Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том I - Гэв Торп

— Когда я задаю вопрос, то жду ответа.

Валдаас и его товарищ быстро выхватили мечи, и, понимая, что ситуация в любой момент может выйти из-под контроля и вспыхнуть от малейшей искры, Каспар заявил:

— Я навещал друга, если тебе угодно знать. Госпожа Вилкова пригласила меня посетить ее, и я принял это великодушное приглашение.

— Я же сказал тебе держаться от нее подальше!

— Я делаю что хочу, герр Кажетан, и не считаю, что обязан советоваться с вами, кого я могу навещать, а кого — нет, — ответил Каспар.

Он увидел, что взгляд Саши уперся в его плечо, и тотчас понял, на что смотрит боец.

Размазанная тушь с ресниц Анастасии.

Глаза Кажетана расширились, а челюсть отвисла.

Каспар понял, что сейчас случится, и выхватил пистолет, прицелившись прямо между глаз Кажетана. Боец застыл, уголок его рта дрогнул в натянутой улыбке.

— Собираешься пристрелить меня, имперец?

— Если придется, — ответил Каспар.

— Если ты это сделаешь, мои люди убьют тебя, — заверил Кажетан.

— Да, вполне вероятно, но ты все равно будешь мертв.

— Это не важно, — пожал плечами Кажетан, и Каспар был потрясен, увидев, что боец действительно так считает.

Оцепенение растянулось на долгие секунды, а потом из-за спины Кажетана послышался невыразительный голос:

— Посол фон Велтен, Саша Кажетан, буду признателен, если вы оба опустите оружие. Мои люди целятся в вас из мушкетов, и, смею заверить, они отличные стрелки.

Взгляд Каспара неохотно оторвался от зрачков воина, и посол увидел Владимира Пашенко и десяток конных чекистов с короткоствольными карабинами, направленными на них.

— Пожалуйста, — настойчиво произнес Пашенко. Десять мушкетов громко и слаженно щелкнули затворами.

Каспар снял палец с курка и медленно убрал пистолет в кобуру, а Кажетан так же неохотно вложил кривую кавалерийскую саблю в ножны.

Предводитель чекистов тронул поводья, заставив свою лошадь вклиниться между конями посла и Кажетана.

— Кажется, вы притягиваете неприятности, герр посол, — заметил Пашенко.

— Ваши люди следили за мной? — спросил Каспар.

— Конечно, — ответил Пашенко так, словно это была самая обычная вещь в мире, и почему-то Каспара это не удивило. — Вы потенциальный подозреваемый в расследовании убийства, почему же мне не установить за вами наблюдение? Похоже, получается, вы должны быть счастливы, что я это сделал. Уверен, сегодняшняя маленькая драма закончилась бы для вас очень плохо, если бы не наше вмешательство.

Кажетан усмехнулся, и внимание Пашенко переключилось на него.

— Не думай, что твоя репутация защитит тебя от меня, Саша. Позволь я тебе убить этого человека, тебе бы пришлось станцевать джигу в петле на площади Героев раньше, чем закончилась бы неделя.

— Хотел бы я посмотреть, как это у тебя получится, — сказал Кажетан.

Он плюнул на землю перед Каспаром, развернул лошадь и поскакал галопом на восток; его люди поспешили следом.

Напряжение медленно покидало Каспара, пока он следил за отступлением Кажетана. Он провел рукой по волосам и выдохнул — только сейчас посол обнаружил, что задержал дыхание.

— На вашем месте, — посоветовал Пашенко, — я бы избегал этого человека. Он влюблен в госпожу Вилкову, а любовь делает мужчину глупцом.

Хотя Каспар и презирал чекиста, он заставил себя быть вежливым:

— Спасибо, герр Пашенко, за то, что пришли на подмогу. Ситуация действительно могла выйти из-под контроля.

— Не торопитесь благодарить меня. Я бы с удовольствием позволил Саше убить вас, но он герой нашего народа, и было бы очень прискорбно, если бы мне пришлось его повесить. Меня бы все осудили.

Пашенко отвел лошадь и сказал напоследок:

— И помните: ваше привилегированное положение, герр посол, ничего не значит, ибо я буду помнить, на кого вы направили этот пистолет.

Глава 5

Первый снег выпал в сумерках Миттхербста в день, посвященный Ульрику, богу битвы и зимы. Жрецы Ульрика бурно радовались пушистым хлопьям, медленно спускающимся со свинцового неба, провозглашая, что милость волчьего бога с ними. Остальные были менее уверены в этом, зная, что снег и снижающаяся температура наверняка принесут массу страданий тысячам беженцев, наполнившим город и живущим в продуваемых всеми сквозняками холщовых палатках за стенами города в неимоверно разросшемся лагере.

