Люди, принесшие холод . Книга первая: Лес и Степь - Вадим Нестеров

И не пеняйте за цинизм, просто в те времена люди относились к смерти куда спокойнее, нежели сейчас. Это и по документальным свидетельствам видно, да и так в принципе понятно. В отличие от нас, сталкивающихся с безносой хорошо если раз в десятилетие, для них смерть была настолько частой гостей, что к ней неизбежно привыкали. Ну посудите сами — практически любой взрослый человек похоронил хотя бы одного своего ребенка, потому что детская смертность была огромной. Любая женщина знала, что может умереть родами — эта судьба настигала одну из трех минимум. Да и вообще — смерть всегда ходила рядом. Здоровенный мужик мог зацепиться за торчащий гвоздь и за месяц сгореть от антонова огня. Это ведь только вырастить человека, на ноги его поставить и человеком сделать — долго, трудно, и требует много времени и стараний. А вычеркнуть его из жизни можно быстро, легко и без особых усилий. Ткнули в драке или на войне в мягкий живот куском железа — и готов. Даже в начале XX века ранение в живот считалось смертельным.

В общем, грядущую смерть Тевкелев и его спутники ждали, наверное, без особых истерик. Хотя и обидно было наверняка помирать вот так — в двух шагах от цели. Наверное, и судьбе это показалось несправедливым, а может, дела свои на земле они еще не закончили. Так или иначе — а пронесло, обошла их костлявая.

Спасли остатки русского посольства разбойники-калмыки. Шайка из пятнадцати воровских калмыков гнала домой угнанных у казахов лошадей. Увидели черные точки на белом снегу — и свернули с дороги, посмотреть, нельзя ли там чем поживиться.

Поживиться не получилось, получилось наоборот — конокрады «на лутчих лошадях уехали, а худых 53 лошадей оставили, которых он, Тевкелев, взял в свой обоз и из оных и на пищу — потому и доехал до башкир».

Почему калмыцкие разбойники это сделали — я не знаю. Нет ответа. В отряде Тевкелева не было их соплеменников — только башкиры, казахи, татарин да русская женщина. Калмыков невозможно было испугать ответственностью или застращать громкими титулами. Им что русский посол, что ханский сын — ворам достаточно было просто уехать. Мороз на пару с голодом сделали бы свое дело лучше сабель и ножей, и никто и никогда не узнал бы об этой нечаянной встрече в степи.

Я не знаю — почему. Может быть, просто потому, что все мы — люди. И что-то человеческое всегда живет внутри даже самого закоренелого душегуба.

Так или иначе, а до России дошли все. Всех Тевкелев вывел из степи, никого не потерял. Даже несчастная Марина Ивановна, жена поручика Серкова — добрела.

И лишь когда впереди показались первые башкирские стойбища, русский разведчик Мамбет Тевкелев заплакал, и вспомнил про самое главное.

Про город в устье реки Орь.

Город, которого еще не было.

Глава 32

Город, которого нет

Разговор о городе в устье реки Орь состоялся еще в первый год пребывания Тевкелева в казахской степи, в декабре 1731 года. Как-то Абулхаир в очередной раз начал жаловаться Тевкелеву на своевольство своих подданных, не позволяющее обеспечить нормальную русскую торговлю с Бухарой. В ответ Тевкелев объяснил хану, что унять разнузданную казахскую вольницу можно, построив город в том месте, где река Орь впадает в Яик — тогда русские смогут препятствовать казахским набегам. Он подробно расписал хану, как тот сможет зимовать с комфортом в этом новом городе, там же смогут жить и знатные старшины со всех родов, разбирая в качестве судей возникшие в их родах конфликты (и попутно выступая в качестве заложников).

Предложение очень понравилось обоим. Для Абулхаира, как мы помним, именно города всегда были главным (и практически единственным) источником дохода. Потеряв всю свою «кормовую базу» на юге, он был, мягко говоря, совсем не прочь обзавестись местом для кормления на севере. Тевкелев же прекрасно понимал, что Россия, поставив город на границе владений башкирских и казахских племен, далеко выдвигается на юг. Получает прекрасный форпост для продвижения в Великую Степь и могучее средство влияния на своих кочевых подданных, как на давних (башкиры и калмыки), так и на новых (казахи).

Так или иначе, но за идею ухватились оба. Тевкелев, еще находясь у Абулхаира, отписывал о строительстве города «в центр»: «…оная крепость будет им, кайсакам, великой страх, а российским подданным превеликое охранение[116]». Абулхаир же, мало того, что трижды напоминал про город Тевкелеву, так еще и, едва проводив своего гостя, уже через пару месяцев писал в Петербург с просьбой вернуть Тевкелева обратно, причем именно для строительства города: «покорно прошу ваше И.В. дабы вышеупомянутого Тевкелева милостиво повелеть отправить на устье реки Орь для строения тамо крепости, хотя с двумя тысячей человек людьми…[117]».

