Паутина - Сара Даймонд

Я вспомнила письмо, найденное в шкафу в гостевой комнате. Интересно, дорогая Пенни — не жена ли Тома? Или, может, дочь? О том, чтобы задать этот вопрос вслух, и речи быть не могло: гриф «Совершенно секретно» на их переписке не стоял, но был очевиден.

— Собственно, никто из нас не сомневался, что так и будет, когда она вырастет, — продолжал Том Хартли. — Она просто не могла снова совершить преступление. Один-единственный голос убеждал нас в обратном… но время, к счастью, доказало, что этот человек ошибался.

Я так и вскинулась:

— И кто же это был?

— Да один молодой психиатр из местного муниципалитета. Его звали Дональд Харгривз. С первого дня Ребекки в колонии он приезжал раз в месяц, чтобы побеседовать с нею, а в течение последнего года ее пребывания в «Саутфилд Юнит» их встречи были еженедельными. Мы спорили с ним насчет того, отправить ли ее в дальнейшем в тюрьму общего режима — на чем настаивал я — или строгого режима, что логически вытекало из его участившихся визитов. Возможно, она рассказала ему больше, чем когда-либо рассказывала другим… Поскольку решение зависело не от меня, то я и не был ознакомлен с окончательным заключением психолога. Мне лишь известно, что он самым решительным образом настаивал, чтобы ее поместили в тюрьму с усиленным режимом. Но его заключение было отклонено вышестоящими чиновниками, которые, к моей великой радости, нашли его недостаточно убедительным. Не знаю, по недомыслию или по каким-то своим соображениям, но сам он был убежден в правильности заключения. Даже вскоре уволился, я слышал, именно в связи с разногласиями по этому делу.

— Боже, — выдохнула я. — Как, вы сказали, его звали?

— Дональд Харгривз. (Я торопливо записала имя и фамилию.) Вот, пожалуй, и все, — вежливо произнес Том, — что мне известно о Ребекке. Признаться, странно было снова вспоминать те события… Как вы думаете, мой рассказ поможет вам?

— Несомненно, — с готовностью подтвердила я. — Не знаю, как и благодарить вас за звонок — вы не представляете, насколько просветили меня по принципиально важным вопросам.

Положив трубку, я в несколько прыжков преодолела лестницу, влетела в гостевую комнату, включила компьютер и ввела имя Дональд Харгривз в строку поиска Google, машинально закуривая сигарету. Нажав «ввод», я уставилась на экран, чувствуя, как биение сердца отдается в ушах.

Два результата. Первый — список Британского медицинского совета; имя в длинной колонке имен и информация о том, что Дональд Харгривз является дипломированным психиатром. Второй — статья об аутизме, по-научному сухая, предназначенная для коллег уровня автора, напечатанная в сборнике по психогигиене, о существовании которого я и не слышала. Вверху страницы — небольшое фото мужчины средних лет с проницательными темными глазами и аккуратно подстриженной темной бородкой; под фотографией — несколько строк курсивом. Доктор Дональд Харгривз тридцать восемь лет проработал практикующим психиатром. В настоящее время состоит в штате Центра медико-санитарной помощи Модсли в Южном Лондоне и работает консультантом в колонии «Эшвелл Юнит».

Я посмотрела на дату внизу страницы. Статья была опубликована три недели назад.

32

Узнать нужный телефонный номер оказалось просто. Секретарша сняла трубку на первом же звонке:

— «Эшвелл Юнит».

— Могу я поговорить с доктором Дональдом Харгривзом?

Я ждала очередных вопросов, но не услышала ни одного, — похоже, психиатры из госслужб защищены от народа хуже, чем чиновники. В трубке затренькало, и через некоторое время раздался мужской голос:

— Дон Харгривз.

— Добрый день. Не будете ли вы так любезны помочь? Меня зовут Анна Джеффриз… — Я произнесла уже заученную вступительную речь. Не услышав ответа, от замешательства продолжила: — Разумеется, я понимаю, что такого рода информация является конфиденциальной. Но если бы вы нашли возможным хоть что-нибудь…

— Не волнуйтесь. Ситуация мисс Фишер — новое имя, биография — предполагает, что конфиденциальность этих сведений утратила силу. — Снова молчание, которое моего собеседника, похоже, нисколько не смущало. — Буду рад поговорить с вами об этом случае. Я смогу уделить вам примерно час. Когда вам удобно приехать в колонию?