Каждый день поток беженцев с севера нарастал, пока царица не вынуждена была отдать приказ запереть городские ворота. Кислев просто не мог вместить еще больше людей. С практичностью, свойственной кислевским крестьянам, многие просто решили отправиться дальше на юг, к Империи, стремясь увеличить расстояние между собой и угрозой уничтожения. Остальные, выстроив убогие стены из своего скудного имущества, остановились под стенами города, возле бойцов Империи и солдат Кислева.

Число людей росло, и имя чудовища, изгнавшего их из родных домов, звучало все чаще и чаще. Все началось с робкого шепота освещенных кострами бесед и выросло до ужасающих размеров — имя твари само по себе обрело силу. Рассказывали о станицах, выжженных дотла, о зарубленных женщинах и детях. Монстру приписывались все самые жестокие зверства, и с каждым днем все больше и больше историй о варварах переползало от костра к костру.

Говорили, что вражеские воины вспороли животы каждой живой душе в станице Рамаежек, а потом насадили людей на заостренные бревна частокола. Долго еще стервятники расклевывали их тела, и эта жуткая сцена стала памятником триумфу чудовища.

Кто первым назвал имя твари — загадка. Возможно, оно было вовсе и не именем, а плохо расслышанным боевым кличем или проклятым талисманом, перешедшим к выжившим для того, чтобы они могли донести ужас этого звука до южных земель.

Однако оно было произнесено, имя Альфрика Цинвульфа, верховного атамана северных племен и любимого лейтенанта самого Архаона — он шел на Кислев. Войны в Кургане не новы, и старейшие мужчины и женщины степей знали многих кровожадных главарей варваров — те приходили и уходили. Они знали, что северные племена то и дело совершают набеги на их земли, но даже они понимали, что на этот раз все по-другому.

На этот раз племена идут не грабить — они идут уничтожать.

Каспар, стоя на зубчатом бастионе городских стен, смотрел, как падает с потемневшего неба снег, испытывая опасение и облегчение разом. Снега замедлят продвижение армии и, по всей вероятности, заставят ее отступить на зимние квартиры — или солдаты будут голодать и замерзать до смерти.

Хотя снегопад был негуст, Каспар знал, что до диких морозов кислевской зимы осталось не больше пары недель — в лучшем случае. Она стиснет нацию в своих ледяных объятиях, похоронит землю под бесконечным снежным саваном. Кислевиты называли это время распутицей, что означало бездорожье; путешествия становились практически невозможными, поскольку все тропы и дороги скрывались под глубокими белыми сугробами.

Он отвел взгляд от стен и витых колонн дыма, колеблемых жестоким ветром, дующим с севера. Сотни маленьких костерков собирали вокруг себя людей, которые в поисках тепла теснились у огня. Самые уязвимые уже умерли — старики и новорожденные не могли выжить без еды на свирепом холоде. Стоящие поблизости солдаты, лишенные припасов и новостей из дому, питались немногим лучше, так что об их боевом духе и говорить не стоило.

Каспар знал, что моральное состояние солдата и его готовность к действиям поддерживают очень простые вещи. Пламенная речь командира, конечно, могла бы разжечь огонь в его сердце, но горячую еду и каплю алкоголя он оценил бы гораздо больше. Пока что бойцы Империи не имели ни того, ни другого, хотя Каспар собирался исправить положение.

Он наблюдал, как колонна из пятнадцати длинных речных судов величаво скользит по Урской, бесшумно разрезая темную воду, направляясь к опускающейся решетке западного шлюза. Матросы переднего корабля спустили паруса, и тени высоких стен проглотили судно. Каспар увидел написанное на корпусе над самой ватерлинией название и продолжил следить за кораблем, прошедшим ворота шлюза и поплывшим дальше вверх по реке, к докам.

Павел Коровиц и Курт Бремен взобрались по лестнице на укрепления и присоединились к послу.

— Это они? — спросил Бремен. Каспар кивнул:

— Да, первое судно — «Дева Шиирлагена», это они. Твои люди готовы?

— Мы готовы, — подтвердил Бремен.

— Тогда идем, — сказал Каспар.

Они последовали за судами, движущимися в главный порт города. Каспар не был моряком, он с юности ненавидел любые виды морских путешествий, но даже он мог сказать, что корабли опасно перегружены — медленные воды реки едва не переливались через планшир. Несколько раз они теряли караван из виду, поскольку приходилось пользоваться окольными путями, чтобы избежать улиц, забитых народом, но корабли каждый раз легко находились — река не изобиловала судами, большинство капитанов уже отвели свои шхуны на юг, присоединяясь к Талабеку, стремясь к Альтдорфу и Нулну.