Выжженный край - Нгуен Тяу

— Хьен, приезжайте к нам в Куангбинь, я вам там быстро подругу найду, — заулыбалась жена Чатя. — У нас девушки красивые!

— Ой, нет, — спохватилась Тьен, — и у нас кое-кто найдется, кто очень даже Хьену подходит! Только пока — секрет!

Все вместе они вышли на шоссе ждать машину.

— Суан Тхюи, — отвел журналиста в сторону Хьен, — а я ведь и впрямь решил жениться. На Кук…

— Вот те на, а меня недавно один инженер просил с ней познакомить…

Хьен расхохотался:

— Ну и молодец вы, столько профессий сразу! Не окажется ли профессия свата самой доходной?!

Суан Тхюи не поддержал шутливого тона.

— Может, мне показалось, но у Кук к вам симпатия, — задумчиво сказал он. — Только вот что. Вам-то самому это как? Вы ведь из Ханоя, столичный житель. Конечно, вы человек скромный, простой, но все же?

— Что за ерунда! Здешняя жизнь мне по душе. И потом это любовь, а не принуждение, не перестройка самого себя!

— Вы ее действительно любите?

— Да, люблю…

— И хорошо все обдумали?

— Очень хорошо.

Суан Тхюи крепко пожал ему руку:

— Тогда спасибо! Я сам влюблен в этот край и в этих людей, а Кук — просто воплощение всего лучшего, что есть в них!

— Была одна девушка, которая любила меня. Мне тоже одно время казалось, что я влюблен. Но мы с ней очень разные. Я много думал и решил, что не стоит и дальше все запутывать, во всем должна быть ясность.

— Но любовь…

— Что любовь? Сейчас есть, а потом спадет с глаз пелена, и нет ее! Тогда как? Разве так лучше: прозреть и увидеть, что ты заблуждался сам да еще ввел в заблуждение другого? Заметьте, после окончания войны многие стали эгоистами и далеко не так хорошо относятся друг к другу, как раньше. Кук я очень уважаю, у нас одинаковые взгляды, она мне очень дорога. Я считаю, что этого вполне достаточно, чтобы создать семью. Я много передумал и пришел к такому выводу…

— Ладно, поступайте как знаете, философию нам с вами сейчас разводить ни к чему. Только, думаю, вы заблуждаетесь. Любовь — это прежде всего сердечное влечение. А насчет того, что люди эгоистами стали, вы и вовсе не правы. Естественно, что теперь иные запросы — во время войны мечтали о том, чтобы перестали сыпаться снаряды и бомбы, а сейчас — и это совершенно естественно — каждому хочется жить получше. И так хватало и бед всяких, и нищеты. Другое дело — в хорошую жизнь сразу не прыгнешь! На то, чтоб рис посадить, деревню поднять, города отстроить, — на все это время нужно.

— Так что же, с индивидуализмом, по-вашему, и бороться не надо?

— Надо! Надо, только умеючи. Это очень коварный враг, он многолик, многое может разрушить, подорвать веру друг в друга. Мы с вами увидим еще много его проявлений. Кстати, и сейчас за примером далеко ходить не надо — вспомните Банга!

Глава XX

В деревне очень трудно что-либо скрыть, и — как и предполагали в свое время Хьен и Кук — очень скоро многие уже знали, кто этот мальчик, появившийся здесь вместе с ротой.

История эта обрастала подробностями, то одной, то другой, скоро вся деревня была в курсе событий, и теперь на всех углах судачили только об этом. Ничего иного и ожидать нельзя было: бойцы из К-1 и местные жители секретов друг от друга никогда не таили, да и мальчик — не иголка, что в стоге сена упрячешь. Поначалу об этом угнали всего человека два-три, но потом новость быстро разошлась по деревне. Дозналась про все, конечно, и Кхой.

Чать строго-настрого наказал своим бойцам молчать хотя бы при матушке Эм, о том нее просила односельчан и Кук. По, несмотря на это предупреждение, все же было очень тревожно: матушка Эм могла и сама обо всем догадаться, такое могло случиться в любую минуту, ей мог подсказать это косо брошенный на ребенка взгляд, любая неосторожная фраза, вскользь оброненное слово. Да и Кхой, как ни крепилась, не могла скрыть своей неприязни к мальчишке, а иногда даже и не считала нужным это скрывать.

Матушка Эм и впрямь уже начала кое-что подмечать и о чем-то, хотя пока еще смутно, догадываться. Если бы мальчик остался жить в роте вместе с бойцами и Хьеном, как раньше, в городе, может быть, все бы и обошлось. Но он оказался здесь, в доме, рядом с матушкой Эм, и это было опасно.

Кхой ужаснулась, когда ей стало достоверно известно, что мальчишка, которого она поначалу невзлюбила просто так, сама не зная за что, — сын того самого офицера, из-за которого погиб Нгиа. Придя от того, что узнала, в нескрываемый ужас, Кхой сразу стала бояться другого — как бы невольно, сгоряча не проговориться об этом, ведь каково тогда будет матушке Эм. Но, с другой стороны, такое всегда хранить при себе тоже было достаточно тяжело. Кхой не могла без раздражения смотреть на мальчишку, а когда видела, как нянчится с ним матушка Эм, ее распирало желание вырвать этого дьяволенка из ее рук и прогнать с глаз долой.

