Лотос Серебристый - Александра Хартманн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Чаонинг, здесь небезопасно, — заметил Рахул, обводя толпу пристальным взглядом.
На станции уже сверкал на солнце черный с высокой закопченной трубой локомотив, позади тянулась длинная вереница вагонов. Белые господа в дорогих костюмах и дамы в шелковых платьях и кокетливых шляпках-колоколах спешили занять свои места в первом классе, цветные слуги несли их багаж. Отчаянно хочется пить, машинист нажимает гудок и над толпой раздается протяжный свист.
— Скорее! — кричу Рахулу. — Поезд скоро тронется.
Протискиваюсь сквозь толпу, там возле вагона номер восемь замечаю знакомую круглую фигуру месье Жабьера, до последнего дня исполнявшего обязанности управляющего банка «Восточный». Он то и дело снимает пробковую шляпу, чтобы протереть мокрую лысину.
— Месье Жабьер!
Не слышит. Еще один свист, люди двигаются в сторону вагонов, я же бросаюсь им поперек.
— Месье Жабьер.
Управляющий уже ступил на ступеньку вагона и хотел подняться, но, услышав свое имя, замер.
— Мадам Фейн! — его удивлению не было предела. — Вы тоже едете в Сайгон?
Дышу тяжело, платье на спине намокло и прилипло, верный Рахул не дает толпе напирать сзади, при этом каким-то невероятным образом продолжая держать раскрытый белый зонтик у меня над головой.
— Месье Жабьер, — с трудом перевожу дыхание, — мне нужно срочно говорить с вами.
Лицо француза, круглое с большими глазами на выкате, жирно лоснилось от пота, худой мальчик-слуга сжимал в руках его длинную трость и саквояж, весь обклеенный марками корабельных компаний.
— Говорить, мадам? Но я спешу, поезд вот-вот тронется.
— Месье Жабьер, прошу, скажите мне, приходил ли к вам месье Эдвард Фейн по поводу наследства моей матери?
Коротенькие брови Жабьера так и поползли вверх, вызывая глубокие морщины на лбу.
— О, ви, мадам, так и есть. Я хорошо помню этот перевод, так как ваш супруг обратился именно ко мне. Да, все восемьсот тысяч пиастров были переведены на счет месье Фейна.
Жгучее негодование вновь взвилось в груди.
— Но почему вы не сообщили об этом мне! — восклицаю возмущенно. — Ведь эти деньги предназначались для меня, а не для моего мужа.
Глаза Жабьера внимательно окидывают меня с ног до головы, видимо, мой вопрос кажется управляющему странным.
— Мадам, увы, все ваши запросы терялись в суматохе кризиса, наши люди не справлялись с наплывом корреспонденции, — пожимает он плечами, — да и к тому же только муж имеет право распоряжается бюджетом семьи. Вам лучше обсудить такие деликатные вопросы с самим месье Фейном.
— Я не верю, что моя мать могла поставить такое условие! Чтобы моими деньгами имел право распоряжаться только муж. Что за ерунда! Это же абсурд!
Кашви Марэ была женщиной традиционных взглядов на семью и положение женщины в обществе, но она всегда отличалась гибким умом и великодушием. Нет-нет, мама просто хотела, чтобы у нас с Джи было достойное приданное, но, чтобы мы не имели права потратить из него ни пиастра — никогда в такое не поверю.
— Ваша мать, мадам? — хмыкает француз. — Вовсе нет, таковы законы. Муж распоряжается финансами семьи, такое положение дел вполне разумно, согласитесь.
Нет, я не могла согласиться с такой несправедливости, все мое существо возмущалось и кипело. Почему мне никто не сказал о таком условии? Никто! Даже Эдвард! Нет, не так. И Эдвард. Ведь он знал, прекрасно знал, почему я пошла на этот брак. Снова ложь! От духоты и потрясения кружится голова, и я невольно хватаюсь за руку Рахула.
— Чаонинг, вам нехорошо? — заглядывает мне в лицо индиец.
Месье же Жабьер похоже уже устал от моей назойливой персоны. Он торопливо поднялся по ступеням в вагон и опустился на бархатный диван.
— Погодите! — бросаюсь к нему, в тот момент, когда слуга почти захлопнул дверцу. — Как я могу вернуть эти деньги? Какой есть способ? Скажите, умоляю!
— Только через суд, мадам, — бросает Жабьер, и его голос тонет в очередном сигнале паровоза, — но, когда в этой проклятой стране они заработают одним Небесам известно. В Европе же вас ждет и вовсе фиаско в подобном деле, там при разводе супругу отходит все имущество, за исключением тех случаев, когда мужу и жене удается разойтись мирно.
Вагоны скрипнули, вздрогнули и покатились, оставшиеся на перроне махали им вслед платками и шляпами. Изрыгая черный дым в раскаленное кобальтовое небо, паровоз потянул состав в сторону Сайгона, где все пассажиры пересядут на теплоходы, которые увезут их прочь из этого негостеприимного жаркого края.
Я стояла в растерянности, не зная, как поступить и что делать. Меня обманули, воспользовались невежеством в юридических вопросах. Если бы мне кто-нибудь сказал тогда, что я не смогу снять ни пиастра со счета без дозволения Эдварда, я бы никогда не пошла на этот позорный брак. От осознания совершенного поступка с губ срывается стон, переходящий в крик ярости.
— Рахул! Улица Малая Сорбонна дом пятнадцать! — реву, а саму колотит от непередаваемой ненависти.
Эта часть Вьентьяна располагалась в непосредственной близости от дворца короля, тихий цветущий островок респектабельности и спокойствия, где за ажурными оградами, оплетенными душистыми розами, прятались белоснежные особняки европейской знати, решившей, если не пустить корни, то хотя обзавестись недвижимостью в Индокитае.
— Миссис Фейн! — воскликнула сухая высокая горничная по имени Лидия, отворившая дверь.
— Где он? — едва сдерживаю рвавшуюся наружу ярость.
— Мадам, мистер Фейн, — замялась женщина.
Но я уже оттолкнула ее в сторону, вихрем ворвавшись внутрь.
— Эдвард! — задираю голову и кричу в высокий лестничный проем, убегающий высоко вверх.
— Ох, мадам, мистер Фейн сейчас не может вас принять, — подскакивает тут же Лидия, тараща испуганные глаза. — Он занят.
— Занят? — усмехаюсь, и что-то в моем лице заставляет бедняжку Лидию невольно отступить. — Я уничтожу этого грязного англичанина.
Вбегаю по ступеням, покрытыми бархатным ковром. В этом доме я бывала лишь пару раз и не знала расположения комнат.
— Эдвард!
И я принялась с шумом распахивать все комнаты, уже сбежалась вся прислуга, начиная со старика дворецкого, заканчивая лао с кухни. Подобно разъяренной фурии я металась от двери к двери.
— Миссис Фейн! — заламывала умоляюще руки Лидия.
— Мадам, успокоитесь, — вторил ей дворецкий.
Но это было невозможно. Все, что я желала сейчас — это убить Эдварда.
Добежала до самой дальней двери у окна и с треском распахнула. Эдвард сидел в широком кресле, обнаженный по пояс, а какой-то старик в круглых очках, по-видимому врач, бинтовал его плечо. Открывшаяся моему взору картина поразила настолько, что я замерла. Почему
