Гладиатор для неё (СИ) - Алекс Разум

— Лучше я буду называть тебя невестой Антиноя. Мне так больше нравиться. Но я хотел бы видеть тебя в своем дворце. Оставь распорядителя в доме, и переезжай завтра же. Как вдова ты обязана теперь носить траур. Свадьбу придется перенести на пару месяцев. Ну, это ничего — отметим ее в нашем путешествии. Глашатаи объявят об этом во всех больших города империи.

* * *

Когда, наконец, все ушли, она смогла выдохнуть в облегчении. Попросила Сиру сделать успокаивающий отвар из мелиссы и пряностей. Атилия зашла в атриум и присела недалеко от Секста. Он, погрузившись в свои мысли, смотрел на фонтанчик.

— Я не буду оспаривать наследство отца, ведь я отказался от него, — спокойно сообщил он, — Но хочу получить от тебя письменное обязательство о содержании моей бабушки. Ты знаешь, она любит виллу деда…

— Спасибо тебе, Секст, — она даже не подумала о его правах на наследство, — Завтра же вызову юриста и при тебе оформим все, что необходимо. Ты только продай Азия. Не могу его больше видеть.

Они немного посидели молча.

— Сможешь сам организовать похороны? Бери сколько надо в кабинете Луция. Там на столе деревянная шкатулка.

— Конечно, не переживай об этом.

— Еще возьми пару рабов. И пришли за мной посыльного, когда все подготовят.

— Ты уверена, что хочешь присутствовать?

— Я должна. Слышал, сам император напомнил о трауре. Римляне любят покойников больше чем живых. Они возненавидят меня, если не пойду на похороны мужа.

Сира принесла отвар в двух глиняных чашках. Атилия молча, кивком, поблагодарила.

— Как там Фелица? — спросила, не глядя на рабыню.

— Все еще не встает…

— Плохо, вы мне нужны во дворце императора. Пригласи Клеменса.

Через несколько минут перед ней стоял удивленный конюх. Она объяснила, как стала хозяйкой дома.

С этого дня он становился распорядителем и ее помощником. Еще предупредила о новых жильцах, которые должны прибыть завтра.

— Один из них ранен, за ним нужен уход. Если той суммы, что я оставлю, не хватит — займешь под вексель в храме Юпитера. Там Луция знают давно. И, Клеменс, всех кредиторов гони прочь, не вздумай даже пол асса кому-то дать. Ты меня понял? Пусть идут в суд, если посмеют.

— Госпожа, умоляю, лучше поручите распоряжаться Азию…

Конюх осекся, не закончив фразу. Она смотрела на него недобрым взглядом. Увидев ее реакцию, раб только поклонился и вышел.

— Ничего, он справится, — произнесла она, когда Клеменс удалился, — Простоват, но честен и исполнителен. Писать и считать умеет, в остальном научится.

Секст промолчал. Он допил отвар, сказал: «Пора», и вышел.

* * *

В самом конце римского холма Целий, там, где он приближается к Сервиевой стене, стоял, старенький храм. Его построили на месте древнего святилища богини Карны. Обычно, в этом месте придавали огню своих покойников граждане победнее: мелкие купцы, лавочники или чиновники незначительных должностей. Сегодня же здесь, как никогда, собралось много зевак. Весть о том, что погребальный костер императорского казначея запылает именно тут, разлетелась по всему городу.

Когда умирал римский богач, его наследники раздавали хлеб и деньги нуждающимся. Это привлекало не только бедноту города, но и разношерстных мошенников и воров всех мастей. Сегодняшний день исключением не стал.

Разочарование и тех и других не заставило ждать. Публика, собравшаяся на похороны Луция, оказалась настолько нищая, что первыми кто потерял настроение стали карманники. Мошенники расстроились позднее. Когда увидели в процессии вдову покойного в окружении вооруженных преторианцев. В самом хвосте шествия двигались с полсотни городских вигилов. Увесистые палки в их руках заставляли собравшихся граждан поглядывать в их сторону с неким смущением.

Сын покойного, Секст, как и полагалось, был одним из несущих деревянное ложе с умершим. Ему помогали сослуживцы.

За ними следовали флейтисты, трубачи, танцоры и мимы. Дальше хористы и плакальщицы, они распевали старинные заплачки и читали стихи, восхвалявшие покойника. Все несли в руках цветы и венки из ветвей кипариса и можжевельника.

Процессию подготовили жрецы из рощи богини Либитины, что раскинулась за пределами Рима, на холме Эсквилин.

Атилия шла в белой похоронной накидке, без единого украшения и с распущенными не расчесанными волосами. Вдове полагалось всем своим видом показывать скорбь за умершим мужем. Мол, горе мое настолько велико, что теперь совсем нет желания ухаживать за собой.

Подойдя к нужному месту, ложе с Луцием установили на вязанки хвороста и сухой лозы винограда. Она стала метрах в десяти, куда ей указали жрецы. Секст факелом поджег эту кучу с двух сторон. После встал рядом с ней. Обычай требовал достоять до конца, пока огонь совсем не погаснет.

Костер очень быстро разросся и поднялся высоко вверх. Жрецы начали воспевать гимны покойнику. Нанятые плакальщицы рыдали и заламывали руки, рвали на себе волосы. Запах стоял ужасный. Ветви кипариса, разложенные вокруг костра, не могли его перебить.

Когда огонь начал уменьшаться, она сняла с себя накидку, оказавшись полностью нагой. Не торопясь, как ее научили заранее, подошла и швырнула ее в костер. Затем вернулась на свое место. Сира сразу же укрыла ее черным покрывалом. Теперь, девять дней она будет носить только темную одежду, соблюдая траур.

Глядя на плакальщиц, она подумала: «Хорошо бы и мне поплакать. Плохо если вдова не проронит ни слезы, такое запомнят».

Она попыталась вспомнить прожитое время с Луцием. Его издевательства и побои. Это