Пеллико С. Мои темницы. Штильгебауер Э. Пурпур. Ситон-Мерримен Г. В бархатных когтях - Сильвио Пеллико

XII

Поездка Альфреда оказалась безуспешной. Он разыскал за границей любимого маэстро, но все его просьбы и уговоры не могли склонить оскорбленного артиста вернуться в Кронбург. Он упорно стоял на своем и твердил одно:

— Меня преследует судьба. Она с ожесточением гонится за мною по пятам и захватывает всех, кто приближается ко мне. Я предупреждал вас, ваше высочество. Позвольте мне в уединении истечь кровью от недавно нанесенных ран.

Альфред должен был уехать от него и через два дня вернулся ни с чем в Кронбург.

Дела здесь шли хуже, чем он ожидал. Враждебная ему партия широко истолковала его необъяснимое отсутствие.

В газете д-ра Штейна, которому хотелось отомстить за процесс об оскорблении герцога, появилась довольно злая статья, которую с нетерпением проглотили все в Кронбурге. Называлась она: «Герцогство, разыскивающее своего герцога».

Альфред замкнулся в себе. Целый день он проводил в полном уединении в роскошных покоях своего дворца, а ночи просиживал без сна в своем сияющем зимнем саду, всецело погрузившись в прекрасную мечту, от которой он никак не мог оторваться. Его упрямая воля упорно сосредоточивалась на одной мысли — проложить новую великолепную улицу и построить новый храм искусства.

Сессия ландтага была в полном разгаре. Хотя министру финансов и удалось провести законопроект об увеличении цивильного листа герцога, однако он не скрывал от себя, что, несмотря на это увеличение цивильного листа, игра еще только начинается.

Против герцога и его дружбы с маэстро, его расточительных планов восстала не одна газета Штейна. Во всей прессе об этом стали говорить совершенно явно. Личность маэстро весьма дерзко представлялась в карикатурах и памфлетах, которые грозили разрушить любимые планы Альфреда о будущности маэстро и его творений.

Лензинг отлично понимал всю тяжесть и непрочность своего положения при сложившихся обстоятельствах. Он имел продолжительные переговоры с министром-президентом фон Галлерером, но и тот не находил в себе мужества подготовить его высочество к тому, чтобы отказаться пока от своего плана и терпеливо выждать более благоприятного времени, когда успокоится общественное настроение. Он знал, что на все подобные предложения герцог ответит: нет.

Альфред был всецело во власти этой одной мысли. Он дал маэстро торжественное обещание и поручился своим герцогским словом. Поэтому вещи должны идти своим порядком, хотя бы это стоило отставки десяти кабинетам.

Разговоры о герцоге и его затеях можно было слышать каждый день во всех ресторанах и пивных. Кронбург разделился на два лагеря. В одном, который был поменьше, состояли энтузиасты нового искусства; в другом, большем, собрались все, кто противился всяким новшествам и в искусстве, и в других областях жизни. Тут же были и те, кто с появлением нового гения, озаренного королевской милостью, видели, что их собственные звезды клонятся к закату. Средние обыватели Кронбурга, от которых зависело уступить место для задуманной герцогом постройки и разрешить проведение новой улицы, охотно присоединились к противникам этих новых затей, которые казались все неудобнее и неудобнее.

Сидя вечерком за пивом, они читали друг другу свою придворную газету, в которой критики наперебой высмеивали музыку маэстро, как преступление против святого искусства, как порождение полоумного честолюбца… Это нравилось ремесленникам и купцам, которые играли главную роль в прениях в городском управлении. Их бросало в жар при мысли, что по капризу герцога придется бросить миллионы ради какой-то чисто идеалистической затеи. Каждому казалось, что он уже чувствует, как нажимает на него пресс.

Таким образом, благодаря герцогу, маэстро и его новая музыка сделались общественным событием не только Кронбурга, но и всей страны, задолго до того, когда городскому управлению действительно пришлось заняться рассмотрением проектов герцога. Приговор над этим гигантским делом, которое стало достоянием публики, благодаря нескромности Монтебелло, был уже давно готов в этих филистерских умах, пока Альфред все еще носился со своими планами и надеждами.

Под руководством фон Лензинга министерство финансов выработало законопроект, который возбудил большую сенсацию в среде городского самоуправления Кронбурга. Вопрос шел о том, склонно ли управление войти в рассмотрение плана герцога и согласится ли оно снести старый квартал, прилегавший к берегу реки. Все, конечно, понимали, что снос этого старого квартала означает начало осуществления герцогских затей в честь маэстро.

