В лабиринте секретных служб - Йоханнес Зиммель

В начале июля полковник Верте узнал через предателя-радиста о том, что «Макки Грозан» сыты по горло разговорами с Лондоном.

Ивонне подстрекает мужчин. Она очень сомневается, действительно ли они ведут переговоры с Лондоном и из Англии ли прибыл капитан Эверт? Даже пилот, который прилетел за Эвертом, вызвал ее подозрения — он отдавал честь, как бош.

— Проклятье, — выругался Томас, — я знал, что рано или поздно это случится. Герр оберет, теперь остаетсятолько одно.

— Что же именно?

— Мы должны дать «Соловью-17» задание и возможность совершить акт диверсии. Ну, хотя бы пожертвоватьодним мостом, одной железнодорожной линией или одной электростанцией, чтобы спасти многие мосты, электростанции и железные дороги.

Капитан Бреннер, присутствовавший при этом разговоре, закрыл глаза и простонал:

— Зондерфюрер Ливен свихнулся!

— Все имеет свои границы, Ливен, — сказал Верте. — Что вы требуете от меня?

— Я требую от вас один мост, есть же во Франции мост, от которого мы можем отказаться!

КНИГА ТРЕТЬЯ

По заданию абвера

Часть 1. Борьба с немцами под контролем абвера

Лифт с шумом остановился на последнем этаже парижского отеля «Лютеция», конфискованного немецким абвером для своих нужд. Человек 34 лет, с рыжеватыми усами, среднего роста, худощавый, вышел из кабины. Георг Радац спрятал в карман последний номер порнографического журнала, вскочил и щелкнул каблуками:

— Хайль Гитлер, герр зондерфюрер!

Ефрейторы Радац и Шлумбергер несут радиовахту, — приняв преувеличенно подчеркнутую стойку, пролаял немец.

Без всякого сомнения, самый редкий из зондерфюреров, которых произвел третий рейх, улыбаясь, ответил:

— Хайль Гитлер, лоботрясы, Лондон слушали?

— Яволь, герр зондерфюрер, только что!

Эти три человека в течение последних недель виделись каждый вечер, и каждый вечер до прихода других использовали приемники прекрасно оборудованного радиоцентра для прослушивания передач из Лондона. Толстый Шлумбергер начал рассказывать:

— Черчилль держал речь. Если итальянцы теперь, после ареста Муссолини, будут и дальше с нами якшаться, то им зальют сало за воротник.

За пять дней до этого, 25 июля, король Виктор Эммануил приказал арестовать Муссолини. В этот день англичане днем бомбили Кассель, Ремштад, Киль и Бремен.

— Да, ребята, теперь все пойдет быстрее, — высказался Радац. — В России мы получили сполна у Ладожского озера и наложили в штаны под Орлом, итальянцы схлопочут свое в Сицилии.

В разговор вступил Томас.

— А господа в Берлине все упускают шансы и не прекращают войны.

Шлумбергер и Радац печально кивали головами. Они узнали, что Томаса пытали в гестапо и замучали бы до смерти, если бы оберет Верте не вырвал его из застенков СД на авеню Фош. За прошедшее время Томас пришел в себя, на теле остались лишь шрамы, правда, закрытые элегантной первоклассной одеждой.

— Оберет Верте и капитан Бреннер сейчас придут. Я попросил бы вас зашифровать пока эту телеграмму.

Он положил на стол перед Радацем текст. Берлинец прочитал его и воскликнул:

— Гляди-ка, становится, чем дальше, тем интереснее. Мы выиграем все-таки войну. Посмотри-ка, Карли.

Венец прочитал и начал чесать затылок. Его комментарий был короток.

— Дерьмо? Нет, — возразил Томас, — шифруйте телеграмму. Текст гласил: «Соловью-17. 1 августа между 23 и 23.15 бомбардировщик сбросит в квадрате 16 контейнер с пластиковой взрывчаткой. Взорвите 4 августа точно в 00 часов 00 минут мост между Гаргилезе и Ойзон. Желаю успеха. Букмастер».

— Ну, пошевеливайтесь, что должны означать ваши бессмысленные взгляды?

— Герр зондерфюрер снова откалывает номер, Жорж, — проговорил венец. — Где-то он нашел мост, понимаешь?

— Этот мост, господа, — объяснял Томас с усталой улыбкой, — один из важнейших в средней Франции. Он проложен через реку Гройце по автотрассе № 20 и находится недалеко от города Ежон, а там построена плотина электростанции, снабжающей большую часть средней Франции электричеством, и именно этот мост должен взлететь на воздух. Так хочет Бог. Мне потребовалось очень много времени, чтобы получить этот мост.

