Я - писатель незаконный (Записки и размышления о судьбе и творчестве Фридриха Горенштейна) - Мина Полянская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, эта идея кажется была подброшена Мухерзоном, взявшим, напоминаю, псевдоним Мухаслон, хоть и думал взять псевдоним - Николай Женин, тем более что Мухерзон, высланный в Казань, некоторое время работал в казанском ленинском архиве. Так вот, благодаря авторитету и общественному влиянию, солист добился доступа в такие архивные дебри, куда до него не ступала рука человека, а за широкой спиной солиста туда проник и Мухерзон-Женин.
Боже мой! Какие пикантные мелочи открылись их взору. История потери Надей девственности во время лечения в Евпатории еще не самая пикантная. Вот какой ошибкой оказалось разрешение власти заглянуть поглубже в уголок Ленина и его жены.
Вообще личные уголки вождей - наиболее хранимая государственная тайна. Недаром в своих мемурарах Крупская (Ленин мемуаров не писал) тщательно избегала всего, что позволяло заглянуть в уголок Ленина. Я думаю, существовали такие личные уголки, наподобие "Абдулки" или Леночки, куда они друг к другу не заглядывали, несмотря на общее откровенное товарищество. Как писал В. В. Вольский-Валентинов, дом должен оставаться домом, у которого окна плотно закрыты ставнями, то есть наружу выдавалось только нужное и полезное.
Конечно же, вскоре власть опомнилась и важную роль сыграло (...) письмо в оргинструкторский отдел ЦК информатора Михаила Маршакова, известного создателя ленинианы. Отдел ЦК, сообщает в своих мемуарах "Памятные записки" Лазарь Моисеевич Каганович, такими информаторами давно пользовался. Такие информаторы, подбираемые нами, в большинстве квалифицированные работники, и среди таких информаторов тридцатых годов Каганович называет драматурга Виль Блюцинковского, который старательно и трудолюбиво исполнял свою партийную обязанность информатора оргинструкторского отдела ЦК, одновременно занимаясь литературой. Таким же сознательным, трудолюбивым информатором шестидесятых - семидесятых годов был одновременно занимающийся литературой, главным образом ленинианой, Михаил Маршаков, о нем ниже и в другом месте. Тут же скажу, что Михаил Маршаков во-первых, был обижен, что его не привлекли к ленинскому балету, а привлекли какого-то Мухерзона, человека с подмоченой репутацией, а во вторых, его, Михаила Маршакова, в хранилище особого архива не допускали, а солиста - допустили, и вместе с ним туда проник Мухерзон - личность не заслуживающая политического доверия.
Дело прикрыли, кто-то получил нагоняй, кого-то уволили. Говорят, даже сам министр культуры имел неприятный двухчасовой разговор с Михаилом Андреевичем, и будто министра культуры собирались отправить послом в Перу. Конечно, все дела по балету "Шаг вперед, два шага назад" похоронили, а всю балетную творческую группу по одиночке вызывали в полуподвальное помещение с зарешеченными окнами, где с ними вели предупредительно-назидательные беседы, после которых взяли подписку о неразглашении проработанного в архиве. Но кое-какие слухи со временем поползли.
И слава Богу! Потому что этими слухами я пользуюсь, но не только ими, а так же и сведениями из других источников. К примеру из Конан Дойля. У его персонажа, сыщика Шерлока Холмса пользуюсь его методом дедукцией. Deduction - логическое заключение от общего к частному, от общих суждений к другим частным взглядам и выводам. Есть также метод индукции: от частных фактов строить общий вывод. Эти два метода важны при написании данной книги, ибо они дают возможность понять, как проникнуть в тайны неизвестного. Так чтобы еще яснее понять и по новому рассмотреть известное, много раз осмысленные обработанные факты, особенно с помощью личных уголочков. Пора, наконец, из тесноты общих суждений вернуться на волю, то есть в Пампасы, где, кстати, жил необычный святочный мальчик Мигель и его дядя Хосе.
20. Отступление о литературных толках*,
______________ * Такими словами определил Белинский современную ему критику.
спорах о Достоевском и моем сне.
В комментарии-послесловии к роману В. Аксенова "Скажи изюм" (Москва, 2000 г.) - так в романе называется фотоальбом, за которым угадывается реальная история знаменитого альманаха "Метрополь" - Евгений Попов писал:
"Однако... однако ВРЕМЯ ПРОШЛО, и все, включая самого юного автора альманаха ленинградца Петра Кожевникова, постарели ровно на двадцать лет. Иных уж нет (Б. Бахтина, В. Высоцкого, Ю. Карабчиевского, Г. Сапгира), иные далече (В. Аксенов, Ю. Алешковсий - в США, Ф. Горенштейн и В. Ракитин - в Германии). ВРЕМЯ УШЛО, как вода уходит в песок, и все ТО, ЧТО БЫЛО, смыто новым "бурным потоком", возникли новые реалии, в которых мы теперь и живем. Водевиль под названием "Ты этого хотел, Жорж Данден, Или За что боролись, на то и напоролись" опять с упехом идет на русской сцене. Нравится нам это или нет, но нынче властям до писателей нет решительно никакого дела.
