Закон Талиона (СИ) - Пригорский (Волков) Валентин Анатолькович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А Сухов тем временем сгорбился и, постукивая тросточкой, заковылял по тропе. Кус-тарник кончился.
Обеспокоено метнув глаз в сторону заветного закутка, Паша мысленно перекрестился — на месте! Стоит себе, зараза, прижалась глянцевой тушей к потемневшему от сырости за-бору, сливаясь покрытием с лоснящимся от влаги асфальтом, и лыбится хромированными деталями.
В машине напарник, вынырнув на секунду из омута раздумий, бросил: "Домой…с за-ездом в "Гастроном" — глад терзает", — и снова погрузился.
В город въехали при полном молчании. Тормознув у супермаркета, Павел оставил дру-га куковать в авто, а сам пошёл за покупками. Закупив съестное, он, хорошо подумав, направился вдоль рядов по второму кругу, закладывая в тележку припасы с расчётом на марш-бросок километров на полста туда, да столько же обратно. Когда он влез в машину, бросив пакеты на заднее сиденье, Фёдор покосился прищуренным глазом на запасы и пробурчал:
— Соображаешь.
Павел спокойно, можно сказать, вдумчиво вёл автомобиль по мокрым улицам незна-комого, по большей части, города. Да, по большей…, а по меньшей Павел разъезжал уже достаточно свободно, ещё немного, ещё недельку-другую, и можно запросто наниматься в таксисты. А так — хороший город, не вредный. И люди здесь хорошие, опять-таки по боль-шей части.
Соратники загнали "Мазду" на платную стоянку рядом с временным пристанищем, рассортировали провизию, что-то прихватили с собой, а шоколад, галеты и консервы пере-ложили в багажник.
Дома Фёдор как бы расслабился, посветлел лицом.
— Пашка, жрать хочется, — голос вроде виноватый, но физиономия довольная, — потру-дись во благо, пока я ползаю в Сети. Тебе за это ничего не будет.
— Под "ничего" подразумевается жратва?
— А то! — Ухмыльнулся приятель, открывая дверь в туалет.
Павел безропотно побрёл на кухню.
Вот бы удивились его бойцы, застав своего командира, специалиста по диверсионно-разведывательным операциям, за чисткой картошки. Впрочем, данный факт ни в коей мере не поколебал бы их уважение к капитану Полежаеву — разведчик, он и на кухне разведчик. По мнению самого Павла, приготовление пищи — одно из простейших и необременительных занятий, было бы из чего.
Он, как многие, в свободное время иногда пялился в "ящик", предпочитая новости и аналитические программы. Ничего удивительного, за несколько лет жизни в условиях не-скончаемого боя, он почти забыл, что такое телевизор и смотрел с удовольствием. Особен-ное и странное впечатление производили постоянно идущие по всем каналам кулинарные передачи. Их Паша называл "элементом телевсеядности". Было в этих передачах, помимо скрытой рекламы кухонной атрибутики, что-то завораживающее, что-то от коммунистиче-ского "завтра". Представлялось, как россияне, обложившись шматами осетрины, кусками мясной вырезки, грудами ананасов и прочей общедоступной чепухой, никак не могут взять в толк: что со всем этим делать? А тут, бац — кулинарная передача! И сразу такое облегчение! Оказывается, "всё это" пригодно в пищу, мало того, при известном умении, ничуть не хуже перловки с горохом. К примеру, обыкновенные груши, если их притомить в сухой "Хванчкаре", вполне сойдут, понимаешь, за десерт. Мысли немножко детские, но разве дети всегда неправы? Кроме того, под такие мысли жареная картошка с котлетами, казалась необычайно уместной.
Всё готово. Подавать, не подавать?
— Скоро ты там? — Откликнулся Сухов на мысленный посыл.
— Уже!
Напарник появился на кухне, потирая руки.
— О-о, запахи будоражат!
Он принялся за еду, умудряясь сохранять аккуратность при непрерывной болтовне.
