Дикая девочка. Записки Неда Джайлса, 1932 - Джим Фергюс

сна, они принялись вытаскивать ружья и пистолеты из наших седельных сумок. Девочка отвела нож от моего горла и соскочила с моего мула. То же самое сделали мальчики, захватившие Джозефа и Альберта.

Коренастый, с похожей на бочку грудью мужчина, державший в руках допотопный винчестер, чванливо шагнул вперед. Половина его лица была чудовищно изуродована: щека и подбородок словно изъедены, веко безжизненно опущено.

– Моя – Индио Хуан, – провозгласил мужчина, криво улыбаясь.

При звуках его голоса у Хесуса вырвался короткий вопль. Мужчина засмеялся над страхом мальчика.

Индио Хуан подошел к сидевшей на муле Маргарет, схватил ее за руку и стащил с седла. Затем намотал на кулак ее волосы и подтащил поближе к себе, как бы для того, чтобы получше разглядеть.

– Господи помилуй! – заорал Браунинг, неуклюже спрыгнул с седла и двинулся к Индио Хуану. – Немедленно отпустите молодую леди, сэр!

Но не успел он сделать и трех шагов, как другой апач скользнул ему за спину, схватил его и с силой ударил головой о скалу. Браунинг осел на землю. Маргарет вскрикнула. Девочка опустила нож, я спрыгнул с мула и подбежал к несчастному: он был без сознания, но еще дышал, кровь сочилась из раны на затылке и стекала по волосам. Я показал на него девочке:

– Он тебя кормил. Ходил за тобой, когда ты была больна. Он спас тебе жизнь. И вот как ты ему отплатила. Джозеф, переведите ей. И эта женщина тоже, – продолжил я, указывая на Маргарет. – Все мы – твои друзья. Мы не причинили тебе никакого вреда. Somos sus amigos [49]. Скажи ему ее отпустить.

– Все в порядке, Нед, – проговорила Маргарет и с вызовом посмотрела на Индио Хуана, который так и держал ее за волосы. – Я не боюсь. Тут нет вины девочки. Она ничего не может сделать. Он один во всем виноват.

Тогда заговорил Джозеф, заговорил тихим спокойным голосом, в своей обычной манере, и, пока он говорил, тот, кого звали Индио Хуаном, отпустил волосы Маргарет и начал его слушать. Через несколько минут Альберт стал нам переводить:

– Я чук-аенде, единственный истинный чиуауа. В прошлом я жил в этой стране вместе с Людьми. Мое имя – Гозо, я женился на той, кого звали Сики, и родил с ней в этих горах троих детей. Позже я и старый Нана подчинились нантан-лупану. Ваши старики, конечно же, до сих пор рассказывают легенды про те деньки, про нантан-лупана, про Джеронимо, Мангуса и Нану. Конечно же, среди вас у меня есть родственники, и они помнят воина по имени Гозо. Сейчас я пришел, для того чтобы умереть в тех горах, где родился. Если желаете, можете убить меня прямо сейчас. Я уже стар и уже прожил слишком долго; я пережил четырех жен, большинство своих детей и даже большинство внуков. Я не боюсь умереть. Но к чему убивать этих белоглазых, этого мексиканского мальчика и моего внука, который тоже индех? Они ничего не сделали, просто пришли сюда со мной. Они ничего не сделали, только спасли жизнь этой девочки, которая умирала в мексиканской тюрьме. Они ничего не сделали, только привезли ее домой, к Людям. За все это нужно устроить праздник в их честь, а не разбивать им головы камнями.

На эти слова Индио Хуан издевательски рассмеялся и подошел к старику.

– Праздник, говоришь, старый? В честь белоглазых, мексиканского мальчишки и этого индеха из резервации? Да, хорошая мысль. Если бы ты не прожил так долго среди белоглазых, ты не забыл бы наших обычаев. Ты бы помнил, что наши женщины ночь напролет танцуют с мужчинами, которых мы берем в плен. А поутру, когда все без сил от танцев, они их убивают. Мальчишку мы оставим. Если он перестанет хныкать и докажет, что может быть полезным, мы позволим ему жить среди нас. Как живет с нами мальчишка Хуэрты. Белоглазую бабу я возьму себе в рабыни, она будет рожать мне детей-апачей, точно так же, как мексиканские рабыни рожают нам детей. Потому что обычаи Людей не изменились. Нас теперь мало, и становится все меньше и меньше. Нам всегда нужны женщины и дети. А что до тебя, старик, то посмотрим, вспомнит ли тебя кто-нибудь из наших стариков. И что они о тебе расскажут, если вспомнят.

Для начала они угостились кое-чем из нашей провизии, потом сели на наших мулов и ослов, а нас погнали пешком, будто скотину. Браунинга нам удалось привести в чувство, однако он был очень слаб, сознание путалось, и бедняга едва поспевал за нами. Джозеф сказал, что, если он отстанет, апачи сразу же убьют его, поэтому я, Альберт и Толли, как могли, поддерживали несчастного.

– Со мной все будет в порядке, сэры, – приговаривал Браунинг, пытаясь шутить. – Мне бы только на ногах удержаться. Ох, дорогие, боюсь, у меня на затылке шишка вскочит.

– Вы настоящий рыцарь, мистер Браунинг, бросились на мою защиту, – сказала Маргарет. – Я не заметила, чтобы кто-то из мужчин сделал то же. Спасибо вам.

– Вы, дорогая, вероятно, не заметили и ножей, которые они держали у наших глоток, – проговорил Толли.

– Это меньшее, что я мог сделать, – сказал Браунинг. – Никогда не мог терпеть, когда при мне обижают женщин, детей или животных. Кстати, сэр, мне ужасно жалко вашу лошадь.

– Спасибо, Браунинг, – ответил Толли, – это был лучший охотничий жеребец в конюшне отца. Мне за него страшно попадет… Как громко он кричал, летя навстречу смерти, правда?

– Вряд ли стоит сейчас беспокоиться о том, что вам от отца попадет, Толли, – заметил я.

– Что верно, то верно, – согласился Толли. – Альберт, если я правильно понял то, как вы переводили слова этой чванливой жабы, то сегодня вечером нам предстоит стать почетными гостями на празднике и мы, джентльмены, будем ночь напролет танцевать с очаровательными хостессами…

– Это старая апачская традиция, – объяснил Альберт. – Пленников-мужчин заставляют танцевать всю ночь. А утром женщины их убивают. Таким манером они отомстят за нападение на их лагерь, при котором погибли мать и сестра девочки.

– Откуда вы знаете, что ее мать и сестру убили? – спросила Маргарет. – Почему вы нам об этом не сказали?

– Мы слышали, как девочка разговаривала во сне, – ответил Альберт. – А вам не сказали, потому что это вас не касается.

– Возможно, когда они поймут, какой я веселый собеседник за столом, – размечтался Толли, – они пересмотрят ту часть своих представлений, по которой меня утром следует убить.

– Толли, не могли бы вы просто помолчать? Ну хоть разочек, – попросила Маргарет.

– Но вам-то, дорогая, вам-то, конечно, оставят