Все эти настроения — нечто такое, витавшее в воздухе, — и наталкивали матушку Эм на смутные догадки. Гибель сына болью и обидой отдалась в ее сердце. Она молча снесла все, но мучилась страшно. И теперь она чутьем поняла — с мальчиком этим что-то не так, ребята из К-1 что-то хотят от нее скрыть. Первый раз она ощутила это давно, и потом не раз уже ей на ум приходила догадка, страшнее которой не было ничего. Но она гнала ее от себя. В конце концов она все же решилась расспросить обо всем Хьена или Чатя, добиться от них ответа.

Подумав, она решила, что лучше будет поговорить с Чатем.

В тот вечер Чать как раз провожал жену и ребенка, приезжавших ненадолго навестить его. Они вышли к шоссе, подождали машины — батальон отправлял машины на север за товарами к новогоднему празднику Тэт, и они шли порожними. Посадив своих и простившись, Чать не спеша полем побрел назад. Здесь-то и подкараулила его матушка Эм и сразу, едва завидев его, решительно двинулась навстречу.

— Чать! — строго сказала она. — Ты должен сказать мне всю правду. Говори, я стану только слушать. Шинь — он чей, чей ребенок?

— Родителей потерял, вот и все, что я знаю… — как можно спокойнее ответил Чать.

— Да хватит тебе! Вы с Хьеном решили меня обмануть. Скажи сам, ну можно ли нам что-то друг от друга скрывать?

И в конце концов Чать вынужден был рассказать все, как было.

Теперь все было ясно, ясно как божий день, но что при этом творилось на душе у матушки Эм! Первым же чувством было — вот пригрела змею на груди, и, свернувшись клубочком, каждую ночь змея эта ложилась с ней рядом на ее деревянный топчан и засыпала, ласкаясь. Боль жгла сердце. Матушка Эм не могла не думать о том, кто убил ее сына, он все время являлся ей в ее мыслях в разных обличьях — то в одном, то в другом. Теперь все они собрались в одно — и она видела их в этом мальчишке.

Начинало темнеть. Откуда-то с поля летели неясные звуки. Солнце садилось, догорая на вершинах гор. На другой стороне реки, где-то почти у горизонта и темневшей там горной цепи словно только-только догорел огромный пожар, оставив на небе сверкающие золотистые полосы.

Матушка Эм, проработав весь день — а он сегодня выдался особенно трудным, — тяжело переставляя натруженные ноги, брела по полю. Здесь, в этой его стороне, пленные офицеры только закончили засыпать воронки от бомб. Груды свеженасыпанной черной земли тут и там темнели на поле, охваченные кольцами травянистых зеленых берегов, и чем-то напомнили они сейчас матушке Эм залегших в засаде вражеских солдат.

Неприятно, муторно было у нее на душе. Держа в руках ворох травы, ступила она на тропинку, обсаженную по обеим сторонам кустами тетау, и тропинка эта, ведущая к дому, тоже сейчас словно выглядела иной, мрачной и темной, в общем, не такой, как всегда. Хунг вместе с младшей сестренкой крутились у самого дома. Завидев матушку Эм, маленькая Лан тут же плаксиво спросила:

— А моя бабушка где?

Хунг удивленно воззрился на матушку Эм — она им ничего не ответила, даже не посмотрела на них, словно чужая какая-то стала. Она и вправду сейчас мало походила сама на себя.

В эту минуту из сада выбежал Шинь.

— Бабушка! — крикнул он и со всех ног кинулся к ней, посмотреть, не принесла ли она ему, как всегда, кузнечика или цикаду. Матушка Эм отскочила назад, чтобы не дать ему дотронуться до себя. На мальчика глянуло холодное, чужое лицо.

— Какая я тебе бабушка! — закричала она, искаженная гневом. И, швырнув на землю все, что держала в руках, шаг за шагом неотвратимо начала на него наступать.

Шинь, вконец перепуганный, замер на месте, и когда Эм схватила его за вихор и резким движением откинула ему назад голову, чтобы глянуть в упор в лицо, он заорал благим матом.

Только тогда она отпустила его.

Его плач словно привел ее в чувство. Она стояла молча, руки бессильно упали, казалось, она в этот миг лишилась последних сил. Тяжкий вздох вырвался у нее из груди. Долго еще она стояла так, без движения, потом, повинуясь повседневной привычке, наклонилась к ребенку и после минутной заминки — вот он, этот малыш, ее любовь и ее ненависть, — прижала к груди. «Замолчи, успокойся же», — уговаривала, утешала опа. Потом, как всегда, когда возвращалась с поля домой, взяла его на руки, отнесла к колодцу за домом, умыла чумазую рожицу, тщательно вымыла руки и ноги.