— Ну да, — признался он, словно отвечая на ранее заданный вопрос, — подставился я соз-нательно. Надо было расшевелить муравейник. Заявился я, понимаешь, в контору фирмы "Уральский-Дальний" под видом возможного клиента, вроде как квартиру хочу приобрести. Они мне: "Мы не занимаемся вопросами недвижимости". Да? Вы же, мол, продали квартиру в Уссурийске, ранее принадлежавшую…, ну, и так далее. Дал понять, что знаю слишком много. Получилось что-то вроде шантажа. Принимал меня исполнительный директор, весьма пожилой человек, с виду интеллигентный. Но не безобидный, нет. Они своё талдычат: ошибочка, мол, мы, мол, рыбой торгуем. Эт-точно. Официальное занятие фирмы: доставка рыбопродуктов в регионы Сибири и Урала. Потребители постоянные. Процветают. Есть свой — небольшой, правда, цех по переработке рыбы где-то за городом. Точного месторасположения пока не знаю. Вонища, говорят, страшенная. Там рыбу потрошат и замораживают, а из печени трески производят рыбий жир для нужд фармацевтики. Якобы. А чай будет?
Паша грозно посмотрел на друга.
— Будет, будет…, шашлык из тебя будет! — Пообещал он голосом джина из мультика. — Подставился он…, а со мной как? Будь на моём месте женщина, она б щас издала надрыв-ный вопль, типа: "А обо мне ты подумал?!", — и, покачивая бёдрами, скрылась бы на кухне. Однако я, слава те, господи, мужик, и без чая не оставлю. Лучше скажи, тебя только жажда мучает, или совесть тоже? По-другому нельзя было?
— Мучает, — повинился Сухов, глядя на коллегу честными глазами, в которых не обна-руживалось и тени сожаления, — чтоб мне ни дна, ни покрышки! Немножечко. А насчёт "по-другому"…
Фёдор, нахмурившись, посмотрел на часы, полез в карман за сигаретой, раскурив, пыхнул дымком в потолок и продолжил.
— Я, когда тебе про давнишнее расследование докладывал, обозначил только канву, подробности опустил, щадя твои, расшатанные в Чечне нервы. Эпизод, к примеру. Снимаю я свидетельские показания. Свидетельница похожа на бомжующую старуху, а по анкетным данным — инженер-экономист, тридцать два года. Женщина находилась в состоянии про-страции, вспоминала и говорила с трудом — не хотела вспоминать. Познакомился я с ней после обыска в одном загородном закрытом пансионате. Мы туда нагрянули с группой захвата буквально накануне моего отстранения. Так вот, она со своим муженьком чересчур продвинутые были, метались в поисках божественного смысла, ну и запали, идиоты, на секту "Аум Сенрикё". Мало того, что сами сунулись в этот поганый вертеп, они ещё и ребёнка с собой притащили. Дочка у них третьеклассница…была. На одном из молитвенных собраний — за городом дело происходило — прямо на глазах у родителей, пускавших слюни в религиозном экстазе, этот садюга зверски изнасиловал девочку. Что чувствовал ребёнок? Девчушка родителям верила, надеялась, что они её защитят. Пока могла, кричала, звала маму с папой, а они…, - Фёдор порывисто загасил недокуренную сигарету, встал, засунув руки в карманы, развернулся лицом к Полежаеву, — когда пришло отрезвление, они постепенно начали понимать, что произошло, и что находятся они в небольшой комнате, а рядом на топчане еле дышит истерзанная девочка. Муж взбесился, бросился искать насильника. Почти сразу появились какие-то люди, забрали ребёнка, сказали, якобы, на лечение. Больше женщина ни дочь, ни мужа не видела. Из пансионата её так и не выпустили, дали выпить лекарство, дальше — провал. По моим прикидкам провела она там около полугода. Что делала — не помнит. Вроде её иногда пользовали, как женщину. Бывали минуты просветления, она умоляла вернуть дочь, ей обещали. Я провёл очную ставку, предъявил ей задержанных. Насильника она опознала.
— Этого самого китайца? — Спросил Павел, с трудом разжав зубы.
Сухов кивнул.
— Тогда он носил имя Кадзуо. Косил под японца, а кто на самом деле, хрен знает. И это не единственный и не самый страшный эпизод. Были ещё люди, показавшие на него. Кабы знал, что меня с утра пораньше отстранят, я бы его ещё ночью грохнул.
— Бля, — сказал Паша, — у меня к тебе теперь одна претензия: добрый ты сильно, раз по-зволил этому Кадзуо так легко умереть.
— Вот то-то! После узнал: всех задержанных выпустили под залог, отобранные мной показания свидетелей, испарились. Я потом частным порядком искал садиста. Как в воду канул. А тут смотрю, собственной персоной входит в контору фирмы. Почти не изменился. Прикинул я варианты. Узнать меня в гриме невозможно, а вот если подставлюсь, то разбор-ка со мной обязательно будет и без Кадзуо ну никак не обойдётся. Не ошибся, как видишь.