Роковой бал - Кристина Додд

– Спасибо, Виггенс.

– Прекрасные лошади, милорд, – сказала Виггенс.

– Лучшие в моей конюшне, – ответил Блэкберн. «И предназначенные для того, чтобы произвести впечатление на женщину», – добавил он про себя.

Услышав сзади нетерпеливые крики, он попрощался со своим маленьким шпионом и подъехал к дому Тарлинов. Выходя из экипажа, он заметил множество направленных на него насмешливых взглядов. Передав свою касторовую шляпу Спринголу, лорд Блэкберн спросил:

– Мисс Хиггенботем дома?

– Дамы сидят в гостиной, – ответил Спрингол. Блэкберн пошел туда.

– Но мисс Хиггенботем там нет. Блэкберн остановился.

– Где же она?

– Вам нужно спросить у леди Тарлин, – строго сказал Спрингол. – Она в гостиной.

Блэкберн подумал, что дворецкий как раз под стать своей хозяйке – высокомерный и снисходительный одновременно. Но сейчас у лорда не было настроения терпеть выходки Виолетты. Он ей так и сказал, застав ее среди дам из высшего света.

– Я желаю говорить с мисс Хиггенботем, и немедленно. Виолетта, казалось, была нисколько не удивлена его нетерпением.

– Боюсь, что Джейн... она сейчас занята. Но я могу передать ей, что вы заходили.

«Занята». Блэкберн вспомнил слова Виггенс. Джейн сегодня была у де Сент-Аманда, возможно, чтобы сделать рисунок «Вирджинии Белль» по памяти и получить следующие инструкции.

– Чем она занимается?

– Откуда мне знать? – Виолетта отвела взгляд.

– Лучше уж скажи, иначе Тарлин узнает о том, как ты однажды на спор скакала в его упряжке по Гайд парку.

Одна из подслушивающих дам захихикала, но осеклась, когда Виолетта сурово посмотрела на нее, а затем на Блэкберна.

– Ты невыносим, Рэнсом.

– Да, а ты выглядишь в чем-то виноватой. – Теперь ему уже всюду виделась измена. Или он сходит с ума, или предательство стало новым развлечением светских дам Лондона. Он не может всерьез подозревать этих легкомысленных и глупых существ, но не позволит Виолетте дурачить его.

– Лучше не участвуй в занятиях Джейн, Виолетта. Это не игра.

– Никто не знает этого лучше, чем я, Рэнсом. – Она вскинула голову. – Хорошо. Она на чердаке.

– На чердаке? Что она там делает?

– Что люди делают на чердаке, – холодно ответила Виолетта. – Иди и посмотри.

Он поклонился, развернулся на каблуках и вышел, едва заметив, как Виолетта с Адорной обменялись довольными улыбками.

Спрингол указал ему дорогу наверх, а рассеянная служанка кивнула в сторону узкой лестницы.

– Мисс Хиггенботем там, милорд. Вы легко найдете нужную дверь, – мисс Хиггенботем поет.

Не очень хорошо поет, если судить по поджатым губам служанки. Блэкберн со стуком поднялся по деревянной лестнице и услышал, как Джейн громко и радостно распевает.

Чем бы она там ни занималась, это доставляет ей удовольствие. Он принялся громко стучать тростью из красного дерева в дверь, но вдруг остановился. Он подумал о том, что стучит, чтобы предупредить ее, что нужно спрятать улики. Но его, конечно, ничто не остановит. Если он откроет дверь и увидит, что она рисует все корабли и адмирала военно-морского флота, он, не колеблясь, исполнит свой долг и отправит Джейн на виселицу.

Взявшись за ручку, он повернул ее, распахнул дверь – и увидел Джейн, одетую в рабочий халат и стоящую возле глиняной статуи в человеческий рост. Благородный подбородок, гордый нос, мускулистая грудь... и... он взглянул украдкой. Да, каждая деталь была как прежде.

Включая этот чертов крохотный, будто детский, фиговый лист.

Глава 24

Предательство? Вероломство? Измена Англии? Все это мигом улетучилось у него из головы.

Его охватила злость. Злость и разочарование. Она еще раз создала статую, чье видимое сходство может обмануть кого-нибудь, но не его, и которое оскорбляло его самым жестоким образом. Ни один мужчина не сможет прикрыться таким маленьким фиговым листком.

Особенно Квинси.

Как и много лет назад, такое унижение привело его в неистовую ярость.

– Ты все еще делаешь это неправильно! – он зашел в комнату, захлопнув за собой дверь. – Черт побери, Джейн. – Он рывком избавился от галстука и накрахмаленного воротничка. Он в бешенстве стянул с себя пиджак и жилет и швырнул их на пол. Он так порывисто рванул рубашку, что порвались завязки на ее горловине. – Вот так! Вот так я выгляжу на самом деле!

Джейн неподвижно стояла, ее руки были в серой глине. Она с интересом смотрела на него, и на один короткий миг здравый смысл возобладал над яростью. Может, она считает, что он сошел с ума?

Но нет. Она смотрела, и в ее глазах было удивление и отрешенность. Работа изменила ее. На смену девственной стыдливости пришло жадное любопытство. Джейн осторожно положила инструменты. Вытерла руки о передник. Приблизилась к нему, медленно обошла вокруг, глядя на его наготу, как на чудо. Без тени смущения она протянула руки и распахнула тонкую льняную рубашку, открыв плечи Рэнсома.

– Восхитительно, – прошептала она. – Лучше, чем я себе представляла.

И положила ему на плечи свои руки.

Она ничего не имела в виду. Он знал это. Ею руководил интерес художника; она не думала в этот момент о приличиях.

Но он был здесь. Он осознавал, где они, какие существуют правила поведения, видел себя, ее, их прежнее взаимное притяжение, предчувствовал их будущую страсть.

Его ярость остыла. В нем загорелся огонь желания.

Джейн провела пальцами по его шее.

Рэнсом сглотнул, пытаясь избавиться от напряжения в горле. Она с восхищением проследила за этим движением, дотрагиваясь до кадыка, лаская мышцы, когда они натягивались и расслаблялись.

Она вытащила его рубашку из брюк, проведя рукой по каждому ребру.

– Дай я... – он пытался снять рубашку через голову.

Он наклонил голову, поднял руки, и рубашка скользнула на пол. Она широко раскрытыми глазами смотрела на его соски. Затем обернулась на статую.

– Я сделала их почти такими же. Как ты думаешь?

Не дожидаясь ответа, она обвела маленький кружок, дотронувшись до тугого кончика.

– Да. Они почти не отличаются от моих собственных.

Он надеялся, что вчера она чувствовала его прикосновения так же остро, как он сейчас.

Она взглянула на него и повернула, чтобы рассмотреть спину. С ненасытным интересом она обхватывала лопатки, пробегая пальцем по каждому позвонку его спины, исследовала выпуклости бицепсов.

Она была художником. Он давал ей то, чего она хотела – живую модель.

Его сердце тяжело и глухо забилось. Кровь прилила к щекам. Та его часть, которой он так гордился и которую она настолько оскорбила, зашевелилась и выросла во внезапном юношеском приливе желания. Она хочет видеть его. Она обожает его не за его деньги, ум или титул, но за его тело.