Проклятые короли: Негоже лилиям прясть. Французская волчица - Морис Дрюон

шагах от них. Наступил благоприятный момент, и вряд ли он еще повторится. Старый сенешаль еле плелся, и, таким образом, у нее было время. Правда, вдоль стен шпалерами стояли придворные дамы и конюшие, сбежавшиеся посмотреть на венценосного малютку, и все глаза были устремлены на графиню, но кто заметит, кто обратит внимание на вполне естественный ее жест?

– Ну, ну, давайте-ка представимся баронам в самом лучшем виде, – обратилась Маго к младенцу, которого несла на сгибе левой руки. – Не опозорим королевства, а главное, не будем пускать слюни.

Она вытащила из сумы, висевшей на поясе, носовой платок и быстро отерла им крохотный слюнявый ротик. Бувилль оглянулся, но Маго, зажав платок в руке, сделала вид, что оправляет на младенце мантию.

– Ну, мы готовы, – произнесла она.

Двери залы распахнулись, и воцарилось молчание. Но сенешаль по слепоте не заметил, что комната набита народом.

– Объявляйте же, мессир, объявляйте, – шептал ему Бувилль.

– А что объявлять? – удивленно спросил Жуанвиль.

– Да что король здесь, понимаете, король!

– Король… – лепетал Жуанвиль. – А знаете, я уже пятому королю служу!

– Конечно, конечно, только объявляйте поскорей, – тревожно торопил его Бувилль.

Маго, стоя за ними, еще раз для верности вытерла губки ребенка.

Сир де Жуанвиль прокашлялся, чтобы очистить горло, и наконец решился; он провозгласил важно и почти разборчиво:

– Мессиры, перед вами король! Перед вами король, мессиры!

– Да здравствует король! – грянули в ответ бароны, первые произнося это слово после смерти Сварливого.

Маго направилась прямо к регенту, и все члены королевской семьи столпились вокруг них.

– Да он здоровяк… Какой розовый… Просто жирненький… – говорили бароны, проходя мимо этой группы.

– Кто это наговорил, что младенец хилый и не жилец на этом свете? – шепнул Карл Валуа своему сыну Филиппу.

– Да полноте, французская порода крепкая, – подхватил Карл де ла Марш, слепо подражавший дяде.

Сын Мари де Крессе и ломбардца чувствовал себя хорошо, даже слишком хорошо, по мнению Маго. «Ну что ему стоит покричать немножко? Хоть бы судороги его взяли, как в прошлый раз», – думала она. И незаметно старалась ущипнуть его под мантией. Но шелковые пеленки были слишком плотные, и ребенок не ощущал ничего, кроме приятной щекотки. Широко открытыми глазенками он смотрел вокруг, и казалось, все, что он видит здесь, доставляет ему удовольствие. «Вот ведь негодяй! Ничего, ты у меня еще запоешь! Если не сейчас, то ночью… А вдруг Беатрисин порошок выветрился?..»

В глубине залы нарастал гул голосов:

– Нам его отсюда не видно! Мы хотим им полюбоваться!

– Возьмите ребенка, Филипп, – сказала Маго и передала младенца зятю. – У вас руки длиннее моих. Покажите короля его подданным.

Регент взял маленького Иоанна, поднял его над головой, чтобы каждый мог увидеть и вдоволь насладиться лицезрением своего владыки. Вдруг Филипп почувствовал, что по рукам его течет что-то липкое и теплое. Ребенок, икая, срыгнул молоко, которого насосался полчаса назад, но молоко это приобрело зеленоватый оттенок и было перемешано с желчью; личико младенца тоже позеленело, потом стало густо багрового цвета, что не предвещало ничего доброго, головка бессильно запрокинулась назад. Громкий крик ужаса и разочарования вырвался из груди баронов.

– Господи, Господи! – воскликнула Маго. – Снова у него начался родимчик!

– Возьмите его, – пробормотал Филипп, сунув ей ребенка, как будто в этом запеленутом существе таилась для него какая-то опасность.

– Так я и знал! – раздался вдруг чей-то голос.

Это крикнул Бувилль. Он весь налился кровью и гневно глядел то на графиню, то на регента.

– Вы были совершенно правы, Бувилль, – отозвался Филипп, – нельзя так рано представлять баронам больного ребенка.

– Так я и знал… – повторил Бувилль.

Но тут жена быстро дернула его за рукав, опасаясь, как бы он не натворил непоправимых глупостей. Их взгляды встретились, и Бувилль сразу успокоился. «Что это я? – подумал он. – Видно, и впрямь я сошел с ума. Ведь настоящий король цел и невредим».

Но если Бувилль предпринял все, что мог, лишь бы удар миновал короля, пусть даже обрушившись на другого, старый слуга Филиппа Красивого как-то не подумал о том, что следует предпринять, коль скоро преступление все же совершится.

Графиня Маго тоже была застигнута врасплох. Она никак не предполагала, что яд подействует так быстро. И заговорила, желая успокоить окружающих:

– Не волнуйтесь, не волнуйтесь! Тогда, на крестинах, мы тоже думали, что он кончается, а он, смотрите-ка, оправился. Страшно видеть родимчик, но у детей он быстро проходит. Повитуха! Пусть кликнут повитуху! – добавила она, решившись на этот рискованный шаг, лишь бы обелить себя в глазах присутствующих.

Регент неловко растопырил руки, стараясь не прикасаться к одежде; он глядел на свои пальцы со страхом и отвращением, боясь притронуться к чему-либо.

Младенец посинел и задыхался.

Среди общей суматохи и отчаяния никто толком не понимал, что надо делать, как все это случилось. Мадам Бувилль бросилась в опочивальню королевы, но остановилась на пороге, пораженная пришедшей ей в голову новой мыслью: «Если я крикну повитуху, она сразу увидит, что мы подменили дитя и что у него на голове нет следа щипцов. Только бы, о Господи, только бы с него не сняли чепчик!» Она бегом вернулась обратно, а тем временем все присутствующие устремились к покоям короля.

Помощь самой искусной повитухи была уже ни к чему. Все еще закутанный в затканную лилиями мантию, с крошечной короной, сбившейся на сторону, младенец покоился, как щепочка, на огромной кровати, застланной шелковым покрывалом. Закатив глаза, в мокрых пеленках, с почерневшими губами и с сожженными ядом внутренностями, младенец, которого представили баронам как короля Франции, приказал долго жить.

Глава V

Ломбардец в усыпальнице Сен-Дени

– Что же нам теперь делать? – одновременно произнесли супруги Бувилль.

Они попались в свою же собственную ловушку.

Регент не пожелал оставаться в Венсенне. Собрав всех членов королевской фамилии, он предложил им сесть на коней и сопровождать его в Париж, где состоится Совет. Когда регент уже выезжал из дворца, Бувилль вдруг в отчаянном припадке храбрости бросился к нему.

– Ваше высочество, – закричал он, хватая коня под уздцы.

Но Филипп не дал ему продолжать:

– Знаю, знаю, Бувилль, знаю, что вы разделяете с нами общую печаль, и признателен вам за ваше доброе чувство. Вас, поверьте, мы ни в чем не упрекаем. Ничего не поделаешь! Такова природа человеческая. Я сообщу вам свои распоряжения насчет похорон.

И регент, подняв коня в галоп, проскакал по опущенному мосту. Вряд ли на таком бешеном аллюре сопровождавшие его лица могли обдумать все случившееся.

Большинство баронов поскакали вслед за ним. В Венсенне остались лишь бездельники