Выход 493 - Дмитрий Матяш

— И часто приходиться людей здесь видеть? — тут же задал Крысолов вопрос, который волновал его в последнее время даже больше, чем судьба экспедиции.

— Нет, теперь уже не часто. Да и на людей они, честно сказать, мало похожи. — Все трое затаили дыхание, зная, какой истинный смысл может скрываться в этих словах. — Сгорбленные, ссутуленные, как неандертальцы, ей Богу. Правда, еще в одеждах, а не набедренных повязках.

— А общаться вам с ними давно случалось? — вытянул шею Крысолов.

— Общаться? — старик задумался. — В общем-то, да, давненько. Они с некоторых пор в город отчего-то не заходят. Так, в основном по району промышляют. В Панфилах вон, в Ничипоровке, Григоровке обитают. Там в деревнях целые лабиринты вырыли, все погреба между собой соединили и на глубину ушли. Так и выжили, люди подземелья, — улыбнулся старик. — А горожане до этого не додумались, вот и повымерли все. За пару месяцев… и отмучились.

— Но вам же удалось выжить, значит, не все вымерли, — вставил Секач, которого так и подмывало рассказать старику о еще одном горожанине и поведать о том, почему люди из района не заходят в город.

— Это как посмотреть, — вдумчиво протянул старик, но в следующий миг словно ожил: — Эх, дурья моя башка — чайник-то, небось, весь уже выкипел!

Он подхватился с табуретки, оставив руку Секача протянутой, как на милостыню, а сам ринулся к буржуйке со всей прытью, которую ему позволяли развить скованные ревматизмом суставы. Поспешно набросил на ручку чайника полотенце, переставил его на стол. С неким автоматизмом, будто гостей он принимал не реже, как пару раз на день, достал из-под стола четыре одинаковых чайных кружки — белых в красные кружочки — и сверток мелко порубленных веточек. Расширил его скрюченными пальцами и бросил в каждую кружку по обильной щепоти.

— Вишневый, — объяснил он, заметив, как вытянули шеи сталкеры. — Из старых запасов. Сам собирал. Я еще из тех времен, знаете ли, когда к названиям больших предприятиям добавляли почетные титулы ордена Красного Знамени или Красной Звезды, а на прилавках… — он рассмеялся, пытаясь хоть как-то разрядить обстановку, — чай был лишь по талонам.

— А как вас звать-то? — поинтересовался оживший Лек, силясь не встречаться взглядами с остальными сталкерами.

— Иванычем кличут, — сказал он и одарил присутствующих извиняющейся улыбкой: — Сахара, правда, у меня нет.

— Да ничего, — кивнул Крысолов. — Жизнь нам сахаром не подсластишь.

Иваныч оставил кружки с чаем остывать, а сам возвратился на табуретку.

— Да уж, — согласился он, взяв в руки ладонь Секача, будто собираясь ему погадать. — А как вы, позвольте спросить, узнали, что в Харькове есть люди и что им нужна помощь?

— Наши обнаружили труп проклятого… — Секач втянул голову в плечи и зажмурился, когда старик начал втирать ему в рану какую-то зеленую, жгучую мазь. — Не знаю, как у вас тут их называют… у него было сообщение от харьковчан. Вот мы и… — он снова зажмурился, будто тот прикладывал ему к ладони раскаленную кочергу. — Ну, а по дороге к вам вот заехали. А вы здесь, кстати, кем будете?

— Я? — удивленно посмотрел на него Иваныч, затем посмотрел в окно, будто кого-то высматривал. — Думается, диспетчер железнодорожной станции, если еще не уволили, конечно.

Все трое тут же посмотрели в то же окно, куда выглянул старик, но так ничего, кроме застилающего свет тумана и верхушек многоэтажек вдали, там не увидели.

— А что же вы здесь делаете?

— Ну, вокзал-то есть, никуда ведь он не делся? Стало быть, и нужен тот, кто за ним присматривал бы. Я вот и присматриваю по старой привычке.

— И живете вы в этой конурке?

— Да, — старик снисходительно улыбнулся. — Здесь старый диспетчерский пункт. Когда-то он пустовал, а теперь я вот его занял. Новый конечно получше — большой, просторный, но я уже привык к этому.

— А оружие ваше где? Неужто факелом от зверья всякого обороняетесь?

— От зверья? Собак, вы имеете в виду? А зачем от них обороняться — они на меня не нападают. Тем более у меня есть защитник — видели моего Адольфа? Хороший пес, уже лет десять со мной. Иногда я думаю, что это его они боятся, а не меня. Озёрника вы, правда, здорово взбесили, — после этих слов Кирилл Валериевич стрельнул в Секача язвительным взглядом, давая ему понять, что о его игнорировании приказа он еще не забыл, — теперь он не успокоится, пока вас не затянет к себе в болото. Надеюсь, вы умеете бегать быстро? Да шучу я, — заметив, как лицо Секача приобрело пунцовый оттенок, добродушно улыбнулся Иваныч, — от него можно и так уйти. Главное — не застаиваться на месте.

