Искушение фараона - Паулина Гейдж

Девочка машинально выполнила указание матери. Она сидела, не сводя глаз с отца, и Хаэмуас чувствовал, что она охвачена каким-то напряженным ожиданием. Потом она потупила взгляд.

Гори заговорил о своих планах по поводу будущей гробницы. Подобно всем жителям Египта, он рано стал задумываться о месте собственного погребения. Нубнофрет через некоторое время переменила тему разговора и стала обсуждать предстоящий ремонт кухонных помещений. Хаэмуас легко поддерживал разговор, и обед закончился под непринужденную беседу. Со словами извинения Нубнофрет поднялась и вышла из зала. Гори отправился на поиски Антефа. Шеритра, не много говорившая во время обеда, чуть пошевелилась, сидя на подушках, но не поднялась с места. Слуги убрали столики, и Хаэмуас, заметив, что дочь погружена в задумчивость, подал знак арфисту продолжать игру.

– Как прошел день? – спросил отец.

– Прекрасно, папа, – ответила она. – Хотя ничего особенного я не сделала. Бакмут я послала в город выполнить кое-какие поручения, а сама днем уснула в саду, потом пошла искупаться. А кого ты сегодня лечил?

Хаэмуас так надеялся, что она не задаст этого вопроса. Сначала он решил спешно выдумать какую-нибудь небылицу, но потом передумал.

– Полагаю, ты и сама можешь догадаться, – ответил он тихо.

Она поправила платье, переменила положение ног, потом принялась играть золотыми серьгами, быстро прокручивая их в ушах и склонив голову набок.

– Неужели? – произнесла она наконец. – Как это удивительно! Женщина, которую ты с таким тщанием разыскивал, сама пришла к тебе, словно нежданный подарок судьбы.

От этих слов Хаэмуасу сделалось не по себе, его охватило чувство вины.

– Все на самом деле получилось весьма странно, – произнес он со смущением.

– И что же, тебя ожидало разочарование? – Она не смогла скрыть прозвучавшей в голосе надежды.

– Совсем наоборот, – мрачно отозвался Хаэмуас. – Она красивая, изящная и хорошо образованная.

– И ты пригласил ее на обед. – Шеритра оставила серьги в покое. – Ты думаешь, это правильно? – Когда он ничего не сказал в ответ, она просто взорвалась: – О, папа, зачем только ты это сделал?! Зачем, зачем?!

Притворяться, будто он не понимает, о чем она говорит, было бесполезно, да и оскорбительно для нее. Хаэмуас отлично это осознавал. Родное, такое любимое личико разгорелось, в глазах светилась тревога.

– Полагаю, тебе нечего бояться, – медленно произнес он, стараясь, чтобы голос звучал как можно мягче и добрее. – Не стану отрицать, Шеритра, что меня влечет к этой женщине какая-то неодолимая сила, но между разгоревшимся желанием и его воплощением в жизнь стоит множество сознательных решений, множество разных шагов. Я уже совершил один верный поступок, угодный богам и достойный мудрости Маат. Нет сомнений в том, что и в следующий раз я сделаю правильный выбор. – Хаэмуас не сразу понял, что в обоих его утверждениях прозвучала ложь.

– Она замужем? – спросила Шеритра уже более спокойно, хотя лицо ее по-прежнему горело.

– Она вдова. – Хаэмуас отвел глаза. – Ты ведь знаешь, милая, я мог бы предложить ей брачный договор и поселить ее вместе с сыном в отдельных покоях в своем доме, но она не из тех женщин, кто по доброй воле удовольствуется положением Второй жены. И что бы ни случилось, благополучие твоей матери – моя главная забота.

– Значит, твои чувства к этой женщине настолько серьезны?

Хаэмуаса охватило внезапное раздражение.

– Я видел ее всего четыре раза и лишь однажды говорил с ней. Откуда я могу знать?

Она смотрела в сторону, беспокойно перебирая пальцами.

– Я рассердила тебя, отец. Прости меня.

Он молчал. Наконец она неловко поднялась, откинула волосы со лба и пошла прочь, стараясь двигаться со всем возможным достоинством. В комнате, залитой светом ламп, по-прежнему звучала арфа.

Хаэмуас предупредил Нубнофрет за три дня до званого обеда и стоял теперь у своего причала вместе с Ибом и Амеком, поджидая прибытия гостей. До их приезда еще оставалось время. Он думал о том, как они будут спешить и суетиться, смущенно подниматься по ступеням, внезапно охваченные благоговейным ужасом. Вскоре на реке показалась их небольшая лодка, прозвучали оклики стражников у причала, ялик пристал к берегу, гости вышли и поднялись по ступеням ему навстречу, не проявляя при этом ни малейших признаков беспокойства и смущения. На Сисенете была простая белая юбка и кожаные сандалии, его грудь, однако, украшало несколько золотых подвесок в форме анков, а также сидящих фигурок обезьян, массивные золотые браслеты висели и на руках. Его лицо было тщательно загримировано, а на указательных пальцах обеих рук красовались перстни в виде жука-скарабея из золота и малахита. Наряд Хармина был похож на одеяние дяди. Блестящие черные волосы юноши удерживала золотая диадема, с которой на лоб спускался единственный золотой анк, придающий особую глубину его серым, подведенным сурьмой глазам.

Но взгляд Хаэмуаса был прикован к Табубе. Она тоже была в белом. Ему казалось, что для такого случая она, возможно, выберет что-нибудь более современное, более модное – драпировку, изысканную кайму и яркие украшения, – и он испытал необъяснимое облегчение, когда увидел ее прямое платье из белого полотна, плотно облегающее стройное тело от лодыжек до самой груди. Как и у Хармина, ее лоб украшала широкая диадема, правда, изготовленная из серебра, на которой висел, как и у сына, простой формы анк. Единственной данью торжественности случая были спускавшееся на грудь колье из серебра, украшенное яшмой, да неплотно прилегающий к телу плетеный серебряный пояс с красными кистями, свисающими до самых скрытых платьем колен. Хаэмуас обрадовался, увидев у нее на ногах белые сандалии. Она поймала его взгляд и рассмеялась. На фоне смуглой кожи и рта, красного от хны, особенно выделялись ее великолепные зубы, слегка напоминавшие кошачьи.

– Да, царевич, я получила урок, – с улыбкой произнесла она. – Хотя уверена, что, окончательно излечившись, я снова забуду свой печальный опыт. Не могу заставить себя носить стесняющую одежду. – Хаэмуас представил, как она выскальзывает из этого тесного платья с разрезами по бокам, как наклоняется, чтобы поднять подол, как обнажаются ее груди, как она, совершенно голая, поворачивается к нему и стоит, чуть согнув ногу в колене, как стояла тогда, разговаривая с Амеком на пыльном речном берегу.

– Я вижу, ты уже сняла повязку, – заметил он. – Нога больше не болит?

Она покачала головой и пошла по вымощенной камнем дорожке, ведущей вокруг дома в сторону сада.

– Это место пока очень чувствительно, но это все, – ответила она. – Ты очень помог мне, царевич. – Она подала знак сопровождавшему слуге, тот выступил вперед и передал Хаэмуасу какой-то сосуд. – Это «Отличное вино с западной реки» урожая первого года, – произнесла Табуба. – В благодарность за работу и потраченное время.