Все смыто. Но остались два текста. Альманах "Метрополь" и роман "Скажи изюм", посылом для которого послужила ИСТОРИЯ С "МЕТРОПОЛЕМ".
От себя добавлю, что осталась еще и публицистика Горенштейна, о "маразматическом" времени семидесятых и о той среде, в которой рождался "Метрополь", от которой он, Горенштейн, себя "отделил" географически и духовно. И еще добавлю: среди тех, которые не только "далече", но кого "уж нет", следует теперь назвать и Фридриха Горенштейна.
***
Последняя критическая статья "Читая Фридриха Горенштейна. Заметки провинциального читателя", вышедшая при жизни писателя на фоне долгого молчания критиков, была написана Татьяной Черновой ("Октябрь", 11, 2000).
Татьяна - литератор, мы учились с ней вместе, в том числе у Н. Берковского и Е. Эткинда, и даже жили в одной комнате в общежитии студенческого городка на Новоизмайловском. Как может догадаться читатель, публикация Черновой - результат деятельности нашей с ней студенческой "мафиозной структуры". К сожалению, на стороне Фридриха, было мало подобных структур, а если и были, то в основном такие, малозначительные "структуры". Не то что у иных, с настоящей, солидной литературно-критической "крышей".
Горенштейн ответил на эту публикацию письмом к Черновой в Светогорск. Почему-то письмо не дошло, и тогда он написал второе, а кроме того, прислал ей свой роман "Скрябин".* Разумеется, Горенштейн в письме Черновой первым делом сообщил, что его не публикуют в России: "Десять лет не случайно моих книг не было в книжных магазинах. Информационная блокада. Это дело прогрессивно-либеральной клики, шестидесятников, истеблишмента... Боятся конкуренции на рынке. "Наши" действуют через "своих".
______________ * "Скрябин" издан в Нью-Йорке в издательстве "Слово" в 1998 году.
Горенштейн сообщил и о "Веревочной книге": "Три года я возился с одной странной книгой, полумелодрамой, полу... не знаю какой... комикс в подзаголовке... Пусть вылеживается. Хотел ничего не делать, но все-таки кое-что пишу. Небольшое. Написал статью о Пушкине.* Он в моих планах. А сейчас намерен писать о традиционном аморализме Запада. Если под Западом понимать не людей, которые разные, а политиканов и лживый западный "журнализм" "милых друзей". Со времен "милых друзей" Мопассана они стали еще хуже. И еще хуже, чем в 30-е годы... Только тогда они трусливо потакали нац-социализму, а теперь нац-исламизму. Я хотел бы поискать в России материалы по послевоенной Америке. Тогда при взаимной пропаганде много друг о друге правды говорили. О сталинизме понятно. Но и о труменизме и маккартизме нужна правда".
______________ * Имеется ввиду достаточно объемная работа Горенштейна о происхождении Пушкина "Тайна, покрытая лаком". Работа эта до сих пор не опубликована (1 июля 2003 года).
Горенштейн пишет Черновой: "Напишите, как и чем Вы живете. Может быть, когда-нибудь через год окажусь в России, в тех местах Ваших. Кто его знает. Если бы Вам удалось приехать к Мине, то посмотрели бы Берлин. Берлин того стоит. Тут был в Берлине международный фестиваль литературы. Я читал из "Попутчиков" и предложил им, чтобы они Вас пригласили. Все-таки свежий человек из русской провинции, литературный рецензент - так аргументитровал. Однако пожадничали. Денег нет. Сволочи."
"Им" - это берлинские организаторы фестиваля. Вечер вела дама не только невежественная, но еще и враждебная по отношению к Горенштейну. Пышная такая "пышка" - современный "вариант" дамы из круга мопассановских "милых друзей". Зачем-то она пыталась настроить немецких слушателей против писателя такими, например, заявлениями: "Горенштейн вот уже двадцать лет живет в Германии, а все еще пишет на русском языке".
Однако читательская публика на провокации не поддалась. Мы с Ольгой Юргенс наблюдали после чтения за взволнованной толпой читателей, желающих купить "Попутчиков" или другие книги Горенштейна (в Германии опубликовано одиннадцать его книг). Картина, которую мы наблюдали, не соотвествовала, однако, типичным представлениям о западном хваленом рынке. Разочарованные читатели с пустыми руками отходили от книжного прилавка, на котором не было ни одной его книги, притом что эти прилавки были специально установлены для вечера встречи с Горенштейном.