Альфред не находил себе покоя в тот день, когда рассматривался этот вопрос. Ему не сиделось в его апартаментах. Видели, как экипаж герцога раз десять промчался по самым старым улицам Кронбурга от дворца к городской ратуше, в большой зале которой происходило решающее заседание.

Альфред сгорал от нетерпения. Он в уме уже набрасывал телеграмму, которой хотелось осчастливить далекого маэстро. Несмотря на все препятствия, он все же не сомневался, что его великие планы осуществятся. Он не верил, чтобы осмелились бросить ему перчатку и поставить крест на всех его замыслах. Вследствие его молодости и присущего ему фанатизма он и понятия не имел о том, с каким упорным народом ему придется иметь дело.

Тем более сокрушителен был удар.

Городское управление отклонило шестьюдесятью шестью голосами против пяти предложение обсудить желание его высочества.

На министра финансов, который лично присутствовал на этом заседании, пала тяжелая задача сообщить герцогу о результате голосования, который уничтожал все его планы.

Выйдя из высокого подъезда ратуши, он стал искать взглядом герцогскую карету, которая стояла здесь целый день под охраной отряда полицейских. Но теперь ее не было и следа. На главном полицейском посту министру сказали, что его высочество, впав в нетерпение и гнев, изволил полчаса тому назад вернуться во дворец.

С тяжелым сердцем двинулся туда министр. Альфреда он застал в его рабочем кабинете. На столе перед ним лежал развернутый атлас проекта новой великолепной улицы и театра. Он так погрузился в рассматривание будущего сооружения, что почти не заметил министра, который после неоднократных попыток доложить о себе решился наконец войти сам.

Увидав наконец его, Альфред воскликнул:

— Это будет великолепно, Лензинг! Если представить себе этот храм нового искусства на зеленом холме, у подножия которого протекает шумная река, то это затмит памятник славы, воздвигнутый моему отцу.

Лензинг не знал, с чего начать.

Наконец он набрался смелости.

— Ваше высочество, — залепетал он, — в результате только что состоявшегося постановления городского управления этим прекрасным мечтам суждено, по-видимому, остаться мечтами.

Альфред побледнел.

— Какое же состоялось постановление? Какое постановление осмелились они принять? — кричал он, трясясь от гнева.

— Ваше высочество, соблаговолите выслушать вашего покорного слугу спокойно.

— Говорите, Лензинг, говорите скорей!

— Городское управление столицы вашего высочества постановило оставить предложения вашего высочества без рассмотрения.

Альфред громко рассмеялся в ответ.

Одну минуту министр боялся, не сошел ли герцог с ума.

— Ваше высочество! Ваше высочество! — пытался он успокоить его.

Вдруг Альфредом овладело ледяное спокойствие. Насмешливая улыбка скользнула по его гордым устам.

— Я никого не хочу принуждать к счастью, тем более это гнездо ворон Кронбург. Вот вам мой герцогский приказ! Идите и обнародуйте этот приказ в моей официальной газете для сведения Кронбурга и всей страны, но напечатайте так буквально. Понимаете? Буквально! Я не стану напрасно стараться превратить беотийцев в афинян. Я не хочу метать бисер перед свиньями, Лензинг. Вы можете напечатать это, если хотите. Поняли?

Он подошел к столу, схватил планы и разорвал их на тысячи кусков.

— Покорно благодарю мою столицу, — горько рассмеялся он. — Пусть она омужичится, если не хочет стать лучшей. Мое государство не будет иметь с нею ничего общего. Мы будем учиться управлять грозовыми тучами издали, из нашего одиночества.

Лензинг не верил своим ушам.

— Издали? — повторял он. — Что ваше высочество изволит подразумевать под этим?

— Подобно божеству, которое управляет грозовыми тучами и летом в душную жару поражает хижину виновного и невиновного. Я держал в руках хлеб и мясо и хотел раздать их. Но они оттолкнули меня с оскорбительной неблагодарностью. Как принял посольство старинный библейский царь?

— Ваше высочество разумеете…

— Скажите народу: мой отец наказывал вас лозами, я буду наказывать вас скорпионами. Кажется, так? Это золотые слова для моей страны. Скорпионы Кронбургу, молнии владыки из гремящих облаков, которые носятся недостижимо высоко над вашими головами. Передайте им это!