Время карликов - Игорь Рыбинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Во дает! Галка будет негров лечить, а ты крокодилов стрелять.
Виктор хотел объяснить, что с крокодилами там договор – не охотиться друг на друга, а местный староста и сам может обучить кого угодно врачеванию, но не стал этого делать, а только махнул рукой. Кто-то, вспомнив, что в наступившем году состоятся президентские выборы, предложил тост за будущего главу государства.
– Давайте выпьем, чтобы все изменилось к лучшему. Я лично буду голосовать за Высоковского. Уж он-то наведет порядок.
В это время вспыхнула вата на елке, затрещала воспламенившаяся хвоя. Все плеснули на ветки водкой из своих стаканов и погасили так и не успевший начаться пожар.
Хорошо, что водка, которую продают в наших ночных ларьках, не горит!
2
Устал я писать о пьяницах! Ведь какой замечательный получался рассказ: бронированный «мерседес», шампанское и устрицы, яхты в океане, приемы и банкеты у Президента, красивые девушки и богатые банкиры. Вот это и есть настоящая жизнь. А тут какие-то ханыги.
Честно признаюсь: написать эту книгу меня попросил Владимир Фомич. Об обещанном гонораре умолчу, чтобы не позавидовала нищая писательская братия. Высоковский даже дал мне аванс – очень кстати, прямо скажем: почти все свои долги раздал. Но деньги не главное в жизни. Во-первых, эту книгу издали бы самым массовым тиражом, каким в стародавние времена издавали «Капитал» Карла Маркса или в не очень давние – «Похождения космической проститутки».
Фамилии автора последнего бестселлера я, к сожалению, не помню. Да и не был знаком с ним никогда. Книги его еще продаются кое-где, а сам он исчез куда-то. Может быть, его вывезли инопланетяне, чтобы он рассказал им правду о нашей планете. Может быть, сейчас в далекой галактике неизвестные существа зачитываются похождениями межпланетной куртизанки. Большой тираж – это неплохо, но по секрету скажу, уважаемый Владимир Фомич предложил мне нечто более осязаемое. Когда он станет президентом, то присудит мне Государственную премию за какую-нибудь другую книгу, если я ее напишу, конечно. А разве нет? Долго, что ли? Придумаю какого-нибудь славного героя-конкистадора, а лучше ничего не придумывать, а взять героя из жизни – реального нашего олигарха, который честно зарабатывает миллиарды и раздает их нищим и убогим. Мало, что ли, у нас олигархов? А тут какие-то ханыги под ногами путаются. Нет, обязательно напишу о честном и прямодушном миллиардере, только аванс попрошу побольше, а то уже который день на пиво не хватает. Надоел мне этот Подрезов! Поэтому не буду описывать, как он лежал на диванчике, смотрел на рассветный свет Нового года и вспоминал другой праздник и других людей, с которыми его столкнула жизнь в шведском городе и которых он уже никогда не увидит. На раскладушке посапывал во сне Лешка Боб-рок, пахло сожженной ватой, горелой хвоей и мандариновой кожурой.
Как раз в середине марта сидел Подрезов на низком парапетике ограды Лютеранского кладбища, посасывал из горлышка пиво, и жизнь возвращалась к нему с каждым глотком. Он плохо помнил то, что было накануне, и еще хуже представлял, что несет наступивший день. Поблизости была автозаправочная станция, куда подъезжали дорогие автомобили, каждый из которых, наполнив бензином бак, норовил проскочить по луже в непосредственной близости от опустившегося человека, чтобы окатить его из грязной лужи. Но живущий в навозе грязи не боится. Иногда Виктор смахивал брызги с лица и делал новый глоток. Казалось, он забыл, кто он и почему оказался здесь. Забыл всю свою предшествующую жизнь, и если бы кто-нибудь сказал Подрезову, что он – мультимиллионер, что владеет банками, что многочисленные компании, принадлежащие ему, добывают золото, медь, никель и прочие ископаемые, весьма полезные для человечества, он бы посмотрел на этого сумасшедшего и сказал:
– Дай на пиво!
Из бутылки выливались остатки пены. Подрезов вздохнул и сунул ее в карман, рассчитывая в дальнейшем сдать. Оглядевшись, он не увидел ничего интересного: покрытая льдом Смоленка, дребезжащий трамвай, ползущий через мостик, люди на остановке и одинокая фигурка старухи, бредущей через дорогу в нескольких шагах от Виктора. Бабка сгибалась под тяжестью двух сумок, шла медленно, смотря в землю перед собой. Подрезов начал было переходить через дорогу, и его чуть не сбил серебристый «рено-лагуна». Машина вовремя остановилась, и бородатый водитель сказал алкашу:
– Шел бы ты отсюда – ведь погибнешь.
