Ясень и яблоня. Книга 2: Чёрный камень Эрхины - Елизавета Дворецкая

– Сэла! – Кто-то вдруг схватил ее за плечо.

Обернувшись, она увидела Оддбранда. «Старый дракон», как звала его кюна Хёрдис, в кольчуге и в шлеме, тяжело дышал, и ноги его были мокрыми: он тоже сражался на «Белом Змее». На бедре его виднелась торопливо наложенная повязка, а на ней проступило яркое кровавое пятно и разливалось все шире. Опираясь на копье, старик удерживался на ногах из последних сил, и Сэлу поразило то открытие, что железный и несгибаемый, как сам Один, Оддбранд такой же человек, как все, в придачу – старый, раненый и обессиленный.

– Она выпустила, выпустила! – закричала Сэла, едва завидев человека, который ее поймет.

– Ты видела, видела? – тяжело дыша, одновременно с этим выговорил Оддбранд. – Видела это?

– Она выпустила…

– Нет, слава Одину, еще нет! Это еще была не она, это был только морок! Она выпустила только образ того, что там внутри, еще не саму богиню! Но ты видела, что это за образ! Плохо нам всем будет, если она выпустит саму богиню! А она это сможет! Сможет, она это сделает, если ее только тронут! Если ей будет грозить опасность… Великий Ас, она это сделает!

Оддбранд был в непривычной растерянности и говорил необычайно много, тревожно и даже бессвязно, но Сэла отлично его понимала.

– Если ее кто-нибудь тронет, она ее выпустит! Она не станет думать, что будет потом! Она всегда этим отличалась, всю жизнь! Она гордится своей силой, она упивается своими способностями, она делает, потому что может делать, но она никогда не думает, что из этого выйдет, никогда! Даже тогда…

Оддбранд махнул рукой, и Сэла поняла, что он вспомнил давние годы, когда кюна Хёрдис была всего лишь Хёрдис Колдуньей, девчонкой, дочерью рабыни, которую никто во всей усадьбе не любил, кроме большого серого пса, да и не за что было ее любить. Которая, может быть, именно поэтому стала настоящей колдуньей и кюной. Ее судьбой правила руна Науд – руна, создающая силу из нужды, а нужд и потребностей, топлива силы, у Хёрдис всегда было много!

– Иди! – Все еще опираясь на плечо Сэлы, Оддбранд попытался подтолкнуть ее вперед. – Беги! Беги, как лань, девочка, если хочешь спасти Аскефьорд!

– Но что я должна сделать?

– Забрать у нее камень. Ты сможешь, он знает твои руки, он к тебе пойдет. Как хочешь: уговори ее, обмани, отними, укради! Забери у нее.

– Принести тебе?

– А я что буду с ним делать? Я с ним не справлюсь. Но и к Бергвиду и тиммерам он не должен попасть. Бергвид отдаст его Дагейде. А Дагейда – это… Ну, лучше вам и не знать, что это такое! Тогда мы все увидим тут богиню Бат, самую настоящую! И не морок будет якобы откусывать головы людям и ломать корабли, а все это будет происходить на самом деле! Беги!

Оддбранд убрал руку с ее плеча, и Сэла побежала.

Усадьба Пологий Холм была вся в суете, Эрнольв ярл, не вытерев лица после битвы и едва дав перевязать себе раненую кисть, деятельно готовился принять бой в вершине фьорда. Во все стороны спешно рассылались гонцы, над горой поднялся дымовой столб, предупреждая об опасности и призывая браться за оружие. Что делается в Аскегорде, никто не знал, но Эрнольв ярл намеревался, как только у него снова соберется хотя бы три сотни здоровых вооруженных людей, непременно отправиться туда – хоть днем, хоть ночью.

В этой суете Сэла раздобыла себе на конюшне лошадь, но единственная из всех поехала не в глубь побережья, а по берегу фьорда к устью. В суматохе некому было за ней следить, некому было остановить ее.

Уже совсем рассвело. Объехав вершину и очутившись на южном берегу Аскефьорда, Сэла ехала по знакомой широкой тропе к устью. При свете дня сделалось очевидно, что внезапное ночное нападение никому не приснилось, что не стая троллей под покровом ночи набросилась на Аскефьорд, что все это действительно так – Бергвид Черная Шкура явился-таки отомстить фьяллям за все победы Торбранда конунга.

Во внутренней половине фьорда врагов не было, только мертвые тела лежали кое-где на камнях, выброшенные волнами после боя на воде. Никто еще не убирал их, перепуганные бонды и рыбаки или убежали, похватав самое необходимое, в ближайший лес на горе, или ушли под защиту Эрнольва ярла, или затаились в своих хижинах под дерновыми крышами, похожими на холмики.

