Король плоти и костей - Лив Зандер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Смею сказать, со мной случился приступ… вроде как нравственности, – продолжил Бог Шепота, взобравшись обратно на эшафот. – Такая дивная женщина. Была. Так или иначе, Эйлам пригрозил следовать за мной по всем публичным домам, если я помогу тебе. Сколько красавиц он бы пустил в расход, а? Ох, ты так разозлил его, Енош. Утопление ничуть не помогло сплочению нашей весьма неблагополучной семьи. Мда, выглядишь ты довольно разбитым. Хорошо, что я убедил этого лучника прикончить большинство охранников.
Слюна скопилась под моим языком, когда я передвинул печень туда, где ей положено быть, – для скорейшего заживления, но на уме у меня было только одно:
– Мне нужно… нужно домой.
К моей жене.
Все остальное не имеет значения.
Пока не имеет.
– Домой. Да, конечно. Ты должен отдохнуть. – Ярин спустился с помоста; его голос, словно клыки, впивался в мой мозг. – В конце концов я упомянул о равновесии. Должно быть равновесие – но как его сохранить, если нашего брата режут, будто свинью?
Я попытался сдвинуться с места. Ноги отказывались повиноваться; они были так переломаны, что мне приходилось приподнимать и переставлять их руками. Неважно. Прочь. Просто прочь отсюда. Я подполз к краю помоста – и рухнул вниз, загребая руками густой смрад, задержав дыхание…
Крак.
Череп раскололся о каменный пол, из легких вышибло весь воздух. Кровь плеснула изо рта, темница завертелась вокруг меня, и болтовня Ярина растворилась в блаженной тишине. Потом что-то зазвенело, хлопнуло, и наконец…
– Да-да, десять трупов вполне устроит, – продолжал нести свое Ярин. – Я не жадный бог и могу разделять свои любовь и внимание между очень и очень многими.
Когда я пришел в себя, а мой череп сросся, я оглядел свою темницу. Священник лежал рядом, на земле, один его глаз превратился в черную сочащуюся дыру – сюда, должно быть, и вошел меч. Человек в доспехах стоял на коленях неподалеку, из его груди торчал его собственный клинок.
Я мотнул подбородком в сторону мертвецов, приказав им подняться на мою защиту.
– Можешь забрать их после того, как они помогут мне бежать.
Ярин приподнял бровь:
– Я сказал, что у меня нет предпочтений, но не говорил, что у меня нет вкуса.
– Ну, как знаешь, – сказал я и послал мертвецов вперед – к свободе.
Я полз за ними, извиваясь, точно червяк, волоча свои бесполезные ноги – по каменному полу, по короткой лестнице, за дубовую дверь. Снаружи яркий дневной свет не просто резанул меня по глазам, он вонзился прямо в голову. Желудок взбунтовался, к горлу подкатила тошнота, и с губ потекли вязкие струйки рвоты, сразу пропитавшей воздух едкой горечью и испачкавшей ракушки, которыми был усыпан двор.
Неспокойное утреннее небо, пронизанное у горизонта красными прожилками, было точь-в-точь такого же цвета, как лоскуты содранной кожи, свисающие с моей груди. Они ободрали мне кожу и плоть почти до костей, но я встал. Из промежности все еще капала кровь. За двести лет пытки, безусловно, изменились, и каждое новое орудие свидетельствовало о порочности рода людского.
Мертвецов, которых оставил после себя Ярин, я отправил расчищать территорию: что-то вроде храмового участка, окруженного каменными стенами.
– Первосвященник Декалон?
– Боюсь, его тут нет, – проорал Ярин, чтобы перекричать вопли оставшихся солдат, которым мертвецы перекусывали артерии и ломали шеи, превращая храм в гробницу. – О, я понимаю, как тебе хочется сковать его душу. Приведи его ко мне, и я сделаю это для тебя – в обмен на трупы.
Он будет умирать снова и снова – множеством страшных смертей. Но не сейчас. Сейчас у меня другие заботы. Моя жена ждет меня – как обещала. И я, как обещал, вернусь к ней.
Вернусь к моей Аде и останусь с ней навсегда.
Сотворив себе доспехи из кожи мертвых стражников и священников, я подошел к оседланной гнедой кобыле, ожидавшей возле оружейной стойки. В стоящем рядом ведре воды отражался некто, совсем не похожий на того мужчину, которого знала Ада. Больше всего он походил на монстра.
Обнаженные ребра, обугленные с одного бока, половина лица содрана до кости, волосы – спутанные клочья опаленных и заново отросших прядей. Нет, я не позволю ей увидеть меня таким. Мне нужно поправиться, прежде чем я осмелюсь прикоснуться к ней, поцеловать ее, утонуть в ее объятиях.
– Сколько? – спросил я. – Сколько времени меня держали в плену?
Ярин пожал плечами и ухмыльнулся, глядя сверху вниз на труп женщины.
– Чуть меньше двух недель, кажется.
Костяным ножом я перерезал кобыле глотку, чтобы пару секунд спустя поднять ее и повернуть в сторону Бледного двора. Мне нужен отдых. Возможно, я даже смогу поспать на коленях моей маленькой, ведь сон сейчас так необходим мне, поспать, проснуться – и притвориться, что все это было всего лишь жутким ночным кошмаром.
– Вот эта, – кивнул Ярин. – Остальные… м-м-м-м, всего лишь скоты с волосатыми задницами. Я позову тебя, когда ты… Погоди, куда это ты направляешься?
– Домой, ко двору. – Я поднял женщину; душа ее уже была прикована к оболочке. – Моя жена ждет меня. Возможно, тебе стоит отправиться со мной и успокоить ее. Она, верно, испугана.
– О, безусловно. Она в такой панике, что осколки ее мыслей звенели в моей голове во многих городах. – Он потянулся к очумело озирающейся женщине, помог ей встать и сразу притянул к себе, утешая. – Но твоей жены нет на Бледном дворе. – Он хихикнул. – Если только ты недавно не приобрел новую служанку по имени Роза и рыболовные садки.
Твоей жены нет на Бледном дворе.
Я замер, ошеломленный и сбитый с толку его словами. Рыболовные садки? Я стиснул зубы. Сомнение и недоверие прорвали завесу, скрывавшую старые воспоминания о подлом предательстве, и засели в душе, обретя форму разбитого сердца.
Я сглотнул ком крови и гнева:
– Где моя жена?
– Откуда мне знать? У меня есть дела и поважнее, чем слушать мысленный бред твоей жены о потертых веревках и о том, что положить в похлебку.
Потертые веревки?
Похлебка?
Грубое, жестокое недоверие пронзило каждую клеточку моего существа. Увы, чувство это было мне слишком знакомо. Почему она не там, где должна быть? Я обеспечил ее возвращение на Бледный двор, и все же она не там. И она не в плену, иначе не размышляла бы
