Династия Романовых. Загадки. Версии. Проблемы - Фаина Гримберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Царь Николай – человек строгий и непреклонный, с весьма твердыми понятиями относительно своих обязанностей, и я думаю, ничто на свете не может заставить его измениться; я не полагаю, что он очень умен и что вообще сознание его – это сознание современного культурного человека: его образованием пренебрегли, и лишь политика и военные заботы представляют для него большой интерес. К искусству, как и к другим менее существенным областям, он остается безразличным, но я полагаю, он искренен даже в самых своих деспотических действиях, в том смысле, что он искренне убежден, что именно так только и можно управлять людьми…
Однако я уверена, что он не осведомлен и даже не отдает себе отчета в тех человеческих страданиях, которые он так часто причиняет своим подданным…»
При Николае I обычным явлением становятся так называемые «крестьянские волнения». Судя по сохранившимся сведениям, это были вспышки стихийного бунта людей, доведенных до отчаяния крепостной зависимостью…
Между тем, Крымская война 1853–1856 годов ясно показала, что российская армия еще недостаточно велика для того, чтобы сражаться с европейскими войсками. Николай был побежден, прежде всего, новой военной техникой – паровым броненосным флотом и дальнобойным нарезным оружием. Сам формальный повод для ведения военных действий – столкновение католических европейских и греческих православных (подданных Османского султаната) иерархов – фактически привел к открытой конфронтации с Европой. «Православие», которое обязан был защищать Николай, оказало ему плохую услугу. Попытка разыграть карту «военного единения всех сословий» также провалилась; было слишком очевидно неравенство, ведь рекрутскому набору дворяне не подлежали, так же как и купеческое сословие; солдаты рекрутировались лишь из крестьян…
Романовская концепция обычно делала упор на личный героизм российских участников Крымской войны. Советские историки, браня Николая за отсталость его армии, также подчеркивают личный героизм солдат и офицеров, то есть выдвигается тезис о «бездумном» армейском героизме ради героизма как такового, вне зависимости от смысла и целей военных действий.
Николай I умер в 1855 году, когда поражение России в Крымской войне уже было ясно. Его сын поспешно заключил невыгодный для империи мирный договор. Заключение мирного договора даже на невыгодных условиях осталось единственно возможным вариантом прекращения военных действий, уже убийственных для российской армии. Ходили слухи, что, поняв, что происходит, Николай I будто бы принял яд. Разумеется, подтвердить эти слухи нет возможности… В чем, в сущности, заключалась «вина» Николая? Это сегодня, «задним умом», как говорится, можно судить о том, что имперская армия побеждает не военной техникой, а «числом». Но нельзя забывать, что именно при Николае I был создан прообраз идеального для будущей модифицированной империи-победительницы государственного устройства…
Запрет на эту книгу был наложен надолго и всерьез. Изданная впервые в 1843 году, снабженная остроумными рисунками Г. Доре, известнейшего графика, она тотчас произвела фурор и выдержала множество переизданий. Но в России она публиковалась лишь фрагментарно, на страницах «Русской старины» и «Русской были». В советское время книга была издана в 1930 году, на дальнейшие переиздания можно было уже не рассчитывать. Но почему? Что крамольного в книге «Россия в 1839 году»? Всего лишь то, что она и сегодня представляется точным описанием… Советского Союза!
Автор этой странной книги, французский писатель и журналист, маркиз Астольф де Кюстин, был человеком роялистских убеждений. И тем более любопытно, что этот апологет монархизма видит в Николае I уже и не монарха, а именно диктатора. И кто решится назвать подобное видение неверным?!.
Российские, советские и постсоветские критики де Кюстина часто упрекали его в «антирусских настроениях». Но довольно пробежать глазами по страницам, чтобы понять, насколько заинтересовали и даже и пленили путешественника русские люди. Нет, он виновен лишь в том, что для него «человек» и «государственная система» – понятия нетождественные.