Поиски подходящего моста Томас Ливен начал 4 июля 1943 года. В светлом летнем костюме, посвистывая, в добром расположении духа шел он по парижским улицам. Ах, эти бульвары с цветущими цветами? Ах, эти уличные кафе с красивыми молодыми женщинами в укороченных пестрых платьях! Туфли на высоком пробковом каблуке. Дух приключений, флирта, запах парфюмерии и жасмина. Париж 1943 года. Город жил, как прежде. Если в квартирах на бульваре Рош преждевременно гас свет, то здесь не думали об экономии, и если окна закрывали шторами, то они были не железными. Парижане с шармом относились к оккупантам. Черный рынок и проституция процветали. Мораль немецких солдат трещала по швам. Генерал фон Вицлебен жаловался: «Француженки, французская кухня и менталитет обезоруживают нас. Признаться, я должен через каждые четыре недели менять состав оккупационных войск. Мелкий чиновник войсковой администрации живет в первоклассных отелях. Он различает вкус лучших шампанских вин, ест дюжинами устрицы и узнает в нежных объятиях француженок, что умереть за фатерланд не самое лучшее». Томас направлялся в штаб-квартиру генерала фон Рунштедта, главнокомандующего группой «Вест». Здесь ему пришлось посвятить в свою тайну трех майоров. Первый майор направил его ко второму, а тот к третьему. Последний вышвырнул Томаса из кабинета и написал рапорт генералу. Генерал отослал рапорт в отель «Лютеция» с пометкой, что он запрещает абверу вмешиваться в любые военные вопросы, а взрыв моста именно таким и является. Тогда Томас обратился к майору Мадебургу из штаба инженерных войск и высказал ему свою просьбу. Это было в 11 часов 18 минут. Через минуту в кабинете педантичного капитана Бреннера раздался телефонный звонок. Профессиональный солдат с прямым пробором на голове и позолоченными очками снял трубку. То, что сказал старший по званию, заставило его покраснеть. Бреннер отрывисто доложил:

— Я ожидал этого, герр майор. Полностью разделяюваше мнение, но у меня связаны руки. Чрезвычайно сожалею, герр майор, должен связаться с полковником Верте.

Оберет Верте побледнел, когда услышал то, что ему докладывал майор.

— Я благодарю вас за сообщение, герр майор, — усталопроговорил он, — но я должен вас успокоить — зондерфюрер Ливен не сумасшедший, наоборот. Я сейчас подъеду и заберу его.

Капитан Бреннер был рядом, его очки поблескивали.

— Разрешите доложить, я всегда предупреждал вас относительно этого человека. Он ненормален.

— Он так же нормален, как вы и я, и Канарис высокогомнения о нем. Давайте говорить, положа руку на сердце. Не его ли идея о мирном прекращении борьбы партизан была самая лучшая?

— Проснитесь, Бреннер. «Макки» только в минувшем месяце совершили 243 убийства, 391 диверсию на железной дороге и 825 актов саботажа в промышленности. И тольков одном районе царит спокойствие — в Гаргилезе. Это его район!

Капитан поджал губы и передернул плечами. Оберет поехал и выручил Томаса. По дороге они болтали о том, что майор Мадебург усомнился в духовном состоянии Томаса. Они заехали в кафе выпить рюмочку. За стаканом перно Верте, покачивая головой, спросил:

— И почему вы так настаиваете на этом проклятом мосте?

— Потому, что я убежден в том, что спасу жизни многих немцев и французов, если найду мост.

Оберет посмотрел из затемненного кафе на солнечный бульвар, цветы, женщин.

— Вы славный парень, Ливен! Будь проклята эта война!

На следующее утро Томас продолжил поиски. Он посетил имперскую службу общественных работ в Париже, разыскал отдел, ведающий мостами, вошел туда, но тотчас же попытался выскочить оттуда. На стене кабинета, в котором оказался Томас, висело четыре портрета, за рабочим столом сидела дама. На портретах были изображены Гитлер, Геринг, Геббельс и имперский фюрер работ Хирль. Дама была очень худая и высокая, с плоской грудью и костистыми руками, ее бесцветные волосы были уложены узлом на голове. На белой блузе с левой стороны был прикреплен золотой значок члена национал-социалистической партии, на воротнике брошь в виде свастики. Она носила коричневую юбку, коричневые чулки и коричневые туфли без каблуков. От нее так и веяло строгостью. Томас уже было вышел из ее кабинета, но в это время раздался жесткий, скрипучий голос:

— Момент!

Он обернулся и, чарующе улыбаясь, проговорил:

— Добрый день, извините, я, видимо, ошибся. Женщина встала из-за стола, она была на две головы выше Томаса.

— Что такое — добрый день? Наше приветствие — хайль Гитлер! Кто вы такой? Ваша фамилия?

Он смущенно представился: