Всё к лучшему - Ступников Юрьевич

Глаз горел, окрашиваясь, как цветная революция. Но это было еще далеко не все. Повыступав недолго, демонстранты стали расходиться. Спецподразделения милиции перекрыли проспект. А часть заскучавшей было молодежи рванула в сторону по улице, до ближайшего сквера. Сколько можно идти в никуда? На травке, распалившись, какие-то парни вытащили портрет президента и сожгли его, беззащитного. Это было, конечно, слишком – президент-то не американский, но мы снимали все подряд, как есть, вживую. Поскольку милиции с дубинками на пути не оказалось, натешившись, демонстранты быстро успокоились и стали расходиться. Мы тоже пошли, делясь впечатлениями, обратно к Дому правительства, за которым, как договорились с водителем, должна стоять наша машина.

А потом было красиво. Я не шучу. Здесь явно работали профессионалы, что у меня всегда вызывает уважение. Прямо на улице, у главного почтамта страны, земля вдруг пошла из-под ног засеменивших, чтоб не упасть. Но я и не упал бы. Двое мужчин, слетевшись одновременно с двух сторон, слегка приподняв за локти, почти внесли меня с улицы во двор, где уже стоял растерявшийся оператор. Они встали между нами, не дотрагиваясь, но и не подпуская к нему, пока двое других вытаскивали из нашей видеокамеры отснятую недавно, а затем из-под его свитера, и другие отработанные сегодня кассеты. Глаз бы мой этого не видел. Бросаться, толкаясь, я не стал. Если бы ударили или даже прищемили, тогда стычка, пусть и неравная, была бы наверняка. А так… Чего истерики устраивать? У нас своя работа, у тех ребят – своя. Они такие же добросовестные, как и мы.

Какие-то прохожие женщины, заметив, как нас буквально занесли с улицы, заскочили во двор и громко возмущались:

– Что вы делаете? Это же журналисты?

Мужики, не обращая на них внимания и забрав кассеты, так же быстро и тихо, почти деликатно, растворились в воздухе. Отписываться.

А мне тоже надо было скорее ехать в офис, срочно доставать отснятую коллегами и независимыми операторами картинку и, приложив нож к уже плывущему синяку, оттеняющему, между прочим, голубизну глаз, быстро делать сюжет. Тем более – делать.

Давно уже это было. Многое изменилось, изменяя. Но то ничто, натравившее на меня своих сявок, вряд ли осталось в обойме. Таких долго не держат. Недалекие опасны для окружающих. Умный опасен для самого себя. По глупости.

Когда впотьмах ни охнуть, ни вздохнуть

И не нащупать верную дорогу,

Подвешенный, воистину, от Бога

Фонарь под глазом осветит твой путь.

Нет опыта и ярче, и мудрей,

Чем отсвет персональных фонарей.

ВЕЗУНЧИК

Жизнь бывает только личной. Остальное – биография.

Дети, все пятеро, болтались по квартире, и я не знал, куда деваться. Мы все не знали. Ситуация ловушки, необъяснимой и липкой, как взгляд проходимца, возникла практически сразу после приезда. На пустом месте. Но, как я потом убедился не раз, это и есть одно из отличий Израиля от остального мира. Тебя душат, а ты не поймешь, почему. В других странах, где приходилось жить и работать, в США и Англии, такого не было вообще. В Беларуси, при становлении ее первого президента, хотя бы было понятно – за что. А здесь…

Самым младшим моим тогда было три и пять лет. За ними еще приходилось постоянно смотреть. Старшие мотались по городу и радовались разноцветью, теплу, пальмам и морю. А мне вовсю уже надо было строить бюро НТВ на Ближнем Востоке и работать фактически с первого дня на новом месте. Все-таки действительно интересная страна.

– Везунчик, – кто-то передал мне мнение новых коллег.

Но я не придал ему значения. Это о ком-то другом, но явно не обо мне. Когда не о тебе – разве среагируешь? Также не обратил внимания и на первый вопрос интервью, которое я давал впервые в Израиле на телевидении. Пропустил его суть мимо ушей. Просто не понял, о чем это.

А вопрос был: «Вы, должно быть, благодарны президенту Беларуси за ту рекламу, которую он вам сделал?».

После всего, что там было, это звучало как плевок. Хотя и с восхищением.

Проскочила всего неделя после того, как мы прилетели в Израиль, нагруженные детьми и рюкзаками. Багажа не было. Его просто невозможно было взять. Накануне, за несколько месяцев, на другой земле, для меня тоже святой, по телевидению вдруг объявили, что мне, как шефу бюро НТВ в Беларуси и Польше, надо покинуть страну в течение двух суток по причине чуть ли не подрывной деятельности против власти и дружбы славянских народов.

Надо же им было что-то объявить. Официальные заявления для того и существуют, когда нечего сказать.

И были проводы на минском вокзале, где сотни людей, знакомых и незнакомых, пришли на перрон, но я, закрученный близкими, их не видел. Агентство «Рейтер» тогда передало, что проводить меня, по устному телеграфу, собрались до двух тысяч белорусов. Не знаю. Я видел только заплаканную жену и детей, оставляемых дома.

И был поезд, и короткий сон, и Москва, и новые встречи, и совершенно неожиданный резкий поворот. Еще один.

– Не волнуйся за домашних, не дергайся, – сказал при встрече Владимир Гусинский, создавший на то время лучшую телекомпанию бывшего Советского Союза. – Через пару недель перевезешь семью в Москву, мы поможем, отдохнешь немного и будешь работать здесь.

– Не хочу, – неожиданно даже для себя сказал я. – Надоела вся эта политическая возня. Что «там», что в России. Византия. Хотя я в Израиле не задержался, эмигрировав из Англии, но у нас до сих пор нет бюро в таком интересном регионе. Туда бы я поехал…

– А что? – Гусинский был из тех немногих людей, которые умеют моментально схватывать мысль, не отрицая. И развивать ее в новый проект. Он из «строителей» в этом мире. Режиссер – и по образованию, и по полету.

– Езжай… Тоже хорошо. Оформи командировку, посмотри там варианты для обустройства семьи и создавай бюро. Флаг тебе в руки…

Через несколько дней, определившись с поездкой в Израиль, я сначала нелегально рванул обратно в Беларусь. Никому не говорил, даже дома не знали, потому как боялся. Депортированного и вернувшегося могли уже не просто арестовать за нарушение закона, но и судить. О том и предупредили.

Но мало ли чего в жизни боишься… Так что, не жить?

Приехал поездом ночью и, не смотря по сторонам, проскочил по рельсам, окольно, на привокзальную площадь. Схватил первого же таксиста. Нырнул в салон:

– Гони…

– Так вы… Это же… – глянув по дороге на меня, узнал он. – Как же?

Таксист не просто довез меня до дома. Он поднялся по лестнице до самой квартиры. Чтоб ничего не случилось. Пока мне не открыли дверь. А там…

Так устраиваются настоящие домашние праздники.

Уже наутро на машине товарища, поскольку в Минске меня тогда все хорошо знали по многолетнему эфиру, я буквально пробрался в офис еврейского «Сохнута». Организации, которая занимается по всему миру приемом и отправкой людей в Израиль. И еще, как пишут в книгах, помогающая евреям и их близким, попавшим в экстремальную ситуацию, переправиться на историческую Родину.

Надо было видеть глаза сотрудников белорусского «Сохнута», когда я появился на пороге их небольшого офиса.Словно привидение увидели.

Что я хотел? Ничего особенного, как мне казалось. Срочно отправить семью из Минска в Израиль. Во-первых, официально, репатриантами. Во-вторых, какой-то багаж. Не отдельный, большой. А в тот же самолет, где репатриантам разрешалось брать с собой относительно внушительные килограммы бесплатно. Хотя бы детское. И еще – билет. На пятерых (без старшей дочки и меня) это была приличная сумма.

Обычно такое оформление занимает несколько месяцев. Но у меня была как раз та самая исключительная ситуация. Семью надо было вывозить. Это же очевидно. К тому же мой израильский паспорт, в отличие от «местных», давал еще и право на ускоренный процесс. Семья-то ехала к мужу и отцу.

Но в реальной жизни все происходит не так, как в книжках или пропагандистских статьях. Вопреки. Особенно, если твоя жизнь не вписывается в их шаблоны и солдатские уставы, называемые инструкциями.

В «Сохнуте», выслушав меня, неожиданно, но откровенно затосковали. Пятеро новых репатриантов их не обрадовали. Оно им надо?

– Быстро отправить не сможем. Придется идти обычным путем… Месяцами. Кому мы там, в Иерусалиме, объясним что-то о департации израильтянина, о его семье с белорусским гражданством? Там же ленивые чиновницы в основном. Из местных. Они ничего вне положенных циркуляров не понимают. И не знают ничего. Таких и берут.

Мне было трудно поверить. Правда, из Англии я репатриировался полностью за свой счет, и это было очень быстро. Зашел, заполнил анкету, указал примерную дату выезда, заплатил за билет, дал деньги за первоначальное местожительство на три месяца – и вперед…

Но то Англия.

Сотрудники офиса смотрели на меня тоскливыми глазами обреченных на реальность людей.