— То есть, он не уполз обратно к озеру? — встрял Лек.

— Не-ет, отцепиться от него будет не так уж и просто. Он вас чует, а поэтому, как только вы начнете идти, он тут же пустится за вами. Но уверяю вас, стрелять по нему не нужно. Достаточно просто идти быстрым шагом.

Диспетчер железнодорожной станции… Без защитной одежды, без оружия, в простом домике без каких-либо укреплений и фортификаций… Странно все это, и ненормально. Так, будто происходило это все не с ними — Крысоловом, Секачом и Леком — а с их двойниками, чувства которых передаются даже на расстоянии многих километров или же из одного мира в другой.

Это как закрыв глаза во время просмотра телевизора видеть уже воображаемое продолжение. Сталкеры чувствовали себя будто закрывшими глаза. Им казалось, что стоит захотеть, как все это исчезнет — и старик в мундире диспетчера вокзала, и стол с четырьмя кружками, и туман за окном. Но сколько бы они не хлопали веками, сон не проходил.

— А что это за дети были? — решился озвучить давно всех их волнующий вопрос Лек.

Иваныч остановился, пристально посмотрел на молодого снайпера, словно хотел просветить его насквозь, и от этого взгляда тому стало как-то не по себе. Такую неловкость чувствуешь, когда осознаешь, что к тебе протягивали раскрытую ладонь не для того, чтобы поздороваться, а чтобы показать, что у тебя расстегнута ширинка.

— Вы ведь были на нашем Супое, не так ли? — Сталкеры сморщили лбы, и старик тут же поспешил объяснить: — На озере? Когда-то это было красивое, роскошное место, к нам сюда на отдых съезжались со всей области, а уж что это было любимое место горожан, то и подавно. Заметили там на берегу лодочную станцию? В те времена она пользовалась огромным спросом. Романтические покатушки, и все такое. Дети очень любили там проводить время. Лодочник там был всего один, но детям никогда не отказывал. В тот день на противоположном берегу было много детей. Праздники, конкурсы, плескания, ну, как обычно проходят выпуски из детсадов, чтобы детям запомнилось… — старик на мгновенье отвел голову, будто пытаясь справиться с наворачивающимися на глаза слезами. — Когда со стороны Киева к нам неслась черная, внутри словно пылающая, туча, закрывающая все небо, а по магистрали в сторону столицы затарахтели танки и прочая военная техника, в городе началась паника. По телевизору объявили эвакуацию, вот только куда эвакуировать собрались — не сказали, у нас ведь, — старик горько улыбнулся, — не было космических ракет. — Старик отмотал с полметра бинта, аккуратно отрезал его, сложив вдвое, и принялся перематывать обработанную рану. — На берегу Супоя возникла сумятица. Почти всех детей вывезли, у озера остался лишь один микроавтобус. Уж непонятно, что там произошло, то ли машина поломалась, то ли водитель с воспитательницей допустили какое-то необдуманное решение, то ли еще что, но девять шестилетних детей оказались запертыми внутри. Им велели подождать, и они терпеливо ждали, ведь воспитательница обещала вернуться…. Это же были шестилетние дети… — сокрушенно покачал головой старик. — Как она могла о них могли забыть?

— Так что же с ними произошло-то? — нетерпеливо проговорил Лек.

— Микроавтобус скатился в озеро, — ответил он, вскинув седыми косматыми бровями. — Когда родители приехали на берег, из воды была видна только крыша. Те дети умерли страшной смертью, захлебнувшись в наполнившей салон воде… А потом они начали здесь появляться. То воспитательницу ищут, то водителя, то других детей, успевших уехать с берега. Они все еще остались детьми, и хотят с кем-то играть. Но если найдут, тот обычно больше никогда не выходит из этого тумана… Хорошо еще, что мне пока удается их сдерживать. А вам повезло, что я в это время не спал.

Затем его лицо повеселело и он, еще раз ощупав наложенную повязку, несильно хлопнул Секача по колену.

— Ну, вот, теперь ты как новенький! Ой, да что ж я такой забывчивый-то? Вы это, подсаживайтесь к столу, чайком угощайтесь.

Не сказать, что Крысолова поведанная Иванычем история потрясла до корня волос — он-то и слушал его пятое через десятое (благо историй о призраках, как и их самих он наелся по самое горло), но все же что-то заставило его пододвинуться поближе к источавшей домашнее тепло буржуйке и задуматься. Что-то в этом всем было. Что-то такое, чего он не слышал ранее. Что-то, что радикально отличалось от всех тех историй, которые ему приходилось слышать от подвыпивших сталкеров в «Андеграунде» или тех блуждающих теней в помещениях университетов, которых ему выпадала возможность видеть самому. Даже от историй о мерзлых — самой распространенной формы потусторонщины, эта история неуловимым образом отличалась.