– Все нормально, – помахал рукой Подрезов и подскочил к старушке.
– Мать, давай помогу.
Он взял из ее рук сумки и удивился:
– Ну и тяжесть! У тебя там камни, что ли?
– Кирпичи, – кивнула головой старушка.
Они перешли через мостик и повернули к воротам кладбища, но не вошли туда. Спутница махнула рукой, приказывая повернуть к разрушенному храму. Когда Виктор поставил сумки на почерневший снег, бабка достала из кармана зеленой куртки платочек, связанный узелком.
– Ну, я пошел? – спросил Подрезов.
– Погоди, – остановила его старушка, – зайди в церковь, помолись богородице, чтобы помогла тебе встретить ту, о которой думаешь.
– Да надо ведь свечку поставить, а у меня…
Виктор похлопал себя по карманам. А бабка наконец-то справилась с узелком и, достав оттуда монетку, протянула пьянице.
– На, купи свечку! Только денежку потом верни – отдай тому, кому хуже всех.
Подрезов помялся, потом повернулся, чтобы уйти, но старуха остановила его:
– Погодь!
Она достала из кармана сложенный вчетверо листок бумаги и протянула ему:
– Возьми и читай по утрам! А Божией Матери помолись: сегодня хороший день – Праздник обретения Державной иконы Пресвятой Богородицы. Ступай! [15]
3
Подрезов зашел в церковную лавку. Здесь продавали свечи, иконки и книги. Молодая женщина в темном платке стояла за прилавком.
– Мне бы свечку, – сказал Виктор.
– Какую? – спросила женщина. – За рубль, за два или дороже?
Подрезов разжал свой кулак. На ладони лежал позеленевший медный кругляшок с неровными краями. Двуглавый орел – герб России. Виктор, ничего не понимая, перевернул монетку: на аверсе в две строчки надпись «Полушка» и цифры внизу «1732». Он протянул руку, но женщина в платке, даже не взглянув на монетку, положила ему на ладонь тонкую свечу.
В церкви был полумрак. Горели свечи, освещая пространство перед иконами. Виктор шел вдоль стен, пока не остановился возле иконы Богородицы, зажег свечу и поставил перед ликом. Надо было что-то говорить, но язык не поворачивался, а говорить про себя – Господь вряд ли услышит. И все-таки Подрезов прошептал скороговоркой:
– Помоги мне: спаси и сохрани ту, которую люблю.
Быстро перекрестился неумелой тяжелой рукой, оглянулся – не видит ли кто, а после этого неуклюже поклонился суровому лику.
Виктор прошел по неширокой аллее, мимо церковной лавки, миновал кладбищенские ворота сквозь строй сытых нищих, которые почти правдоподобно хромали и шепелявили. Впрочем, на ханыгу они не обратили ровно никакого внимания. Под ногами хлюпал растаявший мартовский снег, из подъехавшего похоронного автобуса выносили венки, одинаково коротко стриженные парни с грустью вспоминали сгоревший «шевроле-корвет».
– Такая тачка была! – говорил один из них, затягиваясь сигаретой. – Сейчас говорю и плакать хочется.
В это время подъехал катафалк. Но друзья покойного не торопились выносить гроб. Из катафалка вылезла убитая горем вдова и, подойдя к парням, попросила:
– Дайте кто-нибудь закурить: там такой запах был невозможный.
Подрезов обогнул и людей, и автомобили. Подобные мероприятия ему не очень по душе. К тому же прекрасно знал, что в ста метрах за спиной находится обелиск с его собственной фотографией. Однажды, собирая бутылки, наткнулся на него и с тех пор старательно обходит стороной, словно там и вправду лежит Виктор Николаевич Подрезов. Несчастный парнишка, угонщик чужих автомобилей! Чужая смерть досталась тебе, но и собственная жизнь того, кому предназначался двухкилограммовый заряд взрывчатки, тоже разлетелась на куски – собери теперь ее, попробуй!
– Виктор, – окликнул женский голос.
Но голос был такой неуверенный, что Подрезов понял: возможно, обращаются и к нему. Он обернулся и увидел двух женщин – одна молодая, а вторая, скорее всего, ее бабка.
– Виктор? – уже совсем удивленно спросила незнакомая женщина.
Подрезов пожал плечами, а потом зачем-то кивнул.
– Я – Ольга, – сказала девушка. – Помните меня? Нас когда-то знакомил Высоковский. Мы сидели тогда в «Метрополе», он еще пытался песни петь.
Это была молодая певица, то есть она и сейчас была далеко не старой, но теперь уже вряд ли выступает. На ней потертое, когда-то очень дорогое пальто, осенние туфельки, несмотря на снег и слякоть, да и взгляд какой-то потухший.
