Неамериканский миссионер - Андрей Кураев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Меня коробит, когда я слышу такие объяснения.
Апостолы действительно постились. Но исторически Петров пост не имеет к этому никакого отношения. Впервые упоминает об этом посте «Апостольское предание» святого Ипполита Римского (III век). Тогда этот пост никак не связывался с апостолами, а считался компенсаторным: то есть те, кто не смог поститься перед Пасхой, да постятся по окончании праздничного ряда (от Пасхи к Троице).
Сегодня же пост именуется апостольским – и тут и возникает огромнейшее недоумение: да в чем же именно мы подражаем апостолам?! Как все перевернулось с ног на голову! Пусть, в самом деле, мы постимся в подражание апостолам, которые делали это, прежде чем пойти на проповедь. Только у меня вопрос: скажите, почему мы подражаем апостолам в подготовке к делу и не подражаем в самом деле?
Для апостолов пост был средством, чем-то служебным для их цели. Целью же была проповедь Евангелия. А нами сегодня именно средство блюдется со всею тщательностью, вот только цель, ради которой это средство блюдется, как-то забылась. Кто из православных отправляется на проповедь в Петров день (12 июля по новому стилю)? Кто в подражание апостолам постится до 12 июля с тем, чтобы 13-го уподобиться апостолам и в том, чтобы уйти в миссионерское путешествие (хотя бы в соседний детский летний лагерь)? Хорошо, предположим, что миряне не должны нести апостольское служение и браться за «самочинную проповедь». Но что же духовенство? Для нас в промежуток между Петровым и Успенским постами начинается пора летних отпусков…
Представьте, если бы приходской священник сказал бы: «Братья! Через неделю – день памяти святого князя Александра Невского, защитившего нашу страну от нашествия латинян. Почтим же его память подражанием его делам! Нам известно, что всю неделю до битвы дружинники святого князя примеряли кольчужки – коротки они или нет. Вот и мы давайте всю неделю будем надевать и снимать кольчуги, чистить мечи… А в день святого Александра поедем… Нет, нет, не на битву – на загородный пикник». Смешно? Ну, вот точно так же мы подражаем апостолам.
Есть в Церкви память о святых врачах бессребрениках (скажем, святые Косма и Дамиан). Представьте, если бы мы предложили: «Давайте будем подражать их подвигу. Они изготавливали лекарства, а потом бесплатно раздавали их страждущим. Вот и мы будем лекарства копить… копить… копить… копить… А раздавать лекарств не будем». Вот так же издевательски выглядит наше постное «подражание апостолам».
Вместо подражания апостолам получается злая пародия на них. Посмотрите, какая схема у апостолов: подготовка к подвигу – и сам подвиг, а у нас: подготовка к подвигу – и падение. Причем падение запланированное, ожидаемое. Ведь апостольство в качестве цели и не ставится. Мы вспоминаем об апостолах, но не подражаем им. А потом отчего-то охаем и удивляемся, что вот в общественном сознании все меньше признаков христианского присутствия.
Я помню одну церковную передачу (ее вел слишком известный человек, чтобы называть его имя), и это был канун Петрова дня. И он говорит: «Завтра, дорогие братья и сестры, день святых апостолов Петра и Павла. Что это означает? А это означает, что кончился Петров пост». Все. Неужели только это и значит для него память об этих апостолах?
Переключаю на другой канал, а там протестантская передача, где рассказывается о том, что какие-то американские баптисты зафрахтовали «боинг», устроили в нем госпиталь и летают в нем по разным странам и лечат людей, делают бесплатные операции. Мы ради Бога постимся, они – помогают больным. Так где в данном случае настоящий подвиг, а где его имитация? [XXXIX]
Ну почему святым мы подражаем только одним путем? Ведь пост – не единственный подвиг, которым отличились святые былых времен. Но отчего же лишь этой стороне их подвига мы стараемся подражать – чуть-чуть в посте, чуть-чуть в молитве?
Мне странно, что к любому церковному празднику сегодня нас призывают готовиться гастрономическим путем. Но почему бы не призвать день святых Кирилла и Мефодия – день славянских педагогов – посвятить общению с детьми? Как бы сын запомнил этот день, о котором отец ему заранее объявил: «Ты знаешь, этот день я в твоей власти. Не полчаса после работы, а весь мой день завтра будет твоим!».
А вот если бы сказать: «Завтра день Космы и Дамиана, святых целителей-бессребреников. Братия и сестры, в этот день мы не будем служить всенощное бдение, не будем прославлять этих святых словами. Давайте почтим их память делом. Давайте сегодня вечером пойдем всем приходом в больницу. Станем просто беседовать с пленниками больничных коек»…
Да, да. Понимаю. Да, неприятностей не оберешься… Нет, это не влияние протестантизма. Это – влияние Евангелия [XL]. Да, такое может предложить только безумный и юродивый. Да, знаю, с юродивыми соглашаются только после их смерти…
Печальный вывод напрашивается сам собой: видимо, церковным сознанием пока не ощущается нужда в миссионерах. Нет молитвы вроде: «Святии апостоли, молитеся ко Господу низпослати пастырем нашим ревность проповедания Святаго Евангелия Твоего, умолите Господина жатвы извести делателей на ниву Христову… Господи, яви и сохрани в Православии наших миссионеров, даруй силу словам их…». Раз нет такого ни на отдельных молебнах, ни во вседневных службах, значит, Церковь не молится о миссионерах, не просит их у Господа, а значит, и Господь их не дает.
