Шипка - Иван Курчавов

— Много, — подтвердил Верещагин.

Турок было навалено действительно много. Шелонин пробовал пересчитать, дошел до полсотни и махнул рукой: пусть другие считают!

— Жарко им было! — сказал Егор.

— Что заслужили, то и получили! — быстро отозвался Шелонин.

V

Казалось, все предвещало удачу: и удобные позиции, основательно подготовленные турками, и новые подкрепления, состоявшие из свежих, нетронутых сил, и доставленные на вершину тысячи патронов, и даже ласкающее взор нежное голубое небо, украшенное причудливыми рисунками белых облаков. Подпоручик Бородин, явно довольный первым, хотя и нелегким успехом, ходил по турецкому редуту и добродушно наставлял, как вести себя дальше, если туркам вздумается лезть на свое бывшее укрепление.

Пока что слышались одиночные выстрелы, и Шелонин, в силу своей военной неопытности, полагал, что турки просто дурачатся или пытаются нагнать страх, сами насмерть перепуганные дерзкой вылазкой русских. Вдруг за каменным бруствером шлепнулся снаряд. Иван едва успел спрятать голову, как громыхнул разрыв и по камням со свистом ударили осколки. Это, вероятно, была пристрелка, так как минут через пять турецкая батарея стала бить залпами, осыпая площадь тысячами осколков. Выглядывая в перерывах между залпами из своего укрытия, Шелонин заметил множество красных фесок, мелькавших в ближайшем кустарнике.

— Ваня, не робей! — сказал лежавший рядом Егор Небо, любов. — Турки сюда не полезут, ты им не нужен!

— Почему? — удивился Шелонин.

— Им нужны драгуны!

— Почему? — повторил свой вопрос Иван., — У них портки красные. Из одной порточины десять фесок выходит!

— Тебе бы все шутить! — недовольно проворчал Шелонин.

Подполз Верещагин, устроился рядом с Шелониным.

— Вы бы побереглись, барин, — пожалел его Иван.

— Отчего же, голубчик, я должен поберечься, а ты нет? — спросил Верещагин, удобно прилаживаясь со своим ружьем.

— Солдат я, барин, мне положено, — ответил Шелонин.

— Солдатом можно быть и без погон. Я солдат по велению сердца. И не барин я тут, а такой, как и ты. Как тебя звать, солдат?

— Иваном, Иван Шелонин, — А я Сергей. Можешь называть меня Сергеем Васильевичем. Я старше тебя по возрасту. А родом ты откуда, солдат? По выговору ты псковский.

— Псковский, скобарь [21] я.

— Земляки, значит. А я из-под Вологды…

Турки вынырнули из-за кустов и стали строиться в ряды. Местность огласилась криками: «Алла! Алла!» Было в этих криках что-то отчаянное, жестокое и неумолимое.

— Сейчас пойдут в атаку, держись, Иван! — сказал Верещагин.

— Ваня, не боись! — ухмыльнулся Неболюбов. — Помни про красные портки!

Турки перешли в наступление. Истошные голоса звали на помощь аллаха и что-то кричали еще. Иногда турки останавливались, чтобы дать залп из ружей, и снова двигались к редуту. Шелонин уже видел их лица, с усами и без усов, с бородами и без них. Издали они показались ему очень свирепыми.

— Огонь! — скомандовал подбежавший Бородин. — Цельтесь лучше, бейте наповал!

В ту же секунду часто и отрывисто защелками выстрелы. Шелонин взял на мушку высокого усатого турка в сдвинутой набекрень феске. Выстрелил — солдат не остановился. Выстрелил еще раз — турок побежал, но не сделал и пяти шагов, как, уронив ружье, плюхнулся на землю. Турки падали по всей площади, и чем ближе подходили они к редуту, тем чаще грохались на помятую траву небольшой, все еще зеленой поляны.

— Так их! — хрипло закричал Верещагин, — Скоты!

Противник не выдержал жестокого огня. Правда, выскочившие вперед офицеры попытались не допустить отступления: они бегали среди расстроенных шеренг солдат и угрожающе ругались, махая кривыми саблями. Двое из офицеров тут же сникли, и Верещагин, не удержавшись, поднялся во весь рост.

— Мой! — крикнул он голосом, полным задора и лихости.

— Ложитесь, Сергей Васильевич! — не то приказал, не то попросил ротный Бородин.

Турки сделали еще одну попытку продвинуться вперед, но их встретил такой дружный и меткий огонь, что они отхлынули к кустам и прикрылись их густой зеленой стеной.

