Маара и Данн - Дорис Лессинг

Тут же они принялись поить свою узницу какой-то горькой дрянью, нагревая ее чуть ли не до кипения. Так прошло три дня. На четвертый, очень поздно ночью, они положили Маару на поддон и начали обрабатывать ее живот, сначала снаружи, затем перешли внутрь. Умелые пальцы нащупывали матку, искали плод. От боли Маара потеряла сознание, затем очнулась, а они все шарили в ней и тискали ее, внимательно следя за лицом страдалицы и давая ей время от времени выпить еще что-то, уже не столь противное.

К утру Маара ощутила меж ног жар.

— Хочешь взглянуть?

Маара уловила в кровавом месиве очертания крохотного существа. Она ощутила болезненный укол в сердце, больнее, чем ножом, зажмурилась и замотала головой. Она жалела, что согласилась посмотреть.

— Три месяца. Может, чуток старше.

Ребенок Мерикса родился живым, но вскоре умер. С мертвым плодом одна из женщин выскочила наружу, в саванну, — тюрьма находилась на самой окраине города. Вернувшись, как будто отрубила:

— Всё.

Был ли у нее выбор? Ребенок Мерикса или Данн. Маара утешала себя тем, что ребенок все равно бы не выжил, не пережил путешествия по реке в жару. Нет, выбора не было.

Надзирательницы оставили ее отсыпаться и разбудили, чтобы сообщить о появлении Данна. Он сразу направился в суд и предъявил на нее права. Смотрели на него с подозрением. Он всем казался больным. Маара понимала, что причина этого — страх. Чего ему стоило приблизиться к стражникам, охранявшим суд! Она ощущала страх маленького Данна, видела его лицо, лицо перепуганного до смерти малыша.

— Сказали ему, что ты выкинула, — сообщил стражник, принесший весть о прибытии Данна.

Прежде чем выйти из тюрьмы, Маара снова обратилась к надзирательницам с просьбой разменять одну или две монеты.

— Две. Каждая по одной. И полной стоимости не дадим. Слишком опасно.

Она отдала им две монеты, оставив в поясе девятнадцать, и вскоре получила кучу мелких, легких серых металлических чешуек. Примерно половина стоимости. Но Маара не жаловалась. Ссыпала мелочь в мешок, поблагодарила благодетельниц, и они обнялись на прощание.

Данн ждал в гостинице. Он выздоровел, но испуг доводил его до болезненного состояния. Когда Маара поблагодарила брата за то, что он спас ее своим прибытием, Данн разрыдался и прильнул к ней, почти как маленький, но не совсем. Чувствовалось в нем упорство взрослого, ответственность. И голос звучал по-мужски:

— Маара, если бы я тебя потерял… — Нет, это произнес не малыш.

— А если бы я тебя потеряла…

Они не привыкли к физическому контакту, но сейчас не могли без него обойтись. Обнявшись, оба сидели на кровати, отдыхали душой. Маара чувствовала, как напряжение покидает его тело, как успокаивается она сама.

— Те двое, которые пришли за нами в том городе… — начала она, ожидая, что Данн возразит: «Нет, не двое, один!» — Но он лишь беспокойно вглядывался в ее лицо.

— Маара, ты мне не хочешь верить, но за мной охотятся.

— Кто, Данн, кто охотится?

Он только застонал и уронил голову на ее плечо.

— Если бы ты не появился, меня забрали бы для их программы размножения.

— Знаю, мне сказали. — Он чуть помолчал и добавил тихо, почти кротко: — Маара, пожалуй, лучше бы тебе больше не беременеть.

В течение двух дней они отдыхали. Маара еще ощущала слабость, но уже вновь стала сама собой, как будто вернулась в себя. Она не чувствовала себя сама собой во время путешествия по реке. Маара много ела, много гуляла с Данном по этому приятному прибрежному городу. За парочкой следили приставленные судом агенты, не отставшие от них и на борту лодки. Как они узнали, делалось это для того, чтобы убедиться, что они не больны. Здесь все очень боялись эпидемий. Ужасные болезни нападали на Речные города неизвестно откуда, мучили, убивали людей и исчезали неизвестно куда и почему. Речную болезнь все понимали, ее не опасались. Ход этой болезни всем известен: приступ с ознобом и лихорадкой, потом затишье, затем снова приступ… Иногда человек умирал от нее, иногда нет. От этой болезни в каждом доме припасены средства, но беда в том, что появлялись все новые недуги. Народ поговаривал, что они приходят и уходят по течению реки.

