Тени исчезают в полдень - Анатолий Степанович Иванов

— Кабы не Фролка Курганов, каюк бы тебе с петухами, председатель. Ладно, что он, дьявол, с девками до света валандался.

— Ты, парень, вроде не очень ласковый ко мне был, с чего это лечить взялся? — через силу спросил Захар.

— Ишь ты любопытный! — зло вскрикнул Анисим. И добавил, предварительно грубо выругавшись: — Ни с чего и чирей на мягком месте не вскочит. Лежи давай.

Захара увезли назавтра в город. Ту руку, которую вывернул Демид, вылечили скоро. Зато правую едва-едва не отняли. Она была переломлена в нескольких местах, а плечо до костей изъедено, истерто о мерзлую дорогу.

Выписавшись из больницы, узнал Захар подробности своего спасения со слов девок, бродивших по селу в компании с Кургановым. Увидев зарево посреди деревни, все как-то растерялись. Не успели опомниться — послышался топот коней по мерзлой дороге. Трое всадников выскочили из проулка. Фрол помедлил секунду-другую, словно хотел получше разглядеть, кто это скачет из деревни, потом — никто не знал, то ли из озорства, то ли от испуга, — отломил кусок прясла и, размахнувшись, бросил под ноги лошади первого всадника. Конь споткнулся, со всего маха грохнулся об дорогу и забился, заржал дико — сломал, видно, ноги. Всадник перелетел через голову лошади, шмякнулся в снег.

Девки сыпанули, завизжав, кто куда. Вылетевший из седла человек вскочил, что-то закричал своим. Но те пронеслись мимо, бросив его на произвол судьбы. Человек выскочил на дорогу и побежал в лес. Фрол, выломив другой кусок прясла, кинулся догонять.

Но не догнал.

Узнав про все это, Захар пошел к Курганову.

— Ну спасибо тебе, Фрол… Кабы не ты…

— Живи на здоровье, — сухо и холодно сказал Курганов, отворачиваясь.

Долго еще Захар носил правую руку возле груди на перевязи, долго таскался по больницам. Уж поджила она, стала гнуться, чувствовать тепло и холод. Со временем отошла и вовсе, однако прежней силы в ней никогда уж не было.

«Живи на здоровье», — сказал тогда ему Курганов. Словно в насмешку сказал. Потому что сам же, когда он хотел жить со Стешкой…

До сих пор не может понять Захар, почему Фрол так жестоко обошелся тогда с ним. Ну, любил бы Стешку, а то ведь… Жизнь показала — не любит. И никогда не любил.

А он, Захар, так и остался бобылем. Сперва, оскорбленный и униженный Фролом и Стешкой, не хотел, не было сил смотреть ни на одну женщину. А потом ушли как-то годы…

«Тебя бы по мерзлым глызам…» — еще раз вздохнул Захар. — «Ах, Фрол, Фрол… Корову пожалел, а что разворошил безжалостно вот старые болячие раны — на это, как всегда, наплевать тебе…»

Вязкая, густая синь на мерзлых стеклах начала наконец бледнеть. С улицы словно кто-то беспрерывно и терпеливо тер и тер стекла, слой сини становился все тоньше, голубее, пропуская в комнату все больше света.

Захар поглядел на часы, включил радио, предварительно, чтоб не разбудить сына, почти до отказа увернув регулятор громкости, и стал слушать последние известия.

Затем диктор начал читать статью «Есть ли жизнь на других планетах», а Захар невольно вспомнил середину августа прошедшего лета.

— Полетели-и! Захар Захарыч, вы слышите? Полетели!! В космос! — кричала девушка-учетчица на все поле, подбегая к комбайну, возле которого стоял Большаков.

У Захара екнуло тогда даже сердце. Неужели?… В последнее время очень много писали, много говорили о скором полете в космос человека.

— Чего орешь? — осадил девушку подъехавший к комбайну бригадир Морозов. — Ну полетели — эка невидаль! Опять собаки полетели.

Захар побежал на полевой стан, где был радиоприемник. Да, пока полетели собаки — Белка и Стрелка. Через сутки они красовались во всех газетах мира. Впервые в истории живые существа, побывав в космосе, благополучно вернулись на Землю.

«…Мы живем накануне величайших исторических событий, — приглушенно разносился по комнате голос радиодиктора. — Заря космической эры уже отцвела, занимается ее утро. Недалек тот день, когда в космос вырвется человек. Сейчас ни у кого нет сомнения, что первый космонавт будет гражданином нашей Родины. И когда взмоет в безграничные просторы Вселенной космический корабль, управляемый человеком, вся планета снова и снова будет рукоплескать беспримерному подвигу советских людей…»

«Подвигу… — повторил про себя Захар. — Где-то люди действительно совершают подвиги, а у нас в колхозе коровы дохнут».

Чугунки, задвинутые в печь, кипели, выплескивая порой на пылающие поленья струйки воды. Но это словно была не вода, а керосин — поленья горели все ярче и ярче.

Харитоновна снова орудовала у печки ухватами.

— А картошки-то сварили? — спросил Мишка, выходя из спальни.

— Да уж не забыли, поди, про твое кушанье, — не оборачиваясь, проворчала Харитоновна. — Беспокойник ты, право. Ну, председатель — ладно, а ты чего не спишь, якорь тебя? Еще раным-рано…

Мишка прошлепал в угол, к умывальнику. Плескаясь там, говорил:

— Умаялся я вчера за поездку как черт. Дорогу перемело, все лопатой да лопатой пришлось работать.

Еще в школе Мишка получил шоферские права, и вот уже полгода работал на старенькой, обшарпанной полуторке.

Фыркая и отдуваясь, как мужик, он вылил на голову с полведра воды и, вытираясь, продолжал:

— Еду это я вчера с райцентра, под вечер уже. Возле Пихтовой пади вдруг — трах! На всю тайгу с ружья кто-то громыхнул. Гляжу. Фрол Курганов лису через дорогу прет. «Садись, — говорю, — подвезу». Он даже не обернулся. Что это он такой?

— Ну кто его знает… Такой уж человек. Не расслышал, может…

— А лиса здоровущая. Шапку, наверное, сошьет.

— Может, шапку, — согласился Захар. — Садись давай за стол.

Харитоновна нарезала хлеб. Мишка сосредоточенно думал о чем-то, хмуря, как взрослый, открытый выпуклый лоб.

— Кормозапарник-то везти, что ли, в третью бригаду?

— Надо везти, Миша.

— Ладно, сейчас грузить будем. Когда мне машину-то хорошую дадите? Нынче ведь еще новый грузовик купили. Хватит уж мне на этом примусе. Едешь по деревне — люди смеются.

— Вот добьешь окончательно эту… Мотор у нее хороший…

— Мотор, мотор!.. Мне пятитонку бы, а, батя…