Два или три раза Сэла останавливалась, слезала с лошади, выволакивала из воды стонущего раненого, бежала к ближайшей хижине, стучала, кричала, чуть ли не силой тащила к берегу какую-нибудь бабку или сама, если дом оказывался брошенным, перевязывала то полотенцем, то старой рубахой, какую удавалось найти. А потом снова скакала вдоль берега на запад. Ни слабости, ни страху сейчас не находилось места в ее душе. Она была наделена от рождения того рода смелостью, которая задает только два вопроса – что надо сделать и как это лучше устроить? Вопрос «Чем это может мне грозить?» ей даже в голову не приходил. А если бы и пришел, то она прогнала бы его как совершенно лишний.

Образ Торварда конунга открыто в ее мыслях сейчас не присутствовал, но жил где-то в глубине и тайно воодушевлял. Аскефьорд был его домом, он должен был защищать его, но его здесь нет, и потому Сэла считала своим прямым долгом сделать все то, что сделал бы он, если бы был здесь. Так же она действовала на Туале, считая его своей волей, а себя – его глазами и руками. И в этом тоже проявлялась ее своеобразная, но преданная и деятельная любовь.

Неподалеку от Аскегорда Сэла спешилась, привязала лошадь к дереву и дальше пошла прямо через лес, не показываясь на открытом пространстве. Она, рожденная и выросшая здесь, знала каждое дерево, каждый камень и каждую пещерку в скалах. По лесу уже бродили квитты, выискивая добычу. Но не им было состязаться с Сэлой дочерью Слагви, с детства игравшей в прятки именно в этих местах. Притаившись, завернувшись в свой коричневый плащ и натянув капюшон пониже на лицо, она без трепета пережидала, когда трое или четверо мужчин проходили совсем близко, и еще старалась расслышать получше, о чем они говорят.

Мать конунга пропала! Ее ищут, не могут найти, Бергвид хёвдинг гневается! И сердце Сэлы билось от возбужденной радости тогда, когда у всякого другого – не только у женщины! – билось бы от страха. Кюну Хёрдис не нашли! Как она сбежала – знает только Один, но у колдуньи, право же, для этого есть много способов!

Мимоходом Сэле вдруг вспомнилась давняя зимняя ночь, когда они бежали из Аскефьорда, предупрежденные Сольвейг Старшей о приближении туалов. Мать, Хильдирид Хохотушка, помнится, сказала тогда, сидя в санях и пересчитывая узлы и детей: «А я думала, что если кто-то и выгонит нас из дома ночью, то это будут квитты!» Не требовались способности к ясновидению, чтобы сделать такое очевидное предсказание. Почти в каждой битве за последние тридцать лет фьялли брали верх над квиттами. Почти тридцать лет воины фьяллей искали и находили на Квиттинге добычу и славу, а овдовевшие женщины квиттов пугали непослушных детей, что «придет Торбранд Тролль и увезет тебя в рабство». В каждом доме, не исключая и Дымной Горы, имелась та или иная квиттингская добыча. И нет ничего удивительного в том, что на Квиттинге выросло поколение мстителей и выдвинуло вожака, чтобы нанести долгожданный ответный удар!

Сэла была далека от того, чтобы жаловаться на судьбу или почитать себя обиженной. Она-то знала, что только в сказках для глупых детей бывают злые колдуны, жаждущие власти или чьих-то страданий, и насквозь хорошие благородные герои. В жизни все примерно одинаковы, и люди, и народы. Все по очереди бывают и хищником, и жертвой – уж кому как повезет. Аскефьорд пострадал от Бергвида, но ведь и старый Торбранд конунг был таким же злодеем для Квиттинга, а ее любимый Торвард конунг – для Зеленых островов и Туаля. В жизни все неоднозначно, каждый хорош и плох с той или иной точки зрения. Иногда осознание жизни требует умственных усилий, для многих слишком больших – отсюда любители детских «лживых саг» про злого колдуна. Легко в своем воображении поделить мир на черное и белое и требовать, чтобы из него раз и навсегда было изгнано все то, что лично тебе не нравится. Но, вот беда, в мире-то нет ничего лишнего. И отнимать право на существование у какой-то из его частей – значит самому стать «губителем света», против которого вначале ополчались…

Сэла обошла Аскегорд, села под камнем на рыжую прошлогоднюю хвою, закрыла глаза и стала прислушиваться. Она не знала, куда пойти, где искать кюну Хёрдис – выследить ту у нее было немногим больше надежды, чем у квиттов.

И вдруг хрустнул сучок: между деревьями мелькнула темная фигура. Сэла вгляделась: через мелкие елочки пробиралась старуха, сгорбленная, похожая на ворону. Этой старухи Сэла не знала, что было весьма удивительно. В Аскефьорде она знала всех. А в такой день, как сегодня, свои бегут подальше, а не чужие приходят сюда!

– Девочка! – Якобы слепая старуха вдруг ее увидела и всплеснула сморщенными лапками от радости. – Ты здесь! Тебя-то мне и нужно! Скажи, ты знаешь, Оддбранд, этот старый дракон, жив или уже отправился к Одину?