Донское казачество в войнах начала XX века - Наталья Рыжкова

Один казак, окруженный врагами, стоя на месте, сначала пикой очистил себе место, а потом сам бросился на них. Другой, уронив пику и выпустив шашку, отнял саблю у японского офицера и его же изрубил ею. Их майор генерального штаба Тонака столкнулся с нашим стрелком, который, отразив его удар, одним взмахом отрубил голову майору.

Некоторые японские офицеры, убегая, снимали сапоги для быстроты. Казаки со смехом показывали эту обувь.

Истребляя все на своем пути, казачья лава встретила шесть японских пулеметов и сумела из-под их адского огня уйти без больших потерь.

Главнокомандующий армией телеграфировал после этого дела войсковому наказному атаману.

«С особою радостью сообщаю атаману Сибирских казаков о доблестном поведении названных сотен, лихо атаковавших в конном строю противника, один эскадрон которого почти весь переколот и изрублен, взято девятнадцать лошадей. За это молодецкое дело, по Высочайше предоставленной мне власти, я наградил знаками отличия военного ордена 4 степени вахмистра Ивана Великанова, урядников Михаила Самсонова, Владимира Кузьмина, приказного Ивана Замотаева и казака Марка Сазонова».

Интересен также следующий эпизод из сражения под Вафангоу.

У нас в России, в Петербурге, командовал ротой японский капитан Танака, очень развитой, милый человек. Во время войны он уже был майором и командовал эскадроном; под Вафангоу он повел атаку на наших сибиряков и, несясь на коне, кричал на чистом русском языке: «Русские, уберите ваши оглобли!» (т.е. пики), затем «Русские оборванцы!..» (и выругался по-русски), но в это время подлетел к нему казак, крикнул: «Держись, ваше благородие!» и смахнул ему шашкой голову. Так и погиб наш зазнавшийся петербургский гость.

ОТНОШЕНИЯ КАЗАКОВ К РАНЕНОМУ ВРАГУ

В одном из кавалерийских набегов генерала Самсонова к Сеньючену в конце июня месяца драгуны, и если не ошибаюсь, все тот же молодчина унтер-офицер Волков, погнали японский разъезд 4-го кавалерийского полка. Драгунам удалось подстрелить лошадь, и японец со всего маха шмякнулся о землю головой и разбился. Лежит. Драгуны подскочили к нему, подняли. Живой. Забрали и повезли на казачью заставу… Драгун дорогой очнулся. Собралась толпа, усадили японца в центр, стали беседовать.

— Надо бы его, паря, однако, до генерала доставить, — деловито сказал бородач, старший поста, урядник, лет не менее сорока.

— Погодите маленько, Иван Тимофеевич, человек шибко разбился, еле ноги волочит, куда его везть, дайте мало-мало оправиться. Пусть вздохнет свободно грудью.

— Ну, ладно. Угостить его надо. Поди-ка болезный не емши сколько дней.

«Неприятель» сидел в кругу казаков и озирался, охая и хватаясь за голову. А казаки, позабывши о том, что это неприятель, смотрели на него сочувственно и с сожалением.

— Что, брат, попался… Это ничего. Ты не бойся. Мы тебя не обидим, — говорил один из казаков с рыжей короткой бородкой.

— Штаны красные, зеленый лампас, — говорил другой, — куртка аккуратная, ничего, чисто «ходит» ихняя армия.

Японца потрогали, один молодой казак даже ущипнул его.

— А ничего, крепкий народ, — сказал он, — мелкий, а крепкий, воевать может. Ей-Богу — он молодец. Ты, паря, кушать хочешь? Не бойся, что, мол, — казаки. Мы — тоже люди. Войну понимаем. В плен попался, — нам тебя жаль. Мы это понимаем. Худо есть. Ты, может, по-китайски можешь? Пухау…

Японец стонал и хватался за голову. Видно, сильно разбился.

— Что, брат, больно. Ничего, фельдшер вылечит. Ты, паря, не бойся, что, мол, — казаки. Мы — тоже люди. Войну понимаем. В плен попался, — нам тебя жаль. Мы это понимаем. Худо есть. Ты, может, по-китайски можешь? Пухау…

Но пленный и по-китайски ничего не знал. Он все стонал и показывал на голову.

— Болит? Больно? Чего — пухау… Худо есть. Понимаем… А что, паря, ежели бы ему водки? Водка, чай, вылечит.

Предложение «братана» одобрили.

Достали водки (она как-то у казаков бывает); поднесли. Японцу угощение понравилось.

— Что, брат, япоша, хорошо! Шанго. Русски водка.