В этот день они несколько раз пробовали захватить утраченный редут и взять реванш за свою ночную неудачу, но, теряя людей, откатывались к спасительному шиповнику. Зеленая полянка уже была вытоптана турецкими сапогами и заалела от множества фесок. Шелонин забыл и про усталость, и про мучившую с утра жажду. Он уже ни о чем не думал — только о наступающих турках, о том, что их нужно остановить перед редутом и не пустить вперед. И не только остановить, но и причинить им вред! И чем ощутимей будет этот вред, тем лучше это для него, Егора, Верещагина, Бородина — для всей русской армии и для всех болгар, в том числе, и для Елены, отыскавшей своих родных и ожидающей полной победы над турками.

— Говорят, у. каждого турка по пять- жен имеется. — сказал Егор. — Вот слез-то будет!

— Чем больше жен, тем меньше слез! — заметил Верещагин.

— Оно ведь так и есть, — охотно согласился Неболюбов.

Под вечер к ним приполз связной-болгарин и вручил Бородину записку. Подпоручик читал и хмурился. Кто был к нему ближе, мог заметить, что на щеках ротного заиграли желваки и по ним прошлись синие полосы. Шелонин слышал, как он тихо сказал болгарину: «Хорошо, будет исполнено». Болгарин уполз в ближайший лесок, оставленный ротой этйм утром, а Бородин с состраданием посмотрел на своих подчиненных.

— Вы прекрасно сражались, братцы! надтреснутым, срывающимся голосом прокричал он. — Но на флангах наши понесли огромный урон и отступают на исходные рубежи. Нас турки могут взять в кольцо и уничтожить. Патронов у нас мало, артиллерии нет.? — Замялся, не решаясь произнести последнюю фразу. С трудом преодолел волнение, сказал тише и глуше, словно каждое слово отрывало кусок его сердца: — Нам приказано отступать!..

Он безнадежно махнул рукой и стал обходить редут, осматривая раненых и убитых. У каждого раненого рсведомлялся, сможет ли Он идти самостоятельно или потребуется помощь. Тяжело раненных понесли первыми, за ними отправились раненные полегче. Передвигались сами или опирались на плечи товарищей. Бородин уходил с последней группой. Он был. сосредоточен и угрюм. Да и кто мог иметь бодрое настроение? Верещагин стал мрачнее тучи. Он иногда задерживался, чтобы послать одну-две пули в сторону турок, но это скорей был акт отчаяния, чем полезное дело. Иван, уже видевший высоченный пик Святого Николая и мечтавший побывать на нем не сегодня, так завтра, теперь не обнаруживал даже той вершины, которую он защищал весь День с такйм отчаянным упорством.

— Ничего, Ваня, — отшучивался Егор Неболюбов, — у тебя еще все впереди: и турецкие реДуты, и турецкие гаремы, и красавицы турчанки. Знаешь, что у них за глаза: посмотрит — ц к, миг сгоришь. Был Ваня Шелонин, а остался от него один пепел!

— Мне гарем не нужен, — нехотя отозвался Шелонин, — Коль живым останусь, мне одна нужна.

Перед рассветом рота вышла к своему исходному пункту на небольшой полянке c утоптанной, пожухлой травой. Здесь уже скопились люди из других рот и батальонов — удрученные неудачей и потерями, которые они понесли. Их преследовали турки, наседая с трех сторон и осыпая пулями. В одной из колонн остался только один офицер, другие были убиты или ранены. Роты с трудом собрали треть своего состава, который начал поход от Габрова. Конфузил, полная конфузия!.. Угнетало и то, что пока не было известно, как идут дела у Казан-лыка и села Шипки, насколько сумели продвинуться к высотам основные силы Передового отряда.

Верещагин слушал все эти известия, до боли прикусив нижнюю губу. Он то срывался и куда-то убегал, то оставался неподвижным и смотрел в затуманенную даль, откуда доносились глухие раскатистые выстрелы.

VI

Весь день шестого июля полк, куда входила рота Бородина, простоял в томительном ожидании. Шелонин, первый раз в жизни Переживший военную неудачу, взгрустнул так, что efo не мог подбодрить даже Егор Неболюбов.

Солдат не видит всей картины боя, он не знает замыслов высшего командования. Провал на своем, относительно малом участке он готов признать за большую катастрофу. Шелонину уже виделось отступление до Габрово, а от Габрово за Дунай. Что тогда? Какими глазами он будет смотреть потом на своих земляков, пославших его освободить братушек болгар? А он их не освободил, он их отдал на растерзание туркам. Разве тут до шуток Егора Неболюбова!

Бой гремел где-то слева. Поговаривали, что это торопится на выручку генерал Гурко. Кого он выручит на вершине, если ее давно оставили? Тревожило и другое: если там Гурко — не поспешить ли ему на помощь? А кто поспешит, коль роты потеряли до двух третей своего состава, а оставшиеся так изнурены физически и душевно, что вряд ли будет из них толк, если бросить их к горе Святого Николая.