Война солдата-зенитчика: от студенческой скамьи до Харьковского котла. 1941–1942 - Юрий Владимиров

8 марта после ужина наш второй подносчик снарядов – вездесущий и очень нахальный Кусков выпросил в столовой у сердобольной старой кладовщицы большое и еще новое оцинкованное ведро с сырым картофелем, чтобы его у себя в военном городке сварить и съесть как праздничное дополнительное угощение. В этом деле по просьбе Кускова принял участие и я. Ведро в целости и порядке обещали завтра вернуть (что и сделали). Когда мы его вместе с картофелем принесли к себе, на дворе уже было темно. И лишь тогда, когда, тщательно помыв все клубни, повесили ведро с ними и с водой над костром, вспомнили, что у нас нет соли. Поэтому пришлось костер немедленно загасить и снова отправиться в поселок, чтобы там раздобыть у кого-нибудь соли.

Разжившись солью, мы сварили в мундире картофель и с большой группой своих коллег быстро его съели, но по-прежнему остались голодными. А в это же время в соседних бункерах у наших командиров веселое пиршество и гулянье в обществе дам были в полном разгаре…

…Дальше, примерно до середины марта, все наши дни в Решетихе прошли без каких-либо особых событий, достойных упоминания. Начало весны с его ломающим организм любого человека действием авитаминоза, долгого отсутствия яркого солнца, очень плохого питания (по третьей категории снабжения) – практически без свежих овощей и фруктов и с явным недостатком молочной, мясной и жирной пищи, да к тому же еще и недостаточным для каждого по количеству – сильно ослабило здоровье многих бойцов. Я, например, опять сильно исхудал и ослаб, потерял в весе, стал быстро уставать при ходьбе и еле передвигать ноги. Шея тоже стала тонкой. (Теперь мы уже не подшивали к воротнику гимнастерки белый подворотничок.)

В конце марта в батарее появилась возможность осуществления практических занятий с нашим основным оружием – зенитными пушками и пулеметами. А появилась она благодаря тому, что командование нашей войсковой части договорилось с командованием местных зенитных точек приводить нас к их орудиям и крупнокалиберным пулеметам ДШК 12,7 мм, установленным недалеко от нашего военного городка, и проводить на них тренировки, пока они стоят без дела при отсутствии налетов вражеской авиации на Горький и на другие объекты возле него.

Так, в начале апреля, когда стало тепло, нас повзводно несколько раз поводили по лесной тропе на небольшую поляну километрах в пяти от нашего военного городка. Здесь на постоянной позиции находилась установленная на земле батарея с хорошо замаскированными двумя 12,7-миллиметровыми пулеметами ДШК и двумя 37-миллиметровыми зенитными пушками. Их боевые расчеты каждый по отдельности очень уютно разместились в своих небольших землянках, где было тепло, светло и вместо деревянных нар стояли металлические кровати с настоящей, чистой постелью. В одной землянке, где мы побывали, на стене висели часы-ходики рядом с радиорепродуктором и большим зеркалом, а на столе стояли радиоприемник и… самовар. На полке, приделанной к стене, была выставлена эмалированная и фарфоровая посуда. На окне, выполненном в виде застекленной щели сверху землянки, висели белые занавески.

Между землянками находилась кухонька, которую издалека и особенно с птичьего полета легко можно было принять за шалаш. На деревьях возле землянок торчали скворечники, а на них уже распевали свои песенки первые прилетевшие скворцы. Вообще в лесу и вне его было полно чирикающих и поющих птиц, что вызвало у всех у нас глубокую тоску по мирной жизни.

Все бойцы и командиры этой батареи были аккуратно одеты и подтянуты, гладко выбриты и очень мирно настроены. Казалось, будто они живут совсем дома. Мы все сильно завидовали им, а Кусков даже заявил: «Вот бы и нам так провести все время на войне!»