Вообще-то я рассчитывала на телефонный разговор и уже было собралась сказать ему об этом, но что-то в последнюю секунду остановило меня. Инстинкт подсказал, что этот человек знает о Ребекке больше, чем все остальные свидетели, вместе взятые, а учитывая его склонность к затяжным паузам, общаться с ним по телефону будет трудно. Разговор лицом к лицу — совсем другое дело, он может привести к самым неожиданным открытиям.

— Чем скорее, тем лучше, — ответила я. — Вам удобно на следующей неделе?

— Разве что во вторник… Подойдет? Скажем, в два часа?

— Отлично. Заранее спасибо, — быстро согласилась я. — Не подскажете адрес?

Он продиктовал адрес, а я аккуратно записала его в блокнот.

— Ближайшая станция метро — «Бэлхем», если вы не на машине, — уточнил он. — Что ж, тогда до встречи.

Время тянулось медленно. Заканчивая уборку, я сгорала от нетерпения, а ведь до встречи ждать еще несколько дней. Образ Ребекки очень долго был туманным и расплывчатым, я уже начала думать, что таким он и останется, и вдруг туман стал рассеиваться и картинка меняться, причем с головокружительной скоростью. Подробности жизни Ребекки в «Саутфилд Юнит» оживили ее, сделав образ трехмерным, я впервые смогла ясно увидеть свою героиню в различных ситуациях. Напряженное молчание во время свиданий с приемным отцом, походы в кино с женой и старшей дочерью Тома, необъяснимая вспышка ярости, закончившаяся потасовкой в комнате отдыха. Представляя Ребекку в этих ситуациях, я с удивлением чувствовала, что она становится для меня такой же реальной, как любая из моих знакомых, какой и сама она была четыре месяца назад, когда показывала нам этот дом.

Мне не давала покоя мысль о том, что узнал о ней Дональд Харгривз, — или думал, что узнал. Как бы там ни было, но ведь он даже уволился из протеста, когда к его мнению не прислушались, — а за время нашей краткой беседы он не показался мне сверхмнительным истериком. Должно быть, психолог увидел совершенно другую личность, в отличие от девочки, которую описывали Мартин и Том, но что бы он ни увидел, психолога это встревожило настолько, что он счел Ребекку потенциально опасной.

Может, она рассказала что-то о своих отношениях с приемными родителями? Если образ Ребекки прояснялся, то эта сторона ее жизни выглядела все более запутанной. По рассказам Тома и Мартина у меня сложилось представление о Деннисе Фишере, но я понимала, что оно далеко от действительности, — человек, который существовал в моем воображении, вычеркнул бы из своей жизни Ребекку в ту самую секунду, когда ее арестовали и в воздухе запахло скандалом. Он сделал бы это задолго до того, как горожане всем скопом восстали против него; до того, как кто-то из ослепленных ненавистью местных попытался поджечь его фабрику. Человек, который существовал сейчас в моем воображении, просто-напросто не мог испытывать настоящей любви ни к кому на свете.

Даже к жене. Рита Фишер… Богатая наследница, на которой он, возможно, женился из-за денег, а возможно, и по иной причине. Каждая принадлежащая ей вещица свидетельствовала о стремлении к красоте, которой не наделила ее природа. Неуравновешенная и высокомерная, Рита была совершенно безразлична к чувствам других людей. И эта же самая женщина удочерила пятилетнюю девочку, а не грудного ребенка, проявив и самоотверженность, и бескорыстие, лишив себя даже иллюзии настоящего материнства. Эта же самая женщина изо всех сил старалась подарить Ребекке счастливое детство и любила приемную дочь так сильно, что покончила с собой через два дня после объявления приговора…

Нет, что-то здесь не то. Все неправильно. Я не могла избавиться от ощущения, что думаю о двух абсолютно разных супружеских парах; я будто пыталась сложить пазл, не догадываясь, что половина элементов высыпана из другой коробки. Но возможно, уже в следующий вторник, утешала я себя, у меня появятся ответы на все вопросы сразу. Истина забрезжила вдалеке и постепенно приближалась.

— Сегодня на ужин куриный салат! — объявила я Карлу, когда он вернулся с работы. — Неплохо для разнообразия.

— Отлично. День выдался безумный. Переоденусь во что-нибудь домашнее и через минуту спущусь.

Расположившись за столом на кухне, он рассказывал мне о коллегах и о событиях «безумного дня». А мне все это казалось химерой, словно Ребекка и окружавшие ее люди выкачивали из реальности все краски и всю глубину. Они выглядели персонажами цветного фильма, а Карл с сослуживцами — серыми, призрачными.