Японец пил и одобрительно кивал головой. Головная боль у него затихла, клонило ко сну.

— Ну поспи, брат, это тоже хорошо.

Пленному постлали соломы, накрыли шинелью, дали подушку, и он крепко заснул.

— Жалкий народ, — сказал урядник. — На верную смерть идут. Неужели же не понимают, что все это ни к чему?!

— Надеются… — проговорил кто-то у костра, над которым висели котелки с чаем.

— Проснется, — заботливо сказал урядник, — надо ему порцию дать, да чаем напоить; ишь уморился, бедняга.

Когда через несколько часов накормленного и напоенного драгуна доставили в отряд, он едва держался на ногах и водкой от него разило, как из винной бочки… Голова при падении оказалась поврежденной, его взяли лечить, стали бинтовать, класть компрессы, и японец становился все озабоченнее и угрюмее…

НЕЗАМЕТНЫЕ ГЕРОИ

I

В начале июня месяца 1904 г. от 7-го сибирского казачьего полка, стоявшего тогда биваком близ Далинского перевала в отряде генерала Мищенко, был послан для разведки неприятеля разъезд в числе 12 казаков, под командой поручика Книпера.

Так как предполагалось, что разъезд может вернуться не скоро, то начальник разъезда Книпер был снабжен порядочной суммой денег, которые он положил в сумку своего седла. Казак Савельев[25]случайно видел это.

Пройдя несколько верст от перевала, разъезд неожиданно наткнулся на японскую засаду, которая встретила казаков залпами. Казаки спешились, рассыпались в цепь и в свою очередь открыли частый огонь; но ввиду численного превосходства неприятеля должны были отступить.

В самом же начале перестрелки был ранен поручик Книпер, а вскоре затем была убита бывшая под ним лошадь.

Когда казаки начали отступать, унося с собою раненого поручика, казак Савельев вспомнил о казенных деньгах, положенных в сумку седла, которое теперь вместе с убитой лошадью должно было остаться в добычу неприятелю. «Попадут в руки японцам, а офицер будет отвечать», промелькнуло в голове Савельева и, недолго размышляя, он пополз навстречу японцам к трупу лошади.

Пули свистели и жужжали, словно рой пчел, но смелый казак, не обращая на них ни малейшего внимания, благополучно добрался до трупа коня, срезал сумку с деньгами и пополз обратно.

Выстрелы смолкли. Савельев приподнялся и осмотрелся кругом. Японцы совсем близко, а наших не видно уже…

Торопясь уйти от японцев и пробираясь, где в траве, где между кустами, Савельев потерял направление, по которому отступили казаки, сбился с пути и пошел наудачу.

Дней шесть бродил он между сопками, отыскивая наших; верст 300 исходил и, наконец, измученный, голодный и оборванный, вышел к Ляояну.

У вокзала стоял поезд, готовый к отъезду. «Сяду в вагон и доеду до Хайчена, а там — наш полк», решил казак и направился к поезду. Едва передвигая ноги, заходит он в вагон и к великой радости видит там… поручика Книпера!..

Это был санитарный поезд, и поручик в числе прочих раненых препровождался в ближайший эвакуационный пункт.

— Ты как попал сюда?! — воскликнул не менее изумленный и обрадованный поручик, увидев казака, которого считал убитым в перестрелке.

Казак рассказал ему, как он отстал от товарищей, спасая казенные деньги.

— А вот и они, — добавил он, подавая сумку.

Растроганный офицер горячо поблагодарил столь преданного своему долгу молодца-казака.

II

К вокзалу станции Ляоян только что подошел санитарный поезд, битком набитый ранеными, подобранными на позициях.

Время к вечеру, моросит дождь.

К вокзалу идет генерал С. и встречает казака, который, сильно хромая, тем не менее куда-то спешит.

Зная, что сибирцев в Ляояне нет, генерал остановил казака, интересуясь узнать, зачем он здесь и куда идет.

Казак замялся, но на повторенный вопрос виноватым голосом докладывает.

— Так что, ваше превосходительство, меня привезли с этим поездом с позиции.

— Ранен, значит?

— Так точно, в руку и в ногу. Пулю-то из руки вынули, а в ноге сидит, потому не могли там, вот и отправили.

— Куда ж ты теперь идешь?

— Виноват, ваше превосходительство, к товарищам на позицию.

— С пулей-то?

— Так точно. Скажу, что поправился.

И как бы в оправдание себя и для успокоения генерала добавил:

— А в поезде не хватятся, там и без меня много, я, значит, оттуль потихоньку убежал…

НА ЗАСТАВЕ