Мы хорошо потренировались на обеих пушках, но вытаскивать их из позиции – окопа в земле и устанавливать обратно местные командиры нам не разрешили, чему все наши бойцы очень обрадовались, поскольку это была для них очень тяжелая физическая работа, а сил не было. Зато было легко работать с пулеметами.

Кстати, мы спросили у местных зенитчиков, часто ли им приходилось стрелять из своих пушек и пулеметов по пролетавшим немецким самолетам, и они ответили, что в ноябре и декабре прошлого года это случалось делать много раз, и особенно – по ночам, но в последнее время налетов уже почти нет. На вопрос, сбили ли они хоть один самолет, ответ был неопределенный. Они сказали еще, что где-то относительно недалеко от их позиций располагается зенитная батарея, бойцы в которой якобы исключительно молодые женщины и девчата. Но правда ли это, подтвердить не могут. (Только после войны мне стало известно, что в нашей стране повсеместно в тылу успешно работали чисто женские зенитные батареи.)

10 апреля представитель командования 199-й отдельной танковой бригады, батальонный комиссар, о котором я говорил выше, дал нам знать, что наш отъезд на фронт может состояться уже в ближайшие сутки. Это подтвердилось соответствующими фактами. Так, дня за два до сказанного прислали в наш военный городок служить вместе с нами нескольких шоферов-водителей, которые по идее должны были на фронте везти на грузовиках боевые расчеты орудий и снаряды к ним, а главное – тащить за собой прицепленные сзади орудия. А кто-то из шоферов был намечен также для обслуживания легковой автомашины, в которой будут ехать командир и комиссар батареи и еще кто-либо.

В те же дни всему личному составу батареи выдали так называемый «медальон смерти». Он был предназначен для опознавания личности погибшего или раненого военнослужащего. По существу данный предмет был вовсе не медальоном, как таковым, а скорее всего – обыкновенной черной эбонитовой капсулой, восьмигранной снаружи и цилиндрической изнутри. Она имела длину 50 мм и наружный диаметр 12 мм. Состояла из двух частей: длинной с наружной резьбой на одном конце и короткой (головки или колпачка) с внутренней резьбой. Обе части навинчивали плотно друг на друга так, чтобы вода или сырость теоретически никогда не могли попасть в образовавшуюся таким образом единую капсулу, внутрь которой предварительно помещали свернутую в рулончик бумажку. На этой бумажке каждый написал чернилами (а надо было бы карандашом, так как он дольше противостоит сырости) сведения о себе – фамилию, имя и отчество, год рождения, домашний адрес, адрес военкомата, призвавшего военного на службу, и главное – адрес близкого человека, кому следует сообщить о возможной гибели владельца капсулы. Хранили капсулу в брюках – в их потайном карманчике в виде щели, предусмотренной сверху с левой стороны на поясной части.

Выдали вместе с небольшим вафельным полотенцем (при этом старое сдали) по куску туалетного и хозяйственного мыла. Далее последовали выдача всем военнослужащим зарплаты, отнятие у них зимних шапок и замена их пилотками, сшитыми из особого зеленого, сильно отличавшегося от отечественного, английского сукна. Многим, в том числе и мне, заменили устаревшие, крепко загрязнившиеся, износившиеся и обветшавшие шинели. Материалом новых шинелей, которые, кстати, по весу были значительно легче старых, было то же самое тонкое зеленое английское сукно, из которого были сшиты пилотки. (По-видимому, и пилотки, и шинели были сшиты по отечественным образцам в Великобритании и прибыли оттуда в СССР по ленд-лизу в виде помощи нашей стране от союзника.) Некоторым бойцам сменили также гимнастерки и брюки, но я этого не удостоился, хотя на правой штанине моих полугалифе возле колена вот-вот могла образоваться дырка вследствие большого износа ткани. Кое-кто сменил себе и поизносившиеся ботинки. Но у меня они были в порядке.