Монархистские убеждения позволили де Кюстину получить разрешение на пребывание в Российской империи. Нет, он не преобразился в демократа, но ясно понял, что в Российской империи осуществляется уже не монархический строй, но некая генеральная репетиция… Репетиция чего?.. Другому понимающему человеку, одареннейшему писателю Салтыкову-Щедрину, открывшаяся даль грядущего показалась такой бездной, что он написал в своей «Истории одного города»: «История прекратила течение свое…»
Но все же история не прекращает своего течения, и потому вот уже для нашего времени – цитаты из книги де Кюстина о николаевской России:
«… Все говорит мне о природных способностях угнетенного русского народа…»
«Всегда полезно знать, что существует на свете государство, в котором немыслимо счастье, ибо по самой своей природе человек не может быть счастлив без свободы…»
(На таможне у Кюстина отбирают даже часы…)
«Столько мельчайших предосторожностей, которые считались здесь, очевидно, необходимыми и которые нигде более не встречались, ясно свидетельствовали о том, что мы вступаем в империю, объятую лишь чувством страха…»
«При виде усилий, с какими здесь стараются уничтожить память о прошлом, я удивляюсь, что еще сохраняют кое-что…»
«Русский государственный строй – это строгая военная дисциплина вместо гражданского управления, это перманентное военное положение, ставшее нормальным состоянием государства…»
«… страна, которую с такой радостью покидают и в которую с такой неохотой возвращаются, не может быть приятной страной…»
«Во Франции, как и здесь, на пароходе, я встречал всегда лишь два типа русских людей: одних, которые из суетного тщеславия безмерно восхваляют свою родину, и других, которые из желания казаться более культурными и цивилизованными, как только речь заходит о России, выказывают к ней либо глубокое презрение, либо полное равнодушие. До сих пор я не позволял ни тем, ни другим обмануть меня. Но я хотел бы найти и третий тип русских – простых, искренних людей, и их-то и буду в России разыскивать…»
«Невольно пришлось мне мысленно повторять слова моих знатных спутников: «Россия – страна бессмысленных формальностей»…»
«Рабское восторженное поклонение, безмерный фимиам, становящийся наконец невтерпеж божественному идолу, – весь этот культ обожествления своего монарха прерывается вдруг страшными кровавыми антрактами…»
«Народ русский достаточно красив. Мужчины чисто славянской расы, привезенные сюда своими господами из центра России для услужения или остающиеся подолгу с их разрешения в Петербурге для занятия ремеслами, отличаются светлым цветом волос и яркой краской лиц, в особенности же совершенством своего профиля, напоминающего греческие статуи. Их миндалевидные глаза имеют азиатскую форму с северной голубоватой окраской и своеобразное выражение мягкости, грации и лукавства…»
«Во многих частях империи крестьяне верят, что они являются принадлежностью земли. Состояние это кажется им естественным, так как они не дают себе труда подумать над тем, может ли один человек быть собственностью другого…»
«Маленькие чиновники еще напуганней, чем их начальники, и если последние молчат, то первые молчат и подавно. Остаются купцы и лавочники, но это народ хитрый и лукавый, как все, кто хочет жить и процветать в этой благословенной стране. Если они и говорят о предметах важных и, следовательно, небезопасных, то только на ушко и в четырех стенах…»
«Жертвы и палачи одинаково убеждены в необходимости слепого повиновения…»
«Но народы немолствуют лишь до поры до времени. Рано или поздно они обретают язык, и начинаются яростные споры. Тогда подвергаются обсуждению все политические и религиозные вопросы. Настанет день, когда печать молчания будет сорвана с уст этого народа, и изумленному миру покажется, что наступило второе вавилонское столпотворение…»
«У русского народа безусловно есть природная грация, естественное чутье изящного…»
«Русский народ добр и кроток!» – кричат одни. На это я отвечаю: «Я не вижу в том особого достоинства, а лишь привычку к подчинению». Другие мне говорят: «Русский народ кроток лишь потому, что он не смеет обнаружить свои истинные чувства. В глубине души он суеверен и жесток». – «Бедный народ! – отвечаю я им. – Он получил такое дурное воспитание»…
«Стоит посмотреть на то, как я прячу свои писания!.. Этот листок я запрячу под подкладку шапки. Конечно, все эти предосторожности, я надеюсь, излишни, но все-таки лучше их принимать. Одно это дает понятие о русском правительстве…»
«… певучая беседа, которую вел в ту ночь кучер со своими лошадьми, звучала похоронно… жалобные звуки, которыми человек поверял свои горести животному, единственному верному другу, хватали за душу и наполняли ее невыразимой грустью…»
