Слепая физиология. Удивительная книга про зрение и слух - Сьюзан Р. Барри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как и Лиам, Зохра решала проблемы поочередно. Она заказала специальный снабженный дисплеем стетоскоп, который усиливал звуки, исходящие от сердца и легких. Во время обхода пациентов она носила с собой особое, очень легкое цифровое устройство для измерения давления, которое помещалось у нее в кармане. Но прежде всего она работала над своим суахили.
Зохра невероятно гордится тем, что выучила суахили. В школе она получила высший балл по французскому языку, но то был школьный французский, а не повседневный язык, который нужно использовать в работе. Выучив суахили, она не просто обрела практический навык. «Есть глубочайшее счастье в том, чтобы иметь возможность поговорить с пациентами, наладить с ними контакт, выучить их язык и установить с ними связь», – писала мне Зохра. С кохлеарным имплантатом Зохра научила себя слышать, перестроила весь свой перцептивный мир и в итоге смогла войти в мир и жизни своих пациентов. Когда она уже отучилась два года в медицинском институте, декан признался, что если бы он с самого начала знал, что Зохра глуха, он бы ее не принял. Если верить главному врачу ее больницы, Зохра стала первым глухим доктором в Танзании.
Заключение. Мастера спорта по восприятию
Если мы надеемся что-либо выполнить с легкостью, мы должны сперва научиться выполнять это с усердием.
Сэмюэл Джонсон, цит. по Д. Босуэлл, «Жизнь Сэмюэля Джонсона»[231].
Сто сорок тысяч транзисторов в моем черепе даруют мне звук, но они не могут заставить меня слушать.
Майкл Хорост, «Восстановленный» (Rebuilt: How Becoming Part Computer Made Me More Human (New York: Houghton Mifflin, 2005), 183).
Впервые в жизни я начала видеть мир трехмерным благодаря курсу зрительной терапии, на котором я научилась координировать работу обоих своих глаз[232]. В этом новом трехмерном мире даже повседневные вещи выглядели невероятно прекрасными. Я видела пустое пространство между листьями деревьев и между падающими снежинками. Если я смотрела в зеркало, я с удивлением обнаруживала свое отражение не на его поверхности, а за ней, в отраженном зеркалом пространстве. Я не просто видела по-новому: я видела мир таким, каким я никогда не могла себе его представить. У меня не было зрительного опыта, который бы подготовил меня к этим ощущениям – к восприятию пространства между предметами.
За пределами узкого круга семьи и друзей доктор Оливер Сакс был первым человеком, которому я рассказала свою историю[233]. Поскольку именно он описал историю Верджила, слепого человека, который обрел зрение во взрослом возрасте, а затем отринул его, доктор Сакс особенно заинтересовался моей реакцией на получение стереоскопического зрения. Испытывали ли я когда-нибудь смятение или тревогу из-за своих новых зрительных возможностей? «Иногда», – ответила я ему. После того, как я начала видеть мир трехмерным, я начала бояться высоты, что особенно остро ощутила, когда шла в горах вдоль обрыва. Но в основном мое новое зрение дарило мне радость и совершенно детский восторг.
Трехмерное зрение больше радовало меня, чем тревожило, поскольку оно заострило и улучшило мое восприятие мира. Я видела объем и пространство там, где раньше я должна была только догадываться о его наличии. Мир словно расширился, но предметы в нем остались узнаваемыми и были организованы в пространстве примерно так же, как и раньше. Мне не пришлось перестраивать весь своей перцептивный мир: все для меня было понятным.
Но для Лиама и Зохры все сложилось совсем иначе. Чтобы научиться видеть и слышать, они должны были коренным образом изменить свое восприятие мира и напряженно искать смысл в получаемой информации. Там, где мы видим самые обычные предметы, Лиам видел только линии и цветные пятна. Для Зохры все звуки – голоса, шум мотора, шелест дождя – поначалу сливались в невнятную кашу.
Великий психолог Уильям Джеймс однажды предположил, что младенец при рождении попадает в мир «цветущей, гудящей неразберихи»[234]. Описание Джеймса прекрасно отражает хаотичный, пугающий мир, в котором обнаружили себя Лиам и Зохра, но почти наверняка не имеет ничего общего с реальным опытом новорожденного. Младенцу в первую очередь нужны органы чувств и взаимодействие с теми, кто о нем заботится. В течение нескольких дней после рождения дети уже могут узнавать лицо и голос матери, а в течение полугода становятся особенно чувствительны к звукам родного языка и к тем лицам, которые они чаще всего видят[235]. Маленьким детям не нужно опираться на свои органы чувств, чтобы переходить через оживленный перекресток, читать печатный текст или понимать голос другого человека по телефону. Их восприятие соответствует их нуждам и предоставляет им информацию о самых важных для них объектах и звуках окружающей среды.
Но Лиам и Зохра осваивали сенсорные навыки совсем по-другому. До операций они уже многое знали о мире, но после операций их просто завалило множеством бессмысленных ощущений. Чтобы справиться с этим, им пришлось разобраться в том, как эти новые ощущения соотносятся с уже знакомыми им категориями живых и неживых объектов: если мы можем отнести объект к той или иной категории, узнать его становится проще.
Иногда, когда я иду на работу знакомой дорогой, по которой я хожу уже почти двадцать лет, я напоминаю себе, что с каждым взглядом вижу перед собой что-то новое. Пусть я выхожу из дома каждый день в одно и то же время, но положение солнца на небе все время немного разное. Деревья, мимо которых я прохожу, конечно же, не двигаются с места, но листья на них растут, меняют цвет и опадают. Рядом со мной идут люди, которых я никогда раньше не видела, но я без труда понимаю, что все это люди, и даже могу определить их пол, примерный возраст и зачастую настроение. Возможно, в наш район прилетела новая птица, но я сразу же опознаю