– Но ведь не все могут быть проповедниками?
– Призывать к этому надо всех, но не всем потом можно это разрешать. Призывать всех – чтобы в сознании церковных людей проповедническая активность воспринималась как норма церковной жизни. Но вот когда в ответ на эту проповедь в людях проснется желание делиться своей верой – вот тогда не всем можно разрешать проявлять миссионерскую активность (иначе есть опасность, что некоторые прихожане будут делиться не церковной верой, а этнографическими суевериями, не своей верой, а своей раздраженностью). Но всех можно хотя бы во дни апостольского поста призывать молиться о возрождении миссионерской деятельности в нашей Церкви и о тех немногих миссионерах, что в ней уже (еще) есть.
– Если такая молитва будет, наверное, и в самом деле появятся миссионеры, причем такие, которые будут поддержаны благодатью Бога и молитвой Церкви.
– И эта поддержка очень важна. Ведь в сопротивлении человека Евангелию порой есть нечто иррациональное, а потому способное ниспровергнуть самые тонкие расчеты миссионера.
– Какие проблемы в современной церковной жизни вызывают у Вас наибольшую боль?
– Лицемерие. На словах мы все говорим: «Надо избегать осуждения», но при этом в реальной церковной жизни мощнейший настрой именно на поиск поводов к придирке.
Знакомы ли вам люди, которые при упоминании любого имени начинают восклицать: «Да этот однажды такое сказал, а другой такой-то грех совершил, а о третьем вообще говорить не надо, потому что он однажды такое вот сделал!…»? Не правда ли, такое поведение очень многое (и очень печальное) говорит о внутреннем мире самого восклицателя? Если мы видим человека, который во всех других усматривает прежде всего грехи и только об этих грехах других людей говорит, нам становится понятно, что с духовной точки зрения сам этот всех осуждающий человек серьезно болен.
Но, к сожалению, часто приходится видеть, что многие околоцерковные или даже церковные издания становятся на этот путь. Если они о ком-то вспоминают, то сразу же в любом человеке, даже церковном, даже в церковном иерархе, они видят только негатив. Не видят того доброго, что этот человек сделал, а цепляются за одну какую-нибудь фразу, один жест, один поступок и к этой одной фразе, жесту, поступку (которые и в самом деле могли быть неверными) сводят всю жизнь этого человека, все его служение. И эта осуждающая однолинейность наших внутрицерковных пересудов, вообще говоря, тоже признак некоторого духовного нездоровья.
Здесь – главная причина того, почему с таким трудом идет у нас возрождение православной миссии.
Ведь стоит начинающему проповеднику раз-два получить по рукам от «некоторых из числа чрез меру у нас православных» (святитель Григорий Богослов [233]) – и он может сломаться. Он может решить: «Буду как все, ограничусь зачитыванием проповедей из дореволюционных сборников».
Один очень важный для меня урок я получил на самом пороге семинарии. Первую неделю после поступления лучшие преподаватели читали нам вводные лекции (не задавая при этом домашних уроков). Была и экскурсия по Лавре и по академическому музею (Церковно-археологическому кабинету). Священник, который знакомил нас с миром икон, начал рассказ с цитаты из Шопенгауэра: «“Перед произведениями высокого искусства надо вести себя, как в присутствии Высочайших Особ. В их присутствии нельзя заговаривать первым. Надо смиренно ждать – когда они удостоят нас своего слова”. Так и с иконой. Нельзя торопиться и спешно выносить свои суждения о ней – суждения, порождаемые сиюминутной модой. Икона далека от современных стандартов красоты. Она кажется примитивной, неумелой. Но не торопитесь, вглядитесь в нее…». И тут рассказчик привел неожиданное уподобление: «Если вы впервые летите самолетом, вам же ведь и в голову не придет пойти в кабину пилотов и начать давать им указания: “Знаете, мне кажется, что вот этот рычажок у вас неправильно стоит. Лучше поверните его вот так! А еще, если у вас тут загорится вот эта лампочка – то будет гораздо красивее!”. Странно, что современная интеллигенция забывает об этом элементарном правиле поведения (некомпетентен – не критикуй), когда речь заходит о Церкви. Человек не успел еще войти в церковную жизнь, не научился толком исповедоваться и молиться, не знает еще ни церковной истории, ни богословия – а уже дает советы: вот это в церковной жизни изменить, вот здесь пореформировать!».