Золотое колечко на границе тьмы - Владислав Крапивин

Мой приятель Семка Левитин не поверил:

– До революции таких звёздов не было, они же советские…

Но дядя Боря разъяснил, что пятиконечная звезда – очень древний знак. Его даже волшебники использовали в старинные времена.

Видимо, звездочки в самом деле были малость волшебные. Ну, одно слово – самолетики. От легкого броска они взмывали высоко-высоко и кругами реяли над простором нашего двора. А сделанные наиболее удачно даже возвращались после полета к ногам хозяина. Дядя Боря сказал, что это "эффект бумеранга”.

Взрослые сперва ругались, но потом увидели, что легонькие «самолетики» безопасны для стекол. Успокоились. А вскоре нашли таким звездочкам и свое применение. Приспособили класть их в ведра, чтобы вода не плескалась, когда несут с водокачки. Раньше для этого использовались фанерные диски или крестовины из лучинок, а тут оказалось: драночные звезды лучше всего. И смастерить легко, и «держат» воду отлично.

Людмила все просила; «сделай» да "сделай". А я все обещал да обещал.

– Заноза не помешала тебе смастерить звездочки для себя, – напомнила старшая сестрица.

Она была ужасно дотошная.

– Я же сказал: сделаю!.. Смотри, очередь подходит.

Сперва набрала воды в ведра Людмила. Потом Николай. Я собственноручно опустил в ящичек копейку. И подставил под трубу бидон.

Толстая струя ударила в алюминиевое дно так, что ручка бидона едва не вырвалась из ладони. Посудина загудела и наполнилась моментально. Вода захлестала через край. Брызги окатили меня с ног до головы. Вообще-то в жаркий день это даже приятно. Однако я отскочил и показал окошку с ящичком мокрый кулак.

Дело в том, что за стеклами маячило девчоночье лицо. Круглое, усыпанное крупными, как горох, веснушками. Обычно у окна дежурила пожилая скучная тетка, а сегодня смотрите-ка! Дунька конопатая! Годами не старше меня, а уже какая нахальная! Взяла и забрызгала незнакомого человека!

Она смеялась и смотрела на меня, расплющив о стекло пятнистый нос. Я повертел кулаком – увесисто и обещающе попадись, мол. Девчонка отодвинулась и покапала язык. Но… не просто его высунула, а трубочкой.

Когда язык показывают лопатой ("Ы-ы-ы!"), это явная вражда и вызов. А если трубочкой – тут наполовину игра. Вроде бы и дразнилка, и в то же время вопрос: "А ты так умеешь?"

Я умел и тут же продемонстрировал это. Мало того! Я поставил бидон и состроил страшную рожу, оттянув пальцами нижние веки.

– Бэ-э-э…

Девочка удивленно замигала. И конечно, все это наше общение прервала Людмила:

– Ты и здесь ухитряешься вредничать! Зачем дразнишь девочку? Людей задерживаете! Идем…

На прощанье я хотел снова показать конопатой вредине кулак, но ладонь почему-то не сжалась, и я помахал растопыренными пальцами. Можно было понимать как хочешь. И "подожди, поймаю", и "до встречи"…

Весь день мне было радостно. Через груду гнилых опилок я пробрался за дровяной сарай, надрал там от фанеры тонких полосок и сделал пять звездочек – четыре для ведер и одну для игры. Мой «самолетик» оказался замечательным. Летал высоко и после каждого запуска возвращался к моим босым, заляпанным грязными брызгами ногам. Приятели – Семка Левитин, рыжий Толька и Амир Рашидов – завидовали, но без досады, по-хорошему.

Наигравшись "самолетиками", мы погоняли в траве тряпичный мяч, потом сделали из консервных банок фашистский танк и разбомбили его кирпичами… В общем, интересных дел хватило.

А в перерывах среди игр я отходил в сторонку и радовался жизни в одиночку. Всяким мелочам радовался. Приятно было провести ступней по желтой головке одуванчика – мягкая щеточка лепестков так славно щекотала кожу. Хорошо было и потоптаться на шероховатом свежем срезе могучего березового чурбана (соседи у сарая пилили дрова). Или выбраться из оконца на железный навес крыльца и попрыгать на горячих от солнца кровельных листах…

И все это время я ловил себя на ощущении, будто за мной подглядывает – сквозь репейники, или из-за угла, или в щель забора – веснушчатая девчонка. Это и смущало меня, и веселило.

На следующее утро я взял бидон и пошел к водокачке один. И вот удача-то! Народу – никого, а за стеклом опять маячит круглое конопатое лицо.

Я подставил бидон. Большим пальцем показал: лей.

Девчонка встала на подоконник. Она была в куцем, белом с коричневыми листиками платьице. Ее коленки прижались к стеклу, образовав два плоских бледных кружочка. Она открыла форточку и высунула голову с тощими желтыми косицами.

– А деньги?

– Я вчера копейку дал! На полное ведро! А тут всего полведра! Лей за вчерашнее!

– Я вчера полное ведро отмерила! – насмешливо объяснила она.

– А кто тебя просил полное? Через край же вылилось!

– Ничего не знаю. Раз копейка, значит, ведро. А теперь плати снова.

Копейку я из дома не прихватил. Да и не в ней, конечно, дело. Копейка была ценой чисто символической даже по тем временам. Самое дешевое перо для ученической ручки-вставочки стоило, по-моему, пятак, а дешевле этих предметов не было ничего. И мы с конопатой «хозяйкой» водокачки, конечно, играли, хотя и делали вид, что всё всерьез.

– Лей. – сурово потребовал я.

– Ладно уж… – Она прыгнула с подоконника, и в бидон, как вчера, ударила гулкая струя. На этот раз я не прозевал и не дал перелиться через край, отскочил. Девчонка опять высунулась в форточку

– В другой раз приходи с ведром, у нас по полведра не отпускают… Или приноси полкопейки!

Хитрая была. Но я был еще хитрее! Всем известно, что в царское время выпускали денежки в половину копейки. Такая монетка называлась "грош". А были и половинки гроша – полушки. Но мало кто знает теперь, что и в первые годы после революции грошики чеканились тоже. С буквами «СССР» и надписью "Пол-копейки". Потом они стали редкостью, но у меня такая денежка была: лежала в коробке со значками, марками и всякой мелочью.

И я весь день радовался тому, как завтра возьму над «конопатинкой» верх.

И взял. Постоял и очереди позади двух теток, опустил полкопейки в ящичек, увидел девчонкино растерянное лицо и показал ей язык-трубочку. Она смешно подняла маленькие светлые брови и развела руками: ничего, мол, не поделаешь, сдаюсь…

От водокачки я уходил, изображая спиной гордость и торжество. Подавлял желание оглянуться и старался не выгибаться от тяжести.

На следующий день я пришел к водокачке опять с Людмилой и Николаем. И тут мы с девочкой поменялись ролями: виновато разводил руками я – когда опустил копейку: “Извини, но грошика больше нет". Она оценила мое смущение и налила мой бидон аккуратно, без брызг. И я, уходя, впервые помахал ей рукой без всякой "дразнючести". И она помахала за стеклом.