Панцирь - Андрей Гардеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Моды скрипели.
Я спросил:
– Прошлые хозяева не наказывали тебя за подобные речи?
– Прошлый, Соррен любил такое, – ответила, покачав головой. – Нравиться рваться беседы, спор под вино, после ночь, постель. Старик был хороший голова: нажива, змей, доброта – свой, ярость – чужой.
– И ты была “свой”?
– Все так.
– Ваши отбиться не смогли?
– Не смогли. Засада. Но одного из этих грязных, – кивнула на труп. – Закончили. Но их было больше. Разделились. Не все хотели дхала. Риск. Пустой. Спор. Шли у кого личное.
– А если по порядку?
– Меня взяли. Идти. Барабанщик. Торговля. Продать товар. Меня не купил. Купил вещи. Продал знание о пустом дхале. У них деньги. Разделили деньги. Разделились. Отряд. Тебе хорошо.
– Пустой дхал?
– Малый ранг, слабое имущество, разбит и слаб. Он такое имел.
– А говорил, что не грубит.
– Он всего лишь слабенький человек, Танцор, не суди его строго, – заступилась за Курта Желчь.
– Они, – вновь кивнула на ближайший труп. – Грязные, болтать о счете с дхалами. Брат, отец старшего закончились при одной такой встрече. Сказали – идем бить. Глупые. Дхалов не видеть.
– А ты “видеть”?
– Видеть.
– Где?
– Рынки. Бордели. Промысловики. Ходить. Оптимизма не вызывать. Хмуриться.
– Что ты имеешь в виду?
Пожала плечами:
– Слабость, грусть и злоба, припечатанная к рубцам, – она хлопнула по плечу, подразумевая иерархические ранги. – Ходят. Дикость и опасность. Неприятные. Ты хищник, герой или лиходей?
– Что?
– Каков ты?
– Тебе зачем?
Изумление искривило верхнюю часть ее лица:
– Адаптироваться.
– Для рабыни у тебя странный характер.
– Недавно раб. Били мало. Товар портить – не уважать отца, – пожала плечами. – Просто везло.
– Я займусь этими, – указал на ближайшее тело.
– Мне делать что?
– Заряжать огнестрелы умеешь?
– А батар умеет спариваться?
– Что?
– Что? – ее глаза широко раскрылись. – Батар умеет. И я умею.
– Перезаряди мушкет тощего, а мой там, – указал. – Тоже заряди. И пистолет того, плечистого, с раздробленной башкой.
Кивнула.
Желчь прошипела из наруча:
– Питомцы – излишество. Справедливость не одобряет.
Ответил ей:
– Это ты на ходу выдумываешь.
Рабыня сказала:
– Животные – хорошо.
– Как тебя звать?
– Яла.
– Я Танцор.
С самым серьёзным видом кивнула.
– Танцевать – хорошо. А обращать?
Нахмурился.
Наверное, имела в виду, как ко мне обращаться.
– Танцор.
И вновь кивок.
Предстоял обыск мертвых и пересчёт имущества.
Яла постелила один из маскхалатов возле саней, чтобы обеспечить в дальнейшем своей заднице комфорт. Принесла все оружие и заряды туда; с мальца стянула одежду – принарядилась.
На вид жалкий ребёнок, хотя ребёнком не являлась.
Все что нужно я рассмотрел сразу: болезненно тощая и миниатюрная, острые груди с большими ореолами сосков, узкие бёдра и узкие плечи.
Неприятные сочетания.
Жаль, конечно.
Расстроившись, покачал головой. Желчь заметила.
– Идиот, – хрипло рассмеялась. – За скотоложство Справедливость тебя бы с дерьмом сожрала.
– Она не зверь, Желчь, не утрируй.
Яла села на подготовленное место, баюкая тяжелый мушкет. Использовала шомпол. Заряжала, напевая себе под нос.
– По-крайней мере, думаю, – сказал без особой уверенности.
Желчь лишь сильнее засмеялась.
Не очень осмотрительное решение было подставлять спину, отдавать оружие, но ничего от нее не ждал.
Зачем пытаться убить, если я сам хотел даровать свободу?
Это ее выбор. Не мой.
Однако исключать вероятность иррациональных движений совсем – глупо. Поэтому все-таки оставался настороже.