг. принял участие в блокировании проекта «включения», в необходимости которого сомневался и сам Локк. В своих памфлетах, написанных после 1688 г. в защиту новой власти [360] , Лонг заявлял, что революция не дала королевским подданным права на сопротивление, хотя принцип несопротивления может быть и приостановлен в чрезвычайных обстоятельствах. Нового короля следует признать, потому что Яков отрекся от трона; потому что Вильгельм завоевал Англию и осуществлял теперь власть de facto и потому что народ всегда должен принимать провиденциальное спасение от угнетения. Что касается чрезвычайного положения, то оно следовало из союза Якова с французским королем, который, собственно говоря, и проводил политику истребления протестантов на континенте, планируя сделать это в Англии. Кроме того, на кону стояла судьба всего христианского мира, поставленного под угрозу поглощения универсальной монархией Людовика.

Как видим, Лонг повторял дословно все аргументы вильгельмитов. Тем более примечателен тот факт, что Лонг выступил против Локка и его толерационизма: это говорит о том, что не только «Два трактата о правлении», но и «Послание о толерантности» были восприняты вильгельмитами как нечто не вполне корреспондирующее с новым политическим курсом англиканской церкви.

В свете парламентского Акта о толерантности 1689 г., перечислявшего целый ряд ограничений не только для католиков, но и для диссентеров, прежде всего для унитариев (антитринитариев), тезис об абсолютной свободе, прозвучавший в предисловии к «Посланию о толерантности», можно было расценить как публичный вызов, а его автора отнести к приверженцам Якова II и его Деклараций о снисхождении 1687 и 1688 гг.

Для такого вывода имелись свои основания. Уильям Попль, как уже отмечалось, смог вернуться в Англию благодаря вмешательству Пенна и Якова II. В мае 1688 г., в разгар акций «пассивного послушания» (на более современном языке – «пассивного сопротивления»), устроенных англиканской церковью, он опубликовал «Три письма», в которых призывал к отмене всех карательных законов в области религии и к принятию вместо них закона, запрещающего любое нарушение свободы совести. Гарантом выполнения такого закона, по Поплю, должен был стать король, а чиновники должны были принести соответствующие клятвы.

Для полноты картины стоит, наверное, привести характерную фразу из памфлета, изданного Поплем в 1690 г.: «Свобода совести, поэтому универсальная, внепартийная, нерушимая, является истинной выгодой и великим долгом правителя и народа» [361] . Все указывает на то, что, по замечанию Каролин Роббинс, «Попль по-своему отдавал свой долг Якову» [362] . Иначе говоря, в 1688 г., накануне революции, Попль был яковитом.

Собственно говоря, Локк не предполагал, что кто-либо узнает о том, что именно он является автором «Послания о толерантности». Другой вопрос, для чего Локк вообще участвовал в предприятии, которое противоречило его интенциям. Более того, в вышедшем одновременно с «Посланием» «Опыте о человеческом понимании» однозначно утверждалось, что «никакое правительство не допускает абсолютной свободы» [363] .

Это возвращает к вопросу о контекстах латинской «Epistola». Надо сказать, что датировка «Epistola» концом 1685 г. – началом 1686 г. или даже всем 1686 г., основывающаяся на жизнеописании Локка Ж.Ле Клерком, вызывает сомнение именно с точки зрения контекста. Если «Epistola» написана в Нидерландах, то не очень понятно, почему

Локк настаивает на запрете католицизма, делая это в стране, в которой католики пользовались, пусть не официально, а де-факто, теми же религиозными правами, что и, например, ремонстранты? Не можем же мы предположить, что он выступил против политики голландских властей. Для человека, находящегося под их патронажем, это было бы очень странным шагом.

Впрочем, по замечанию, в частности, Дж. Маршалла, во второй половине 1680-х гг. под давлением бежавших в Нидерланды гугенотов голландская реформатская церковь начала проявлять признаки изменения своей толерационистской позиции, главным образом в отношении католиков, но также и других религиозных групп. Чтобы сделать аргументы, направленные против католиков, весомее, распространялось мнение, что опасность представляют не рядовые католики, а «регулярный клир», т. е. прежде всего иезуиты, а также члены других орденов. И лишь благодаря Вильгельму Оранскому, выступившему, в ситуации противостояния с Францией и в военном союзе с католическими государствами Европы, за толерантность к католикам, «не были введены серьезные ограничительные меры, пользовавшиеся в конце 1680-х гг. поддержкой большинства голландского населения» [364] . Тем не менее невозможно представить себе Локка, сторонника и подданного Вильгельма и друга ремонстранта Лимборха, выступающим на стороне радикальных сил в голландской реформатской церкви и против политики стадхаудера.

Следовательно, речь шла не о ситуации в Нидерландах – имелась в виду Англия. Такой вывод напрашивается. Но не следует с необходимостью.

Ибо зачем писать «Epistola» на латыни, раз речь в ней идет не о последствиях отмены Нантского эдикта, а о ситуации в родной Англии, где парламент и англиканская церковь вступили в конфликт с королем Яковом? Неужели для того, чтобы защитить «англиканский роялизм» от нападок короля-католика? Маловероятно. Далее, если текст написан на злобу дня, в применении к событиям 1685–1686 гг., отчего он не был опубликован немедленно, дабы повлиять на события – как делали авторы других памфлетов? Ответ прост – «Epistola» вообще не предназначалась для публикации. Хотя формат «Epistola» говорит об обратном.

С английским вариантом (т. е. текстом перевода) дело обстоит, казалось бы, проще. «Послание о толерантности», как и «Два трактата о правлении», явно адресовано Вильгельму III, хотя, в отличие от «Двух трактатов», в нем отсутствует прямое обращение к королю. Если это так, если в этом состояла интенция публикаторов «Epistola», то почему бы не предположить, что латинский текст написан не в 1685–1686 гг., а в 1688 г., когда все уже знали о предстоящем вторжении принца Оранского в Англию? Это объснило бы и то, почему письмо, имеющее собственную литературную форму, превратилось, по сути дела, в памфлет.

Если временем написания «латинского» памфлета (вероятно, основанного на «письме» середины 1680-х гг.) считать начало 1688 г., то все вроде бы встает на свои места. «Epistola» и последовавший перевод памфлета на английский язык были обращены к принцу Оранскому/Вильгельму III, а полемика ведется с приверженцами концепций «нетерпимости»: в «Epistola» – в нидерландском и общеевропейском контекстах, а в «Послании» – в контексте английском.