Око за око - Евгений Санин

Он показал глазами на мертвого юношу, лежащего в центре трюма в позе, в которой его застала последняя боль. Еще раз окропил кожу Эвбулида из склянки и уже тоном врача сказал:

— Немного посиди без движения, а потом слегка встряхни головою. И будешь слышать даже шепот на палубе!

— А ты куда?

— Пойду приводить в чувство твоего «убийцу»!

— Как? — опешил Эвбулид. — Ты станешь лечить сколота?!

— Я лекарь! — невозмутимо заметил Аристарх. — И я должен помогать каждому, кто нуждается в моей помощи. Или тебе повторить клятву Гиппократа?

5. Ожидание

Следуя наставлениям Аристарха, Эвбулид осторожно повел головой. Звуки по–прежнему оставались приглушенными.

«Обманул меня этот лекарь! — расстроился он. — Слыханное ли дело — мир без воинов и судей! Без господ и рабов! А я и уши развесил, слушая про сто двадцать пять лет, и что буду различать даже шепот на палубе…»

Эвбулид недовольно качнул головой, и пелена с ушей спала так неожиданно, что он чуть было не вскрикнул. Звуки, один другого громче, сверху, сбоку, со всех сторон — ринулись на него.

— Эй, Пакор, сколько еще можно ждать новую амфору? — отчетливо услышал он голос Аспиона на палубе. Другой голос, от которого сразу стало не по себе, лениво огрызнулся:

— А я тут при чем?

— При том, что ты теперь надсмотрщик над рабами! Сходи, поторопи этого неповоротливого фракийца!

— Сам бы и сходил… — пробурчал Пакор.

— А могу! — пообещал Аспион. — Но прежде пощекочу твой пьяный язык своим кинжалом!

— Эй–эй, Аспион! — торопливо закричал пират. — Я же пошутил!

По палубе прогрохотали тяжелые шаги.

— И зачем я повез свои товары в Сирию? — вздохнул рядом купец Писикрат. — Первый раз попадаю в такое ужасное положение!..

— А я — шестой! — усмехнулся триерарх «Деметры».

— Только ты тогда сможешь понять меня здесь… Убытки! Такие убытки… Поплыл бы я лучше в Италию!

— И попал бы в лапы не к этим, так к другим пиратам! — отрезал триерарх, и Эвбулид мысленно сравнил его с погибшим капитаном «Афродиты».

«Отсиделся, наверняка, в трюме, пока погибал его корабль!» — неприязненно решил он.

В противоположном углу тихо переговаривались рабы и пленные гребцы. Эвбулид прислушался к ним.

— А мне все равно, где сидеть за веслами: на «Деметре» или какой–нибудь понтийской «Беллоне», — равнодушно объяснял бородатый гет. — Везде одинаково!

— Ты прав, — поддержал его худощавый пленник. — Лишь бы скорее подохнуть, чем так жить!

— Не скажите! — на ломаном греческом возразил раб–африканец. — Одно дело плавать в теплом Внутреннем море, и совсем другое, если нас продадут на Эвксинский Понт! Говорят, — понизил он голос, — иногда там бывает так холодно, что волны превращаются в белый камень!..

— Этот камень у нас называют льдом, — подтвердил Лад, терпеливо снося перевязку, которую ему делал Аристарх. — На моей родине каждой зимой им покрыты все реки, и на землю ложится белая пыль, по–нашему: снег. Если бы только меня продали на Эвксинский Понт!.. — мечтательно вздохнул он.

— Да спасут меня боги от этого! — в ужасе воскликнул африканец.

— Перестань зря отвлекать богов! — проворчал триерарх. — Северные рынки переполнены своими рабами. Охота была нашим купцам тащиться туда задаром…

Эти слова обрадовали африканца и разочаровали Лада. Сколот нахмурился и надолго замолчал, снова думая о побеге.

Тем временем по палубе вновь прогрохотали тяжелые шаги, и послышался удивленный голос Аспиона:

— Пакор! Я что велел тебе принести?

— Амфору с вином.

— А ты что принес?

— Как что — голову!

— Чью?

— Раба! Представляешь, он пил вино из нашей амфоры! Я спустился в трюм и застал его прямо за этим занятием!

— Ай, как нехорошо!

— Вот и я так подумал! Он и пикнуть не успел, как его голова распрощалась с телом! — под одобрительные возгласы пиратов похвастал Пакор.

— Брось ее за борт, пусть похмелится морской водою! — посоветовал Аспион и, перекрывая дружный хохот, воскликнул: — Но, Пакор, так ты скоро разоришь нас!

— Я?!

— С тех пор, как ты стал надсмотрщиком за корабельными рабами, ни один из них не прожил больше трех дней! Еще месяц — и нам нечего будет предложить скупщику рабов!

— А что я мог поделать? — огрызнулся Пакор. — Один оказался ленивым, другой — непонятливым, этот, сам видишь, — вором. И как только таких негодных рабов покупают господа?

— Это уже не твоя забота! Учти — если новый раб снова покажется тебе ленивым или вором и проживет меньше недели, то ты заплатишь за него полную стоимость, либо сам будешь таскать амфоры! Эй, часовой! — закричал Аспион. — Давай сюда еще одного! Да смотри, не трогай тех, за кого обещан выкуп! Иначе Посейдон мигом отправит нас на дно! И без того он что–то слишком размахался сегодня трезубцем…

В трюме воцарилось напряженное молчание. Все с тревогой вслушивались в ворчание часового, который бесконечно долго возился с засовом, прежде чем открыть крышку. Наконец, она пронзительно заскрипела, откинулась, и в трюм ворвалось свежее дыхание штормящего моря.

Стало совсем светло.

Часовой, не спеша, спустился вниз.

Низкий, коренастый, почти квадратный, он поморщился от спертого воздуха и подслеповато огляделся вокруг. Немного подумал и указал коротким пальцем на Писикрата:

— Ты!

— Я?! — в ужасе отшатнулся купец, закрываясь руками, как от удара.

— Ты, ты! — ухмыльнулся пират. — За стариков скупщики платят нам столько, что тебя не жалко отдать Пакору. Ступай за мной!

— Но я жду в–выкуп! — запинаясь, пролепетал Писикрат. — Пощади! Т–только ты один можешь понять меня здесь…

— Ладно, жди! — бросил часовой, брезгливым жестом разрешая обмякшему купцу оставаться на своем месте. Обвел оценивающим взглядом остальных пленников и удивленно прищурился, увидев Аристарха.

Оказав помощь Ладу, лекарь снова сидел на полу, скрестив под собой ноги. На его губах играла отсутствующая улыбка.

— Он что — сошел с ума? — нахмурился часовой. — Такого совсем не жалко! Иди за мной! — крикнул он Аристарху.

Ни одна жилка не дрогнула на лице лекаря. Он был бесконечно далек от часового и устремивших на него взгляды пленников. Одни, кому он успел помочь, смотрели на него с сочувствием, другие — обрадованно, что не их отдают в жертву Пакору.

Отрешившись от всего земного, Аристарх усилием воли погрузил себя в дремотное оцепенение, которому так долго учился у молодого египетского жреца Гермеса Трисмегиста.