Но об отправке Тевкелева обратно к казахам никто и не помышлял. Вернувшийся в Россию переводчик переживал триумф. На некоторое время Тевкелев стал самым популярным человеком в петербургских салонах. Посудите сами: человека давно считали погибшим, в лучшем случае — угодившем в рабство. И это была вполне официальная позиция — как раз накануне возвращения Мамбета в Уфу пришли из Санкт-Петербурга немалые деньги — тысяча рублей. Причем пришли они целевым назначением — на выкуп главы российского посольства: «в Государственной коллегии иностранных дел отправлено на Уфу денег тысяща рублев с определением, чтоб уфимской воевода всевозможное старание употребил, дабы на оныя деньги, купя лошадей или товаров, часто помянутаго Тевкелева чрез верных башкирцов из тех варварских рук выкупить или поиманными киргис-кайсаками, ежели в поимке есть, обменить, а буде в поимке нет, то, захватя возможным образом, за свободу их еще Тевкелева требовать».[118]

А тут в Петербург летит депеша — человек мало того, что выбрался самостоятельно, приведя с собой ханского сына и других не менее ценных заложников, так еще и привел под руку государеву практически все приграничные казахские племена с довеском в виде никому не ведомых каракалпаков! Как писали современники:

«В январе месяце 1733 года означенный Тевкелев с ханским сыном и с киргис-кайсацкими старшинами, к немалому удивлению, прибыл на Уфу благополучно[119]».

Таких приятных известий России не выпадало уже давно, и скромный «переводчик», готовившийся к аудиенции у самой императрицы, надолго стал неизменной темой для разговоров в высоких кабинетах. Как правило, обсуждающие сходились на мнении, что Тевкелев теперь, коли не дурак, может взлететь весьма высоко, раз уж такой фавор человеку выпал. Хотя дурак будет, если попытается лезть наверх самостоятельно. Кто же его пустит-то, несмотря на всю славу? В России испокон веку так заведено: хочешь чего добиться — поделиться придется. Не деньгами, так славой и заслугами. Вот что я вам скажу, Парамон Спиридоныч, — Мамбетке этому надо с большим человеком знакомство свесть. Поддержкой заручиться, да, пристроившись в кильватер, и пробиваться наверх. И высокому мужу хорошо — отсвет тевкелевских заслуг на него упадет, и Тевкелеву неплохо — покровитель его широкой спиной прикроет, до самых высот без потерь доведет. Только честного найти надо, с совестью и понятиями, чтобы все одеяло на себя не стянул, да по пути протеже своего не бросил за ненадобностью.

Тевкелев, как мы знаем, был далеко не дурак, и этот расклад понимал прекрасно. Поэтому и набился на прием к большому человеку — обер-секретарю Сената Ивану Кирилову.

В XVIII веке в России хватало неординарных личностей, выпестованных в «гнезде Петровом», но Кирилов выделялся даже среди них. Человек низкого происхождения, сын подьячего, поступивший 13-летним подростком в знаменитую Навигацкую школу, он сделал блестящую карьеру. К тому времени, как на него вышел Тевкелев, Кирилов уже более 20 лет прослужил в Сенате, начав с самой нижней ступеньки служебной лестницы и поднявшись до поста обер-секретаря.

Иван Кириллович принадлежал к тому типу русских чиновников, который раньше был довольно широко распространен, а ныне практически вымер — ученого государственного мужа. Он был, естественно, битым и прожженным администратором — прекрасно владел подковерной борьбой, виртуозно пользовался подставами, доносами и переводом стрелок, блестяще ориентировался в бумажном море заявлений, распоряжений, жалоб, указаний, рапортов и проектов… В общем, все эти спортивные дисциплины, без которых невозможно представить российского чиновника что в XVIII-м, что в XXI веке, давно не были для него тайной за семью засовами. Но при этом Кирилов оставался ученым — ученым настоящим, искренне и истово любящим науку.

Настоящей страстью Ивана Кирилова стала география, которой он навсегда отдал сердце еще в Навигацкой школе. С юных лет любая карта или атлас вызывали у него непритворную нервную дрожь, поэтому, когда в петровские времена в России начали систематическую работу по проведению масштабных геодезических съемок и составлению карт территории Империи, руководство этими работами было поручено именно Ивану Кирилову.