Через два дня вечером лодка, в которой ехали Маара и Данн, подошла к пристани там, где эта река вливалась в главную, которая называлась Конг. В темноте они не смогли увидеть, насколько Конг огромный: река, по которой они начали путь, казалась в сравнении со следующей ручьем, точно так же и река, по которой они прибыли к этой пристани, выглядела незначительной в сравнении с величественным Конгом. Утром брат с сестрой покинули постоялый двор все еще в сопровождении агентов Гойдела, которые здесь расставались с ними, направились к другой лодке, очень большой, и увидели, насколько широка река: птицы на деревьях другого берега казались всего лишь белыми точками, а деревья — мелкими кустиками. Здесь росли такие же пальмы, как и в Гойделе, но появились и новые, с листьями, напоминающими задранные вверх большие ладони, а также пальмы, покрытые шипами. По бортам большой-большой лодки торчали весла, но они покоились в уключинах, а двигалась она с помощью прибора, использующего солнечный свет, собранный и направленный на скошенную тускло-матовую плоскость. Секрет действия этого прибора давно забыли, а сам прибор считался настолько драгоценным, что день и ночь охранялся специально приставленными людьми. Очень мало сохранилось таких приборов. Данн, стремясь сэкономить, сразу предложил себя в качестве охранника. Владелица и водительница громадной лодки, старая женщина по имени Хан, сухая, солнцем опаленная, морщинистая, долго смотрела на юношу и наконец кивнула. Данн внушал доверие. Он не отличался легкостью и открытостью людей, не сталкивавшихся с предательством, но его способности — так полагала Маара — угадывались в уверенности облика и поведения. Он также предложил помощь в приготовлении и раздаче пищи. За это Данн получил право бесплатного проезда. Путешествие должно было продлиться месяц. За это время они должны были одолеть путь больший, чем весь их вояж от скальной деревни. Маара заплатила три из девятнадцати золотых монет. Теперь их осталось у нее шестнадцать. Пассажиров в лодке оказалось около сотни, некоторые из Хелопса, другие из тех Речных городов, которые они миновали. Лица этих людей должны запечатлеться в памяти за время путешествия. Маара видела, как Данн внимательно в них всматривается, запоминая каждое.

10

Большая река растратила силу своих притоков. Мелкая, медленная, вяло влеклась она по широкому руслу, берега которого прорезали пересохшие овраги, оползни, покрытые пленкой нанесенного паводками осадка; поднятые высокой водой трава и водоросли свисали кое-где сухими сивыми бородами с ветвей прибрежных деревьев. Драконы здесь не валялись по берегам, а прятались в воде, выставив над нею лишь бугорки ноздрей и глаз, словно бревна влеклись по течению или темными полосами прочерчивали поверхность рядом с судном и сразу позади него, в надежде, что кто-нибудь свалится с высокого борта. Небо жаркое, синее, пустое — ни облачка. Под пальмами вздымаются и опадают пыльные вихри, высасывая засохшую грязь из сухих кочек. Душно, знойный воздух жжет кожу, но Маара забыла о тошноте, теперь ей трудно было представить, что не так давно вид воды вызывал у нее рвоту. Что ж, другие обстоятельства. Она думала о лежавшем где-то впереди городе Шари, цели путешествия. Половину пути они должны одолеть по этой реке, по Конгу, а затем протиснуться по узкому каналу в другую, текущую в озеро Чарад. Там они пойдут вниз по течению, так что драгоценную машину, улавливающую солнечные лучи, использовать не будут, поберегут. Но весла там пригодятся. Все это ей рассказал Данн в свободное от дежурства время.

— Маара, ты видишь, все вокруг становится лучше, так ведь? — озабоченно, даже тревожно втолковывал он сестре, вглядываясь в ее лицо, пытаясь обнаружить подтверждение своим словам.

Маара парила в полудремоте, глаз четко схватывал очертания всего, попадавшего в поле зрения, но удалял увиденное на недосягаемое расстояние. Вялая река, судно, неспешно ползущее по поверхности, заблудившееся в небе крохотное облачко — все это протекало сквозь сознание Маары, ставшей как будто прозрачной, или раздвоившейся, ибо в ее памяти постоянно присутствовала другая Маара, кожа которой отвыкла от воды, а растрескавшиеся губы не могли сомкнуться, как будто вытягивались навстречу чудесному миражу, глотку, капле воды. Когда пассажирам передавали ведра зачерпнутой из-за борта воды и приходила ее очередь, она слышала шепот каждого глотка: все в порядке, Маара, теперь ты в безопасности. Погружая руки в воду, освежая лицо, она не могла забыть ужасов безводной пустыни.

Иногда впереди появлялись отмели, с которых, завидев надвигающееся на них деревянное чудовище, обдававшее их диковинным ароматом потного мяса, соскальзывали в воду драконы. Драконы устремлялись к судну, а животные, выходившие к реке на водопой, пугались и убегали прочь. По вечерам они останавливались в городках и деревнях, а иной раз даже у одинокого постоялого двора, прилепившегося к берегу и поджидавшего проезжих. По утрам и вечерам путешественников кормили хлебом, иногда сыром, почти всегда тушеными или вареными овощами, поили пальмовым молоком. Спали в больших залах или в комнатах на несколько человек. Маара и Данн держались вместе. Города, как и в Гойделе, отличались друг от друга, отличались и их обитатели, вовсе и не стремясь к одинаковости, и эта неповторимость внушала интерес. По вечерам Маара и Данн часто бродили по улицам, вглядываясь в глаза встречных, иногда покупая фрукты, сласти, чтобы лучше сохранить впечатление новизны, удовлетворить интерес открывателя. Данн, случалось, настолько пристально всматривался в лица незнакомых людей, что те проявляли беспокойство и отвечали возмущенным взглядом: «Что, что тебе надо?..»