Хранитель драконов - Робин Хобб

— Тогда, я думаю, тебе следует поехать в Дождевые чащобы.

А потом он просто вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь с такой силой, что из стоящей на столе вазы с цветами выплеснулась вода. Элис не двигалась, дрожа и пытаясь выровнять дыхание. На мгновение она задумалась — за ней ли осталась победа? Потом решила, что ей все равно. Когда она дернула за шнур колокольчика, чтобы вызвать служанку, голова уже была занята сборами в дорогу.

— Ты испортил рубашку.

Гест поднял взгляд от стола, стоящего в углу его спальни. Все еще сжимая перо, он нахмурил брови, недовольный тем, что его прервали.

— Испортил так испортил. Ничего не хочу об этом слышать. Просто выброси ее.

Он снова макнул перо в чернильницу и продолжил что-то яростно царапать на бумаге. Гест в дурном настроении. Лучше будет помолчать и закончить распаковывать сундуки.

Седрик подавил вздох. Были дни, подумалось ему, когда он не мог представить себе лучшего будущего, нежели служба у Геста. Но бывало и так, как сегодня, — когда он гадал, сможет ли хотя бы еще ненадолго сохранить уважение к этому человеку. Несколько секунд Седрик рассматривал рукав голубой шелковой рубашки с россыпью мелких подпалин. Он точно знал, как это получилось. Трубка, небрежно выколоченная о дверцу кареты, и искры, отнесенные встречным ветром прямо на рукав рубашки, прежде чем Гест успел убрать руку. Седрик поскреб ногтем ткань, и отметины гари превратились в крохотные отверстия с опаленными краями. Нет, починить это уже не удастся. Жаль.

Он хорошо помнил солнечный день, когда они купили рулон этого шелка на калсидийском рынке. Это была их самая первая поездка в Калсиду по торговым делам. Долгое плавание казалось тогда Седрику невероятной авантюрой. Он проникся уважением к Гесту, видя, как его друг и работодатель уверенно и целеустремленно шагает сквозь шум и гам чужеземного торжища. Тогда это все еще было опасно — двум торговцам из Удачного отправиться на столичный рынок Калсиды. Воспоминания о войне оставались свежи, а мир заключили слишком недавно, чтобы в него поверить. На каждого торговца, стремившегося освоить новый рынок, приходилось по два калсидийских солдата, не простивших поражения и желавших свести счеты с чужаками. Вдовы, просящие милостыню на подходах к рынку, плевались и бросали проклятия им вслед. Сироты то клянчили у чужестранцев монетку, то швыряли в них камешки.

На миг Седрику ясно вспомнилось все: жаркое солнце, узкие извилистые улочки, шустрые мальчишки-рабы в коротких рубахах, с пыльными босыми ногами, густой запах неочищенного курительного зелья, плывущий над открытым рынком, и женщины, обвитые шелками, кружевом и лентами, похожие скорее на маленькие корабли с грузом ткани, чем на человеческих существ. Лучше всего ему помнился Гест, идущий рядом с ним широкими шагами, — на губах улыбка, глаза жадно впитывают виды чужой страны. Он переходил от одного прилавка к другому, как будто состязался с кем-то в стремлении найти как можно больше нужных товаров. И даже не очень-то уверенное владение калсидийским языком не было помехой торговле. Если продавец тряс головой или пожимал плечами, Гест просто начинал говорить громче и жестикулировать оживленнее, пока не добивался понимания. Он сторговал рулон голубого шелка за небрежно брошенную на прилавок горсть монет и умчался дальше, оставив Седрика завершать покупку, а потом догонять его. Рулон лазурной ткани болтался и подпрыгивал на плече. Позже в тот же день они посетили мастерскую портного неподалеку от постоялого двора, и Гест распорядился, чтобы из этого шелка для них с Седриком были сшиты по три рубашки. На следующее же утро рубашки были готовы.

«Ну как тут не полюбить Калсиду! — восклицал Гест, когда они забирали заказ. — В Удачном я заплатил бы втрое больше, и мне пришлось бы ждать неделю».

Кстати, сидели рубашки идеально.

А теперь, два года спустя, последняя из голубых шелковых рубашек Геста была испорчена небрежно выбитым пеплом. Последнее напоминание об их первом совместном путешествии. В этом весь Гест! Для него существуют страсти, но не существует сантиментов. Все три голубые шелковые рубашки Седрика были целы, однако он сомневался, что будет теперь их носить. С чуть заметным вздохом он в последний раз сложил рубашку. Было жаль отправлять ее в груду вещей, предназначенных на выброс.

— Если хочешь мне что-то сказать, то скажи. А не броди здесь и не вздыхай, как влюбленная девица в дурной джамелийской пьесе.

Похоже, все расчеты Геста шли вкривь и вкось. Он отшвырнул листы с такой силой, что несколько из них даже упали на пол.

— Ты слишком напоминаешь мне Элис с ее укоризненными взглядами и вздохами украдкой. Эта женщина неблагодарна. Я дал ей все, абсолютно все! А она только ходит с кислым видом или вдруг заявляет, что ей нужно что-то еще.

— У нее кислый вид, только когда ты ее обижаешь.

Слова сорвались с языка Седрика едва ли не прежде, чем он понял, что хочет сказать. Взгляд Геста посуровел. Чуть прищуренные глаза предвещали грозу, губы были неодобрительно поджаты. Слишком поздно извиняться или объясняться. Ссора неизбежна. Остается только высказать все сейчас, пока Гест своей ледяной логикой не разнес в клочья все его возражения.

— Ты обещал Элис, что она увидит драконов. Это прозвучало в вашей брачной клятве. Ты сказал это вслух и подписался под этим. Я был там, Гест, ты помнишь, и ты знаешь, что это значит для нее. Это не девичий каприз, а дело всей ее жизни. Изучение драконов и поиск сведений о них — единственное, что доставляет ей радость, Гест. Ты неправ, что запрещаешь ей ехать. Это нечестно по отношению к ней. И ты позоришь себя, притворяясь, будто не помнишь своего обещания. Такое поведение бесчестно и недостойно.

Он прервался, чтобы сделать вдох. И напрасно.

— Бесчестно? — Тон Геста вызывал озноб. — Бесчестно? — повторил он, и Седрик услышал, что его дыхание участилось. Затем Гест расхохотался, и этот смех словно окатил Седрика потоком ледяной воды. — Ты так наивен. Нет, даже не наивен, ты по-детски одержим идеей честности. «Нечестно по отношению к ней», — говоришь ты. А что тогда честно по отношению ко мне? Мы с Элис заключили сделку. Она должна была выйти за меня замуж и родить мне наследника. В обмен на разрешение свободно пользоваться моим состоянием и моим домом для своей науки. Ты посвящен в мои дела, Седрик. Ограничивала ли она себя в поисках ценных свитков и манускриптов? Думаю, нет. Но где ребенок, который мне обещан? Где наследник, рождение которого положит конец брюзжанию моей матери и косым взглядам отца?

— Женщина не может заставить свое тело зачать, — осмелился заметить Седрик.